От удивления я даже подняла голову — перед моими глазами торчали ноги в джинсах, а подняв глаза, я увидела девочку, державшую надо мной мой улетевший зонт. Я вспомнила эту лососевую футболку и длинные волосы — этого ребенка я уже видела. Увидев мое залитое слезами лицо, девочка удивленно вытаращилась на меня.
Почему она подошла ко мне? Я ведь тогда несколько раз ее звала, но она и не подумала двинуться в мою сторону. Так почему сейчас?
Девочка вопросительно наклонила голову и потерла свой живот. Ее губы двигались, словно она что-то спрашивала, но звука не было. Может, она немая? Я бездумно рассматривала ее, но, случайно заглянув в пройму рукава, ахнула про себя. Показался знакомый цвет.
— Слушай… уже все нормально.
Боль медленно отступала, я вытерла глаза. На мою реплику девочка кивнула, значит, она не глухая.
— Знаешь… спасибо.
Девочка держала зонт только надо мной. Своего у нее, похоже, не было, она насквозь промокла. Разглядывая ее промокшее тельце, я заметила, что она ужасно грязная. Ворот футболки стал коричневым, рукава и подол обтрепались. Джинсы были в таком же состоянии, а кроссовки мало того, что потрепанные, так еще и, кажется, не по размеру. Волосы тоже — не отпущены, а давно не стрижены.
Видимо, увидев по моему лицу, что боль прошла, девочка положила зонтик передо мной и собралась уходить. Я поспешно схватила ее за подол футболки.
— Постой, подожди, — цеплялась я за нее.
Она вздрогнула, обернулась и посмотрела на меня.
— Послушай, мне все еще больно, я, может быть, не смогу двигаться. Ты, это… проводи меня до дома, пожалуйста.
Мне показалось, что нельзя с ней здесь расстаться, и я изо всех сил упрашивала ее:
— Я тут мяса слишком много накупила, мне одной все не съесть — может, поешь со мной? Любишь стейк? А я классно умею жарить мясо.
Девочка напряженно смотрела на меня, губы ее шевелились, но она не издавала ни звука.
— Согласна? Вот спасибо! Пойдем. Мой дом наверху, на холме.
Воспользовавшись тем, что девочка не могла толком высказать мне свои желания, я почти насильно притащила ее к себе.
Вернувшись, я сразу принялась набирать ванну. Девочка сидела в прихожей с бледным лицом, но я делала вид, что не замечаю этого. Как только она делала движение, показывающее, что хочет уйти, я тут же останавливала ее:
— Пожалуйста, побудь еще. Вдруг у меня опять заболит.
А когда вода почти набралась, ухватила гостью за руку:
— Давай-ка в ванну.
Она мотала головой, всячески показывая свое нежелание, однако мне почти удалось затащить ее в предбанник:
— Не прощу себе, если ты из-за меня простудишься.
Я, старательно улыбаясь, чтобы не напугать ребенка, думала, какая же я дура. Все-таки решила притащить котенка с улицы. Нет, не так. Это совсем не так! Хотя… дело ведь не только в моих добрых намерениях?
— Давай вместе [В Японии маленькие дети принимают ванную вместе с родителями.]. Я замерзла до смерти.
Я стала раздеваться перед замершей у двери девочкой. Засунув футболку и джинсы, с которых капала вода, в стиральную машинку, я, в одном белье, повернулась к девочке, и она сглотнула. Ее взгляд был направлен на мой живот. Она не могла оторвать глаз от еще свежего шрама сантиметров на пять выше пупка. Я ткнула в шрам пальцем и хохотнула:
— Это меня ткнули ножом. Вжик.
Вообще-то, размахивала лезвием и грозилась убить человека я сама. Но нож не оставил на нем ни царапины, а воткнулся в меня.
— Что ж, было дело… Неважно, давай в ванну.
Девочка была чуть ниже меня ростом. Когда я приблизилась к ней, в нос ударила вонь от тела и засаленных волос.
— Такое миленькое личико — будет просто преступлением не поухаживать за ним.
Залезем вместе в ванну — отмою ее как следует, думала я. Стоило мне взяться за полы одежды, как девочка увильнула, пытаясь сопротивляться, однако я быстро поняла, что это она не в полную силу — видимо, боялась потревожить мой шрам. Я силой содрала с нее футболку и замерла.
По худющему телу с торчащими ребрами были, словно узор, рассыпаны синяки. Ребенок сжался, пытаясь закрыть следы, и потому стала видна спина, тоже вся покрытая синяками.
Мне и тогда показалось, что в пройме рукава я увидела синяк, — значит, я не ошиблась. И все равно — так много?! Столько не может появиться от одного-двух избиений. Передо мной было тело, которое постоянно испытывает боль.
— Тебя бьют, да? — не удержавшись, спросила и тут же пожалела об этом. Разве можно так в лоб спрашивать? Ожидаемо ребенок тут же изменился в лице, открыл дверь и попытался убежать. Я услышала звук резко открываемой и закрываемой раздвижной двери в прихожей, бросилась следом и внезапно вспомнила, что стою в одном белье, так что только чертыхнулась. Хотела бросить на пол вещи, которые держала в руках, но поняла, что это чужая футболка. Я так и не выпустила ее. Ткань страшно воняла, и, глядя на нее, я лишь пробормотала:
— Это еще и мальчик.
Тонкое костлявое тело принадлежало мальчишке. Меня сбили с толку красивое личико и длинные волосы. Я совсем забыла, насколько бываю ненаблюдательна.
И все же — запущенный внешний вид и эти синяки. Ребенок явно подвергается жестокому обращению. Что же делать? Нужно ли сообщать о таком? Я размышляла, рассматривая одежду в своих руках, еще хранящую тепло тела. Ведь кучу детей спасли благодаря вмешательству полиции. Но я знаю и о случаях, когда после такого детям становилось еще хуже. К тому же у меня не было никакой информации о мальчике.
Снова зашелестел дождь. Что теперь будет, спрашивала я себя, уставившись на одежду в своих руках.
Глава вторая
Голос, растворяющийся в ночном небе
В половине седьмого утра недалеко от моего дома группа людей, похоже, делала зарядку под радио. Ветер доносил какой-то шум и знакомую мелодию. Несколько дней я просыпалась под эти звуки, а потом вдруг решила сходить и посмотреть, что это за люди и где собираются.
Я вышла в футболке и шортах, потянулась как следует и глубоко вдохнула утреннюю прохладу прибрежного города. В небе надо мной пока не было ни облачка, с моря дул ласковый ветерок, прозрачная голубизна раскинулась во все стороны. Наверное, опять будет жарко.
Прислушиваясь, я зашагала в сторону, откуда доносились звуки. Спустилась примерно до середины холма, свернула на боковую улочку и вышла к зданию, перед которым была площадь. Я-то думала, что уже все вокруг обошла, но про это место до сих пор не знала. Наверное, это какое-то место для общественных собраний. В центре площади занимались зарядкой дети и старики. Присмотревшись, я поняла, что стариков больше, хотя и детей оказалось не так мало, как я ожидала. Были и малыши, которые пришли вместе с мамами, и дети повыше ростом — наверное, семи-восьмиклассники.
Среди детей того мальчика не было. А я почему-то надеялась — вдруг…
— Вам чего? — один из стариков заметил меня и подошел ближе. Это был дед с тщательно приглаженными седыми волосами и абсолютно прямой спиной. Возраст стариков я определяю плохо, но, судя по пигментным пятнам на коже и морщинам, ему должно было быть около семидесяти. На шее у него висела карточка с надписью «Председатель клуба бодрых старичков». Дед оглядел меня и понимающе кивнул:
— А-а, это вы та барышня, что переехала в дом наверху? Как вас зовут?
— Меня зовут Мисима. Приятно познакомиться.
Я поклонилась, и дед указал на болтавшуюся у него на груди карточку.
— А я — Синаги, председательствую в местном «Клубе старичков». Сейчас каникулы, так что мы каждое утро делаем вместе с ребятишками утреннюю зарядку. Присоединяйтесь.
Он улыбнулся, показывая зубы, и его лицо показалось ясным и открытым. Мне все время казалось, будто вот-вот раздастся бодрое «вжик-вжик», сопровождая его движения или слова. Пока я фантазировала, в беседу вмешался старик с гладкой лысиной:
— Да не бойся ты, председатель у нас хороший! — Почему-то старик был голый по пояс, а на его штанах, похожих на форму школьного спортивного судьи, было вышито имя «Кияма». — До пенсии он был директором средней школы, достойный человек. Вот ежели б это я с тобой заговорил — можно было бы удирать без оглядки.
Он засмеялся каким-то кряхтящим смехом, однако по его лицу не было похоже, что он такой ужасный тип, как говорит о себе. Синаги обратился к нему:
— Итикава.
То есть все-таки не Кияма?
— Зарядка закончена, поставьте, пожалуйста, детям штампы в карточки.
— Я? Пф-ф-ф, — фыркнул тот.
Воспоминания детства. На летних каникулах по утрам само собой разумеющимся было пойти на зарядку и принести с собой карточку участника. Я ходила туда, продирая заспанные глаза, и моя карточка была полна штампов. Тех, кто посетил все занятия, награждали копилкой в форме голубого кита — точно! У меня ее забрал Масаки! Он так рыдал, требуя такую же, что мама отобрала мою копилку и отдала ему. Но Масаки, при всей его жадности, очень быстро терял интерес к полученному, да к тому же неаккуратно обращался с вещами, так что через три дня копилка в форме кита разбилась вдребезги. Я невольно вспомнила, с какой грустью смотрела на голубые осколки, которые сунули в мусорное ведро. А ведь я так старалась, чтобы получить этого кита.