— Дует с горы, — пояснил Хизаши и доверительно добавил: — Ненавижу холод.

Он беспокойно раскручивал зонт, хотя дождь уже прекратился, и даже на темнеющем небе было заметно, что тучи расходятся, показывая первые робкие звездочки.

А Кента в этот момент подумал, что жилье в Ямасите ему точно не по карману.

— Идем, — поторопил Хизаши, чья притворная покладистость там, в лесу, в городе сменилась властным нетерпением. — У меня скоро руки отмерзнут.

— Не отмерзнут, — возразил Кента, — до заморозков еще очень далеко.

На что Хизаши даже не обернулся, уверенно вышагивая впереди. Опасаясь, как бы невольный спутник не пропал в лабиринте незнакомых улиц, Кента догнал его и пристроился рядом. И если в деревне к исходу часа Пса жители укладывались спать, тут им повстречалось много людей в одинаковых одеждах — черных хакама и темно-красных, как запекшаяся кровь, кимоно, и Кента с замиранием сердца понял, что эти высокие красивые юноши, спешащие мимо них, из Дзисин. Они — ученики оммёдзи.

Кента посторонился, пропуская одного, но случайно натолкнулся спиной на другого.

— Эй, глаза разуй, деревенщина! — рыкнул на него юноша-дзисинец, разбивая охвативший Кенту восторг, как хрупкую чашу. — Гнать вас всех надо…

Толкнув Кенту плечом, он пошел дальше, а товарищи ни словом, ни делом не урезонили его.

Рядом возник Хизаши и тихо спросил:

— Оставишь это так? Он обозвал тебя деревенщиной.

Кента с силой сжал пальцы на узле котомки. Гнев вспыхнул мгновенно и так же быстро угас.

— Но ведь в его словах есть доля правды. Я пришел из маленькой деревеньки, название которой тут наверняка никому не известно. Для них, — он посмотрел вслед удаляющимся спинам, — я деревенщина.

— Вот ты странный, — хмыкнул Хизаши. — Я бы не спустил оскорбления.

Он его подначивал, даже Кенте было понятно, поэтому он с легкостью избежал расставляемой ловушки.

— Здесь наши пути разойдутся, — сказал Кента, чувствуя неловкость. — Удачи тебе, Мацумото-кун.

И, рассудив, что жилье дешевле, чем дальше оно от центра и от школы оммёдо, пошел прочь.

— Почему ты опять со мной прощаешься? — раздалось ему вслед. — Разве мы не договорились идти в Кёкан вместе?

И точно, прицепился как онрё [Онрё — беспокойные разгневанные духи людей, умерших с сильными эмоциями ярости, ненависти, обиды.] к обидчику. Кента ускорил шаг, но, судя по торопливому стуку гэта за спиной, Хизаши не отставал.

— Не бросай меня, эй! Эй!

Кента едва не вписался лицом в раскрывшийся перед носом зонтик, которым Хизаши подцепил его, как рыбак ловит на крючок рыбу. Развернувшись, Кента прямо встретил хитрый взгляд. Вечерний полумрак скрадывал нечеловеческие особенности, и Мацумото было не отличить от людей.

— Я знаю хороший рёкан. Лучше ты все равно не сыщешь.

— Я не гонюсь за роскошью.

— Ну это-то я заметил, — фыркнул Хизаши. — Идем же скорее.

И он просто схватил Кенту за запястье и повел за собой. Люди не обращали внимания, для них они были лишь еще одними путниками, коих дорога вывела к Ямасите, а завтра поведет дальше. Кента поддался любопытству, и пока Хизаши продолжал тащить его за собой, оглядывался по сторонам: вот закрытая лавка торговца овощами, вот красный фонарь крохотной идзакаи, вот вывеска с изящной каллиграфией. Улица становилась все шире, фонарей на ней горело все больше, и наконец Кента смог высвободить руку, а после обнаружить перед собой каменные ступени, ведущие к крыльцу двухэтажного строения на высоком фундаменте, таких Кента прежде не встречал, в деревне все дома были низкими, на сваях, и под полом часто прятались енотовидные собаки, а один раз Кента выманил оттуда тануки [Тануки — ёкай-оборотень в виде енотовидной собаки, символизирующий счастье и благополучие.]. Над входом тут нависала изящная закрытая галерея, с просачивающимся сквозь тонкие перегородки уютным желтым светом.

— Мы же не пойдем туда? — спросил Кента, уже зная ответ.

Хизаши больше не держал его, и все же, когда тот поднялся по ступеням и решительно вошел внутрь, Кента проследовал за ним.

— Вам одну комнату или две, юные господа? — спросил хозяин, высокий худощавый мужчина с полностью седой, несмотря на не старый еще возраст, головой. Вокруг глаз залегли тени, и даже когда он улыбался, взгляд не становился светлее. Казалось, он вымылся из потускневшей радужки вместе со слезами. Кента видел такое у людей, чьим родственникам они с мамой не могли помочь.

Он так задумался, что ответ Хизаши застал его врасплох.

— Одну. Боюсь, мой… друг все еще немного растерян.

— Впервые у нас? — понимающе покивал хозяин. — Мацумото-сан, вам подготовить ту же комнату, что и обычно?

— Да, пожалуйста.

Хозяин кликнул служанку, и та отправилась наверх, пока новые постояльцы расплачивались. Кента подошел ближе и достал из-за пазухи мешочек с монетами. Он был совсем легким и почти не позвякивал, а когда Кента услышал цену за одну ночь, засомневался, что вообще стоит развязывать тесемки.

— Идем, — шепотом попросил он, касаясь локтя Хизаши, на что тот лишь дернул рукой и достал увесистый кошель, в котором медных монет могло уместиться на десяток рё [Рё — основная денежная единица, принятая в книге.]! Хизаши подбросил его на ладони, красуясь, после чего отсчитал нужное количество монет и еще накинул сверху.

— Купишь подарок Тэруко, — сказал он самодовольно, но лицо хозяина помрачнело, и он не притронулся к деньгам.

— Не нужно. Нет больше моей доченьки…

Хизаши пожал плечами, но монеты не забрал и спрашивать ничего не стал. Кенте хотелось верить, что от сочувствия его горю, а не равнодушия. Больше они с хозяином не перемолвились ни словом, а когда вернулась служанка, она проводила их в комнату аж на 12 татами — совершенное излишество, ведь им хватило бы и вдвое меньшей площади, чтобы просто переждать ночь.

Хизаши тут же разместился на дзабутоне [Дзабутон — традиционная подушка для сидения на полу.] возле столика, где для них уже положили легкие закуски и теплый чай с душистым ароматом жасмина. Кента посмотрел на него, такого изящного и красивого на фоне всей этой роскоши, и почувствовал себя лишним.

— Обязательно было так тратиться? — спросил он и добавил честно: — Я не знаю, когда смогу вернуть долг.

— Я спрашивал его с тебя?

— Не важно, спросишь или нет, я отдам деньги, когда… когда они у меня появятся.

— Значит, до той поры нам точно не стоит разлучаться, — усмехнулся Хизаши и пригубил чай из крохотной керамической чашки с изображением карпа.

Кента покачал головой и притворил за собой сёдзи. Он мог говорить что угодно, укорять Хизаши в расточительности, к которой он, кажется, был склонен, но на самом деле ему очень понравилась выбранная им комната — просторная, с парой высоких напольных фонарей и стихотворением на стене, красиво выведенным тушью на белоснежной бумаге. И запахи ему нравились — чай, чистота и легкий отголосок благовоний, которыми, видимо, придавали аромат футонам в стенном шкафу. Он снял узелок со спины и сел напротив Хизаши.

— Тебе бы помыться, — заметил тот и чуть сморщил нос. — Сколько ты уже в пути?

— Пятый день.

— Светлые ками! Да даже свиньи чище. Давай-давай, вставай. Я позову служанку, чтобы отвела тебя в купальню на первом этаже.

Кента убедился в предположении, что его загадочный спутник не впервые приходит в Ямаситу, да и выбор рёкана был не случайным. Только спросить ничего не успел — Хизаши позвонил в колокольчик, и расторопная служанка примчалась и выслушала распоряжения с покорно опущенной головой. На вид она была едва ли старше Кенты, маленькая и худенькая, но прислуживала чужим людям, чтобы заработать на жизнь. А жила бы в деревне, уже вышла бы замуж и разделила тяготы с ним. И почему-то Кента снова загрустил по дому, где все казалось проще, понятнее и правильнее.

После купания, одетый в гостиничную юкату, он ужинал под пристальным взглядом Мацумото Хизаши. Наконец-то почувствовать себя чистым и распаренным и впрямь было здорово, и Кента осмелел.

— Значит, ты уже ночевал в этом рёкане прежде? — спросил он, быстро орудуя палочками. Риса было вдосталь, а у него накануне как раз почти закончилась еда.

— Да доводилось как-то, — лениво ответил Хизаши. — Год назад или два… Всего не упомнишь.

— Но как звать хозяйскую дочь, ты запомнил.

— Тэруко была хороша.

— И это все, что ты можешь сказать?

— А что еще? — не понял Хизаши. — Она исправно выполняла свои обязанности, хотя уже родила одного детеныша… ребенка. Но и эта девочка весьма старательна.

— Ты мог бы выразить ее отцу соболезно-вания.

— Они ему ничем не помогут, — последовал ответ. — Ешь аккуратнее, можно подумать, тебя год не кормили. Чтоб ты знал, во всех школах оммёдо ценятся воспитанность и образованность. Ты писать умеешь?

— Разумеется, я умею писать, — оскорбился Кента. — Мама научила меня грамоте.

— Тогда надо купить тебе новую одежду, чтобы нас не приняли за голодранцев.

Он явно был настроен серьезно и точно знал, на что стоит обращать внимание, тогда как Кента не придавал значения своему внешнему виду, главное, чтобы все было чистым и заштопанным, если необходимо.

— У меня нет лишних денег. Я подумаю о новой одежде после поступления.

— Ты меня слушал вообще? Даже пьяные ученики приняли тебя за оборванца, что говорить про почтенных оммёдзи, чей взор ты осквернишь.

— Я уверен, что им будет важно не то, как я выгляжу, а на что способен.