Сора Наумова, Мария Дубинина

Серебряный змей в корнях сосны — 3

Список действующих лиц [Здесь и далее примечания авторов: для японских имен действует следующий порядок — сначала фамилия, потом имя]

Главные герои

Мацумото Хизаши — ученик школы Дзисин, змей-оборотень, проклятый богами и ставший человеком.

Куматани Кента — ученик школы Дзисин, его духовное оружие — меч по имени Има.

Учида Юдай — ученик школы Фусин, его духовное оружие — нагината по имени Кэйдо.

Мадока Джун — ученик школы Дзисин, его духовное оружие — меч по имени Каёку.

Сасаки Арата — изначально ученик школы Дзисин, его духовное оружие — меч по имени Цубамэ.

Чиёко (Томоё) — шаманка из рода Цубаса.

Морикава Дайки — учитель в школе Дзисин, его духовное оружие — меч по имени Рендзё.

Сакурада Тошинори — учитель в школе Дзисин, его духовное оружие — меч по имени Гэкко.

Ниихара — старый наставник в Дзисин.

Нишида Мамору — основатель школы Кёкан.

Ёсидзава Рё — основатель школы Фусин.

Инаба Идзуру — основатель школы Дзисин.

Доверие. Встреча под зонтом в месяце хризантем

Танака Кадзуки — хозяин рёкана.

Тэруко — его дочь.

Умэко — девушка с фестиваля.

Надежда. Туман у адских врат

Куматани Каору — мать Кенты, мико в святилище Лунного медведя.

Куматани Сугуру — отец Кенты.

Бабушка Сумико, Рэн, Нана и Мики, Хана, Сатоши — жители деревни Цукикава.

Айко — погибшая девочка из деревни Кенты.

Кинтаро — одноглазый оммёдзи.

Юсэй — житель деревни у врат Ёми.

Канна — дочь Юсэя.

Смирение. Песнь разлуки под зимней луной

Хагивара Такума — хозяин поместья Оханами.

Таэко — молодая жена Хагивары.

Каэдэ — служанка в поместье Оханами.

Сару — глава банды разбойников.

Рёта — слуга в поместье Оханами.

Сусуму — странствующий монах.

Система времени

Час Мыши — с 11 до 1 часа ночи (9 ударов).

Час Быка — с 1 до 3 ночи (8 ударов).

Час Тигра — с 3 до 5 утра (7 ударов).

Час Кролика — с 5 до 7 утра (6 ударов).

Час Дракона — с 7 до 9 утра (5 ударов).

Час Змеи — с 9 до 11 утра (4 удара).

Час Лошади — с 11 до 1 часа дня (9 ударов).

Час Овцы — с 1 до 3 дня (8 ударов).

Час Обезьяны — с 3 до 5 дня (7 ударов).

Час Курицы — с 5 до 7 вечера (6 ударов).

Час Пса — с 7 до 9 вечера (5 ударов).

Час Свиньи — с 9 до 11 вечера (4 удара).

Календарь

(названия месяцев, принятые в книге)

Январь — митсуки — месяц гармонии, месяц пионов.

Февраль — кисараги — месяц, когда надевают много одежд, месяц камелии.

Март — яёй — месяц произрастания, месяц сливы.

Апрель — удзуки — месяц дейции, месяц сакуры.

Май — сатсуки — месяц рисовых посевов, месяц глицинии.

Июнь — минадзуки — месяц без дождей, месяц гортензий.

Июль — фумидзуки — месяц литературы, месяц лотосов.

Август — хадзуки — месяц опадающих листьев, месяц космеи.

Сентябрь — нагатсуки — месяц длинных ночей, месяц хризантем.

Октябрь — каннадзуки — месяц без богов, месяц георгин.

Ноябрь — симотсуки — месяц заморозков, месяц кленов.

Декабрь — сивасу — месяц окончания дел, месяц увядания.

Доверие. Встреча под зонтом в месяце хризантем

Святилище Лунного медведя было очень маленьким и скромным, но для Куматани Кенты оно навсегда останется самым сокровенным, самым важным. Здесь он играл в детстве, здесь мальчишкой помогал матери, а юношей — вместе с ней облегчал страдания людей. До сих пор не верилось, что надо уходить.

Кента сомневался — а готов ли он к самостоятельной жизни? Ведь его место здесь. Эти доски помнят тепло его коленей, а стены — звук голоса, читающего молитвы. Он не видел себя вне родного святилища, вне этой затерянной в лесах деревеньки.

Дернув за веревку, чтобы прозвенел колокол, он трижды хлопнул в ладоши и, зажмурившись, попросил богов обернуть все вспять, хотя знал, что те не станут исполнять ничтожные желания кого-то вроде Кенты. Мать, молящаяся перед скрытым в тени алтарем, выпрямила спину и обернулась через плечо. Улыбка осветила немолодое, но все еще самое прекрасное в мире лицо.

— Кента-кун, ты зашел просить благословения перед дорогой?

— Да, матушка. — Он поднялся по ступеням и опустился рядом с ней, но слова молитвы не шли в голову, забитую переживаниями, стыдом, сомнениями и страхами — всем тем, к чему Кента за свои семнадцать лет еще не привык. О чем же просить божественного покровителя? О легком путешествии и удачном разрешении дела? Или о здоровье и благополучии матушки, что остается при храме совсем одна? Или попросить Лунного медведя позаботиться о людях из деревни, коли сам он уже этого сделать не сможет? Когда-нибудь, но не сейчас.

— Однажды этот день наступил бы, сынок, — тихо сказала матушка. — Ты же знаешь и сам.

— Но мне вовсе не обязательно уходить, — возразил он, понимая, что это ложь. — Я не хочу становиться оммёдзи.

— Боги дали тебе этот дар, милый, и не нам решать, что с ним делать. — Она погладила его по волосам, и Кента, как когда-то в детстве, склонил голову к ее коленям, теплым, мягким. Уткнувшись в них, можно было спрятаться от всех бед. — Мы столько лет молились, чтобы небеса послали нам тебя, но у всего есть срок, и пришел мой отпустить ребенка из-под своего крыла.

От матери пахло травами, свежим чаем и свечным воском, Кента вдыхал глубоко, чтобы надышаться впрок. Прежняя обида, что вспыхнула в час, когда на него указал первый палец, заворочалась, глухо застонала в душе, но выдать ее нельзя. Матушке и без того непросто.

— В Ямато много дорог и много тех, кто по ним ходит, — напутствовала она ласково и немного грустно, — ты повстречаешь хорошие пути и добрых людей, но можешь пойти и кривой тропкой и столкнуться с людьми дурными и мелкими сердцем. В такие моменты остановись и подумай, что именно испортило их?

Кента лежал, и материнская рука гладила его по волосам и спине.

— Никого не обижай зазря, ни человека, ни духа, но и себя в обиду не давай. Любую жизнь уважай, слышишь? В каждой травинке и в каждой твари есть душа, Кента, и она ничуть не менее ценна, чем твоя или моя.

— Я помню об этом, мама.

Он выпрямился и посмотрел ей в лицо.

— Обещаю, что не опозорю вас с отцом и стану таким оммёдзи, которым бы вы гордились.

— Я тобой и так горжусь. Лучше постарайся стать таким, чтобы самому собой гордиться.

Кента не был уверен, что понимает, все-таки он никогда не покидал деревню и не считал себя особо умным, разве что умел читать и писать, знал много историй об удивительных событиях, чудесах и героях, понимал в людских болезнях и разбирался в многообразии невидимого смертным, но все еще понятия не имел, что скрывается в мире за пределами леса. Ему нравилось здесь. Он был уверен, что нравится.

На самом деле Кенте просто не приходило в голову усомниться.

Его котомка — легкая, только с самым необходимым — ждала возле торий, которых никогда не покрывала краска, но от этого они ничуть не теряли в важности. Кента вышел к ним и коснулся шершавой деревянной опоры. Мама стояла рядом, прижав руки к груди. На лице ее застыла улыбка, а в глазах тоска.

— Ты взял четки? — спросила она взволнованно.

— Да, конечно, взял. — Это была память об отце, и Кента никак не мог бы забыть их перед дальней дорогой.

— Надень, — велела мама. — Надень и не снимай, что бы ни случилось. Это твоя защита, Кента. Поклянись, что не расстанешься с ними ни на миг.

Кента растерялся. Он, как и все, верил в силу оберегов и талисманов, однако горячность матери его смутила.

— Не переживай, мама, я буду носить их не снимая. Обещаю.

— Если бы я могла не отпускать тебя…

Плечи ее все-таки опустились, спина сгорбилась, и перед Кентой была уже не служительница святилища Лунного медведя, а женщина, расстающаяся с любимым дитя, как перед этим рассталась с любимым супругом. Сердце Кенты сжалось от боли, и он улыбнулся, широко растянув губы, как бы ни хотелось обратного.

— Все будет хорошо, мама. Заботься о деревне и молись за меня и за отца. А я напишу, как устроюсь. Пока со мной твои молитвы, не случится ничего дурного. — Он взял ее руки и с нежностью сжал. — Значит, и правда такова моя судьба. И… не вини никого, ладно?

— Ты очень хороший мальчик, Кента. Твой отец, где бы он сейчас ни был, гордится тобой.

— Если… Когда он вернется, ты дашь мне знать?

Взгляд матери потеплел, и все же вместо ответа она высвободила ладонь и погладила его по щеке.

— Пусть боги будут к тебе благосклонны, сын. Ступай.

Пронзительно вскрикнула в предрассветной тиши птица. Кента поднял с земли котомку и, махнув на прощание, направился прочь. Деревенские уже просыпались и выходили из домов, чтобы проводить взглядами — кто сочувствующим, кто злорадным, кто торжествующим. Тело несчастной Айко сожгли, и злоба людей утихла, но Кента все еще продолжал ощущать ее тяжесть, проходя двор за двором. Груз несправедливых обвинений давил на плечи, и он с трудом держал спину ровно. «Мы ценим твои заслуги, Кента, и заслуги твоей семьи, потому и просто изгоняем. Тому, кто принес беду в деревню, в ней больше нет места», — так они сказали, и как бы ни просила за него мать, никто не изменил решения.

Когда отец еще не ушел, он часто говорил совсем маленькому Кенте: на людей, что умеют и знают больше других, всегда будут смотреть иначе, особый дар — это барьер от сил зла, но и от простых людей тоже. На околице Кента все же обернулся и увидел старика, которого в прошлую весну выходил от лихорадки, и тот с теплой улыбкой помахал ему. Кента кивнул, и шаг сделался легче, а ложные наветы слетели, как прошлогодняя листва. Если хотя бы один человек будет вспоминать его добрым словом, этого вполне достаточно. Повеселев, он поудобнее перехватил котомку и бодро зашагал на восток.