— Значит, ты еще наивнее, чем я подумал.

— Довольно, — прервал его Кента и отставил миску, на дне которой уже не осталось ни одной рисинки. — Спасибо за беспокойство, но оставь мне право самому совершать ошибки.

— Люди… — вздохнул Хизаши и раскрыл веер, пряча за ним выражение лица.

Кента встал и вышел из комнаты. Вечер плавно переходил в ночь, скоро будут отбивать девять ударов и наступит час Мыши, что предшествует самому темноту времени — часу Быка. Кента решил освежиться и направился к лестнице, но на полпути услышал раздавшиеся снизу громкие голоса.

— Вина и закусок в мою комнату! Как нельзя?! Я самурай, они вас побери! Я… я…

Ему негромко ответили извиняющимся тоном, но задира грохнул чем-то по столу и взревел:

— Нельзя тут, пойду в идзакаю и напьюсь! И вы!.. Вы меня не остановите!

Кента на свою голову все же выглянул посмотреть, кто там такой громкий в столь поздний час, и был замечен. Юноша крепкого сложения, похожий на медведя куда больше Куматани, вдруг ткнул в его сторону пальцем, правда, перед этим пришлось им немного поводить в поисках ускользающей цели. Кента стоял на месте, но полагал, зрение юноши этим вечером изрядно подпортилось сакэ.

— Ты! — заревел он. — Пойдешь со мной.

Кента оглянулся через плечо, никого не обнаружил — а ведь была надежда застать там Мацумото Хизаши — и не стал нарываться на грубость долгим молчанием.

— Боюсь, мы не знакомы…

— Тьфу ты, тоже мне, беда. Давай-давай, не стесняйся, дружище! Мадока Джун сегодня угощает!

Взгляд хозяина выражал мольбу, и Кента спустился еще на несколько ступенек, а оттуда его уже за руку стащил представившийся Мадокой. У него были широкие и очень горячие ладони с заметными мозолями от упражнений с мечом, а хватка — поистине чудовищной.

— Господин…

— Ну какой я господин? Просто Мадока, — перебил здоровяк и дыхнул в лицо винными парами. — Будущий оммёдзи школы Дзисин!

Почти каждое его слово было восклицанием, и у Кенты начала побаливать голова. Он улыбнулся и попробовал утихомирить нового знакомого.

— Я тоже иду поступать в школу оммёдо, но не в Дзисин, а в Кёкан. Я Кента, из рода Куматани.

— Будем друзьями, Кента-кун! — и Мадока сгреб его за плечи одной рукой в попытке обнять, но равновесие изменило ему, и юноша опасно покачнулся. Кенте пришлось удержать его на ногах, что было не так уж и просто.

— А я думаю, кто тут орет, как пьяная макака? — раздался со второго этажа насмешливый голос Мацумото. Он стоял наверху лестницы и с любопытством посматривал на них двоих. — Неужели ты уже нашел мне замену, Куматани-кун?

— Не говори ерунды, лучше помоги, — попросил Кента.

— Мое колено все еще не в порядке, едва ли я могу рисковать им, тягая такую тушу по ступеням.

— Сам ты ту… ша, — с запинкой ответил Мадока Джун и попытался выпрямиться, но тело уже не слушалось. — Ты вообще кто, девка или парень?

Хизаши гордо вскинул голову и, разворачиваясь, махнул рукой.

— Макака она макака и есть.

Кента тяжко вздохнул под весом Мадоки. Он не был толстым, скорее плотно сбитым, коренастым и плечистым, но пьяная неповоротливость увеличивала вес вдвое. На выручку поспешил хозяин, и, несмотря на протесты, они смогли довести юношу до комнаты. И едва он повалился на футон, как мгновенно захрапел.

— Благодарю вас, юный господин, — склонился в поклоне хозяин. — Танака Кадзуки перед вами в долгу.

— Я не сделал ничего такого.

— Вы гость и не обязаны вмешиваться. Это позор для меня.

Кента неловко улыбнулся.

— Просто забудем. Уверен, наутро этот человек извинится за доставленные вам неудобства.

— Вы съезжаете завтра?

— Все верно, — ответил Кента.

— Прошу вас, господин, задержитесь еще на одну ночь за счет заведения. Следующим вечером у нас будет фестиваль Блуждающих огней, многие специально приезжают, чтобы посмотреть на него.

Кента с сожалением покачал головой.

— Увы, я должен закончить то, ради чего покинул дом.

Танака не стал настаивать, и вскоре Кента снова был в их с Мацумото комнате, сам Хизаши еще не спал, а стоял возле раздвинутых оконных перегородок. Воздух, проникающий с улицы, был холодным, но таким приятно свежим и почему-то пах недавно выпавшим снегом.

— Фестиваль Ониби [Ониби — в японской мифологии блуждающие призрачные огни.], — протянул Хизаши задумчиво. — Я о нем слышал. Мы много потеряем, если уйдем, не дождавшись начала.

— Тогда ты слышал, что я ответил господину Танаке.

— Слышал, но мне интересно, что ты ответишь мне.

Кента встал рядом, подставляя лицо прохладе. Рёкан был высоким, и отсюда над темными покрывалами крыш виднелся строгий силуэт горы Тэнсэй. Огни на ее склонах погасли, наверное, всех учеников уже отправили спать.

— Дзисин неспроста называется величайшей из трех великих, — издалека начал Хизаши. Достав веер, он раскрыл его и принялся медленно обмахиваться. Он был странным, этот Мацумото Хизаши, хотя бы еще и потому, что при входе в город его правый глаз стал обычным, карим, но длинная челка почти всегда прятала его в тени, будто стесняясь. Несложно было сообразить — в городе Мацумото скрывал свою сущность особенно тщательно, видимо, опасаясь опытных взглядов оммёдзи, наверняка нередко спускающихся со своей горы.

Одно только смущало Кенту — почему же тогда он так ясно видит сквозь его обманную личину?

Он потер запястье под двойной ниткой гладких агатовых бусин, совершенно перестав слушать, и от Хизаши это не укрылось.

— Твоя душа полна сомнений, друг мой, — сказал он, глядя сверху вниз, и его губы то и дело скрывались за белым полотном веера. — Не спорь, что лишний день на отдых и раздумья не помешает. Здесь есть почтовая станция, можешь отправить домой весточку, если переживаешь.

— Ты говорил про Дзисин, — напомнил Кента.

— Верно. Дзисин. Что ж, их девиз, как известно, звучит следующим образом: «Рука тверда — и меч не дрогнет». Люди обращаются к ним за помощью в разы чаще, чем в другие школы, потому как не доверяют Кёкан и трепещут перед Фусин. — Он усмехнулся и перевел взгляд на гору вдали. — Таким образом, дзисинцы больше экзорцисты, чем простые оммёдзи, а работы у экзорциста всегда хватит. Потому у них в таком почете меч и умение им владеть. Они — самураи среди оммёдзи.

— Зачем ты мне это рассказываешь? — прямо спросил Кента. — Если пытаешься уговорить остаться и пойти в Дзисин, то это бесполезно. Я принял решение и не намерен его менять.

— Разумеется. Но ведь на фестиваль мы посмотрим, да?

Кента не удержался от улыбки.

— А ты никогда не сдаешься? — спросил он беззлобно.

Хизаши чуть приподнял уголки губ вместо ответа.

* * *

В итоге на следующее утро Кента вместо поисков скрытой дороги в школу Кёкан был вынужден с Мацумото Хизаши гулять по улицам и посещать различные лавки. Унизительное безденежье по первости заставляло злиться и спорить, но постепенно, ближе к обеду, он смог уговорить себя, что новая одежда — темно-серые хакама, зеленовато-коричневое, почти под цвет глаз, кимоно из тонкой, но теплой шерсти и накидка-хаори — куплена ему в долг, который он непременно отдаст. К тому же, насмотревшись на прохожих, Кента убедился в правоте своего спутника — даже простые лоточники здесь выглядели лучше.

Хизаши, напротив, в средствах не стеснялся и привел Кенту перекусить в идзакаю, где заказал много разнообразной и дорогой еды. Тут уж Кенте стало любопытно, и он ел не торопясь, вникая во вкусовые оттенки и пытаясь разобраться, как именно приготовлено то или иное блюдо. Ему нравилось помогать матери на кухне.

— Итак, — протянул Хизаши, опираясь подбородком о переплетенные в замок пальцы, — с чего же ты вдруг решил, что тебе нужно становиться учеником оммёдзи?

— Я вижу ёкаев, — просто сообщил Кента, без задней мысли, однако при взгляде на Хизаши сообразил, что мог его разозлить. Все же до сих пор оставалось загадкой, какие цели он преследует и кем на самом деле является. — И могу с ними общаться.

— Вот, значит, как. Это не настолько уж редкое явление, чтобы из-за него отправиться в такое дальнее путешествие, прости уж, не имея при этом никакой подготовки. Что же стало настоящей причиной?

Кента перестал есть и с сожалением отложил палочки.

— Не имеет значения. Это мое решение, и оно таково. Лучше скажи сам, откуда держишь путь? Вряд ли издалека, ведь твоя одежда выглядит новой, а обувь не подходит для дальней дороги. Ты говоришь, что тебя ограбили, но у тебя более чем достаточно денег. Что же разбойники тогда украли?

Хизаши довольно сощурился.

— Прекрасно! Ты идеально вписался бы в ряды Дзисин.

— Не начинай.

— Может, у меня украли нечто гораздо более ценное?

— Ты нес с собой императорскую яшму [Яшма — одна из священных императорских регалий, которые никто не видел. Символизирует мужество.]? — пошутил Кента.

— Еще ценнее, — загадочно ответил Хизаши, и его глаза больше не сверкали ехидством, а губы не кривила улыбка.

Кента решил, что если не хочет сам говорить лишнего, то и спрашивать не стоит, поэтому вернулся к еде, полагая, что неприятные обоим темы закрыты.

— Там мой друг! — раздался зычный голос на всю идзакаю, и Кента втянул голову в плечи, но поздно. Зоркий глаз Мадоки Джуна его уже заприметил. — Не думал, что тебя будет так сложно отыскать!