— Куматани-кун, ты просто невероятен! — воскликнул он и, войдя, тут уже рухнул на дзабутон напротив Хизаши. — Я поговорил кое с кем из Дзисин. Танака не стал ждать допроса в стенах школы и признался во всем на месте. Хотите узнать подробности?

Хизаши скривился, но промолчал, а Кента пересел поближе, хотел было предложить гостю принести чистую чашку, но тот схватил чайник и опрокинул его содержимое в себя прямо так, из носика. Лицо Мацумото при этом стало еще кислее.

— Светлые ками, где воспитали эту мартышку? — проворчал он.

— Ты!..

Кента замахал руками, останавливая очередную перепалку.

— Нам очень интересно, расскажи, что ты узнал?

Мадока приосанился и, кашлянув и вытерев губы тыльной стороной ладони, важно начал:

— Вот что я слышал собственными ушами после того, как вы оба сбежали. Танака признался, что это он натравил онрё на обидчиков его дочери. Якобы, семья мужа дурно с ней обходилась, а после и вовсе затравила до смерти. Семья у них богатая, вот, думал Танака, они и откупились. И вот однажды пришел к нему человечек один, по виду бродячий гадатель, и говорит, мол, если хочешь отомстить за дочку, есть способ. И научил его, как призвать онрё и обмануть ее — вместо того, кого она ненавидит, подсунуть ей другого.

— И как же? — вкрадчиво поинтересовался Хизаши.

— А кто знает? — пожал широкими плечами Мадока. — Это уж Дзисин точно оставит в секрете. Только вот не сказано было Танаке, что онрё эта будет — его собственная дочь. Представляете? Я даже не слышал никогда, чтобы такое случалось.

Кента перевел вопросительный взгляд на Мацумото, и тот пояснил:

— Онрё становятся души несправедливо обиженных, кто не смог расстаться со своей обидой и переродился в злого духа. Сам.

— А из Тэруко злого духа сделали, — встрял Мадока. — Вот и ищут того гадателя, что способ подсказал. Да только найди его теперь.

Он снова припал к почти опустевшему чайнику. Хизаши задумчиво смотрел в стену, а Кента думал о том, как жестоко поступили с несчастной мертвой Тэруко.

— Но подождите, — вдруг осенило его. — Среди нас четверых не было никого из семьи мужа Тэруко. Или это Умэко?

— Умэко из другой семьи, — ответил Мадока.

— Неужели все-таки то данго? — сам у себя спросил Кента.

— Данго? — оживился Мадока. — Лоточник в маске подарил мне один.

— У него был фонарь с ликорисами?

— Верно. Я еще подумал, дурной он, что ли, совсем?

— Та женщина с внуком, — торопливо заговорил Кента, — тоже получили от него угощение бесплатно, но женщина сказала, что больше не ест сладкое, хотя раньше, похоже, очень любила. Она отдала данго внуку, а он — мне.

— Получается, ты спас внука господина Танаки, — заметил Хизаши.

— Это вышло случайно, — отмахнулся Кента и тут представил, что было бы, попадись онрё не они с Хизаши, а беззащитный маленький мальчик. Мацумото хитро сощурился.

— Что? Больше не считаешь Танаку невинным?

— Дело не только в этом. Угостив тебя, я подверг твою жизнь опасности. Прости.

— Прибереги свое красноречие до Кёкан, там оно пригодится тебе больше.

В словах Хизаши Кенте почудилась насмешка. Он больше не был так непоколебимо уверен в своем выборе, и это начало мучить его, потому и в каждом слове и жесте Мацумото он видел намек. Он больше не уговаривал и не соблазнял — он будто ждал, когда взрастут посеянные им семена.

— Я взял угощение у торговца в маске, тебе его отдал ребенок, а Мацумото разделил его с тобой, — призадумался Мадока, — возможно, Умэко тоже получила данго от того же человека. То есть мы все оказались в ловушке онрё по этой причине. Тогда почему она желала смерти именно Куматани?

До слов Мадоки Кенте не приходило в голову придавать этому значение, ведь он с самого начала ощущал себя виновным, а сейчас тоже задумался — и впрямь, почему?

— Едва ли мы узнаем, — пожал плечами Мацумото и скосил глаза на Джуна. — Если ты все сказал, то уходи. Время позднее, мы устали.

— Вы поселились вместе? — удивился Мадока. — Куматани, он же не присосался к твоему кошельку?

Хизаши хмыкнул, а Кента мучительно покраснел.

— Нет! Я… мы…

— Не суй нос в чужие дела и комнаты, — посоветовал Хизаши и указал веером на дверь, — целее будет.

— Увидимся утром, Куматани-кун, — махнул рукой на прощание Мадока и все-таки ушел. Хизаши с облегчением откинулся назад, упершись ладонью в пол. Он действительно казался усталым и немного задумчивым. От тепла жаровни его бледная кожа чуть порозовела, но хаори он так и не снял.

Кента достал футоны и разложил. Взгляд Мацумото преследовал его, будто в ожидании продолжения, но Кенте нечего было ему сказать.

Или было?

— Что, интересно, теперь будет с господином Танакой? — спросил он у Хизаши, закончив возиться с постелью.

— Он совершил преступление, дело передадут в департамент оммёдо в столице. Работа школ экзорцизма в том, чтобы уберечь людей от зла, но злыми людьми занимаются другие люди.

— И тебе совсем все равно?

Хизаши лег под одеяло и какое-то время вертелся, пока не устроился на боку, лицом к Кенте, подтянув колени в груди. Казалось, он так и не ответит, но все же он сказал:

— Да. Советую и тебе забыть.

Он закрыл глаза, но Кента смотрел на него в полумраке и видел, что тот еще не заснул. Захотелось все рассказать — и обо всем расспросить. Заглянуть ему в душу. У всего на свете она есть, так почему бы ей не быть у Хизаши?

Они молча лежали, приближался час Тигра, хотя Кенте мнилось, что вся ночь уже прошла. Он тихонько спросил:

— Хизаши? Хизаши, а что это был за синий фонарик, что преследовал нас?

Под одеялом завозились, и сиплый голос откуда-то из-под него ответил:

— Может, чудо?

Кента удивился, но стоило повторить это мысленно, как вспомнился рассказ о снежном демоне с горы Тэнсэй и огоньках-душах, появившихся спасти заколдованных жителей. И Кента улыбнулся.

— Может, и правда чудо.

* * *

Он проснулся довольно поздно, неожиданно отдохнувший и полный решимости.

Мацумото еще спал, странно извернувшись на футоне и высунув одну ногу из-под одеяла. Кента всмотрелся в его лицо и заметил, как быстро и нервно двигаются зрачки под опущенными веками. Хизаши снился сон, и едва ли он был приятным. Может, сейчас он видел то, о чем предпочел бы забыть.

— Кто же ты такой, Хизаши, и почему скрываешься?

Мацумото спал и не слышал ничего, Кента поправил край его одеяла, ненароком коснувшись лежащей поверх ледяной руки.

Скоро им предстоит расстаться, подумалось Кенте. За два дня он увидел и узнал больше, чем когда бы то ни было, познакомился с разными людьми, избежал опасности и испытал разочарование, спас ребенка и был спасен сам. Спасен ёкаем.

«Что тебе ближе — сила, разум или чувства?» — спросил старик Исао. Кенте мнилось, он сразу определился с ответом, но то были сила Дзисин, разум Фусин и чувства Кёкан. А что его собственные чувства, его собственные силы и его разум? Кента собрал вещи — ровно те, с которыми пришел, оставив подарки Хизаши, — и снова посмотрел на своего случайного попутчика.

Случайного ли?

Мацумото Хизаши открыл глаза, один ярко-желтый, другой карий.

— Я пойду с тобой в Дзисин, — сказал Кента, не дав ему и рта раскрыть. — Я понял, почему онрё преследовала именно меня. — Он замолчал и, решившись, быстро выпалил: — Потому что я виноват. Я очень виноват. Должно быть, она это чувствовала.

«Я совершил ошибку, о которой сильно сожалею, и у меня не было шанса ее исправить, — вот что он на самом деле хотел сказать. — Я не знаю твоих целей, не знаю, почему ты делаешь то, что делаешь. Но если кто-то укажет на тебя пальцем и скажет: “Он виноват”, я хочу быть рядом. Я хочу исправить хоть что-то».

Хизаши молча смотрел на него, словно по глазам мог прочитать все его сокровенные мысли. А если бы и мог, может, это бы все упростило.

— А выглядишь так, будто собираешься обратно в глухую деревню, — наконец произнес Хизаши. — Переоденься.

— Нет. Следующей одеждой, которую я надену, будет форма Дзисин.

Уходя из рёкана, они столкнулись с женщиной, и в ней Кента узнал госпожу с фестиваля. Увидев Кенту, она едва не упала перед ним на колени и так благодарила за спасение внука, что стало неловко. А под конец еще и сунула кошель с монетами. Кента не хотел брать, но Хизаши перехватил деньги со словами: «Долг погашен». После Кента задался мыслью, откуда она вообще узнала о связи Кенты со случившимся, но ответ нашелся быстро — на улице все передавали из уст в уста изрядно приукрашенную версию того, что они втроем вчера обсуждали перед сном. Не иначе Мадока проболтался, а там уже слух было не остановить. И пусть в лицо их никто не узнавал, Кента чувствовал себя неуютно, пока они не вышли на дорогу, ведущую в гору.

— Уверен? — спросил Хизаши. — Тут еще не поздно повернуть назад.

— Уверен, — ответил Кента и не солгал. — Я выбирал по идеалам школы, но сегодня понял, что могу принести в них свои.

— Что ж, — странно усмехнулся Хизаши, — будет интересно на это посмотреть.

Дорога пошла вверх, и вот впереди показались одинокие красные тории с симэнавой под нижней перекладиной. На ней же висела табличка с крупными иероглифами: «Дзисин».