— И что? — выдернув руку, дерзко вскинула она подбородок. — Ну, что?

А он не знал. Но связывать точно не собирался.

— Ничего. Не, ну правда, Марин, не хочешь трахаться — не будем. Просто проспись нормально.

— Сама разберусь, как мне нормально, — сунув в рот жвачку, буркнула она и наклонилась, чтобы обуться. Её пошатнуло. Устояв, заторможено уставилась на свои босоножки с отломанными каблуками и, отшвырнув их вдруг, нагло сунула ноги в Данилины резиновые шлёпанцы.

Он выскочил за ней в подъезд.

— Да погоди ты, дурная! Давай хотя бы мотор тебе возьму! Ну стой! — поймал на выходе из подъезда, зажал в тамбуре. Обхватил её лицо руками, заглядывая в глаза, лихорадочно соображая, как быть. Испугался вдруг. Капец, как испугался! Не готов был её отпустить вот так сразу и в никуда. — Хотя бы номер телефона оставь или адрес, где я смогу тебя найти?

— В магазине ищи!

— В каком ещё магазине?

— В котором прокладки продают, придурок!

Попыталась отпихнуть его, завязалась недолгая борьба, и он не стал перегибать, сдал назад. Выскочил следом за ней из подъезда, глядя, как она то и дело теряет его огромные шлёпки, поплёлся следом:

— Так ты из-за этой херни, что ли, психанула?

— Херни? — резко развернулась она. — Херни?!

— Да что тут такого-то? Ты что одна такая во всём свете? Или ты думаешь, я дебил, не понимаю…

Замолчал: возле первого подъезда, резко свистнув тормозами, остановилась чёрная тонированная девятка. Синхронно хлопнули передние двери и, едва глянув на вылезших мужиков, Данила сразу вспомнил, кто ещё и когда мог подкинуть ему наркоту.

— Да, представь себе, ты дебил! — обиженно шипела Маринка.

— Ладно, всё, проваливай, — сквозь зубы буркнул он и подтолкнул её к дорожке палисадника между домами.

Даже не обернулся ей в след. Только, перекрывая проход в палисадник, широко и пружинисто расставил ноги и сунул руки в карманы.

Эти двое остановились на расстоянии пары шагов — руки тоже в карманах, рожи на понтах. Тот, что справа — тот самый мудак, с которым Данила «обнимался» чуть не подравшись в Удаче, когда ждал Шпика, и которому, как и той сучке с пивом, вся масть была подкинуть порох [Порох (жарг.) — наркотик в порошке.], неторопливо надул жвачку.

— Ну здорова, Хулиган! Типа, с прибытием на гражданку тебя.

— Чё надо? — внутренне собрался Данила, расслабляя при этом колени и плечи и прицельно намечая точки на стоящей перед ним туше, куда будет пробивать.

Главное, чтобы не навалились разом, чтобы успеть хотя бы одного уделать. Хотя бы в нокдаун.

— По беспределу надо ответить. Бабки вернуть. Сегодня в четыре в «Якоре» на центральной набережной. Шпик по-хорошему предлагает решить, наверх пока не сообщает, поэтому не советую фуфлить.

— Не, не канает. Когда мне надо было, я к нему на стрелку пришёл. Теперь ему надо, пусть он ко мне приходит. В восемь, у памятника Пушкину на бульваре.

Бобики заржали.

— Ты не понял, Хулиган, — угрожающе хрустнул шеей тот, что справа, и сделал шаг вперёд. Данила шагнул ему навстречу, заметив, как едва уловимо дёрнулась рука в кармане второго — сработала наизготовку выкидуха [Выкиду́ха (жарг.) — автоматический нож на кнопке с фронтальным выбросом клинка.] с коротким лезвием. Прирезать такой, это навряд ли, а вот разукрасить — легко. — Пока ты там казёную кашу жрал, Шпик поднялся. Ты с ним больше не ровня. Поэтому приедешь ты. В четыре. В Якорь. А не приедешь, — медленно провёл пальцем по шее, — кирдык тебе.

— Нет, это ты не понял: в восемь, у памятника Пушкину.

— Ну-ну… — усмехнулся бобик и, сплюнув жвачку Даниле под ноги, вальяжно двинул обратно к машине.

Глава 8

Кралась словно мышка, но когда уже добралась до своей комнаты, из Тёмушкиной спальни выглянула Оксана. Шепнула:

— Привет! Ты же сразу в институт собиралась?

— Репетицию перенесли на вечер, — пряча лицо за волосами, так же шёпотом соврала Маринка.

— А чего ты тогда так рано? Что-то случилось?

— Нет, просто мы с Катькой ходили на затон рассвет встречать.

— Делать вам нечего, — улыбнулась Оксана. — Ну ладно, досыпай. Тебя разбудить потом или сама?

— Сама.

Закрылась у себя, не раздеваясь рухнула на кровать. Прохладное покрывало принесло облегчение, но скоро нагрелось, и Маринку тут же начало мутить с новой силой. Изводил сушняк. Перед закрытыми глазами клочками всплывали воспоминания: подушка на коленях, половинка сердца в кулаке. Водка, отчаянное желание сдохнуть. Кирилл… Катька… И так больно от всего этого, что, кажется, это её сердце разбилось на те две половинки, которые уже не склеить.

Каким-то чудом получилось заснуть, но ненадолго. Кажется, только провалилась в блаженное забытье, как над ухом монотонно загалдело:

— Па-а-аиграем! Мариночка, па-а-игаем! С Тёмушкой па-а-аиграем…

— Тёмушка, ты зачем Мариночку будишь? — позвала из другой комнаты Оксана. — Не надо!

— Не-е-е надо будить Мариночку! Не-е-е надо! — тут же завёл новую пластинку брат.

— Правильно, не надо! Иди сюда, я с тобой поиграю.

Он ушёл и даже послушно закрыл за собой дверь, но проснувшаяся Маринка всё равно уже снова погрузилась в мучения. Голова раскалывалась, во рту всё ссохлось, но даже от мысли о том, чтобы встать и дойти до кухни становилось ещё хуже.

Снова нахлынули воспоминания. Какой же он всё-таки гад… Почти год отношений перечеркнуть вот так просто, да ещё и с её лучшей подругой! Какой-то проклятый месяц не дотерпел, скотина! Да и как теперь поверить в то, что это было между ними лишь раз, тем более после того случая прошлой осенью?

Тогда, в начале прошлого учебного года, Маринка на неделю задержалась с возвращением из профилактория, а Катька за это время успела закружить с красавчиком третьекурсником. Хотя, как закружить — просто после общего сбора первого сентября институтский ансамбль пляски, принимая в свои ряды новых участников-первокурсников, по традиции устроил знакомство-чаепитие на кафедре. Чаепитие, ага… Короче, набухавшись, Катька с Киром перепихнулись в туалете. А на следующий день он её даже не узнал! То ли перебрал накануне, то ли просто видел её тогда впервые в жизни и тупо не запомнил — не понятно. Но Катька особо и не расстроилась, наоборот — она тоже была в шоке от себя, поэтому рассказала о случившемся только Маринке, и то, по страшному секрету.

В конце сентября Маринку поставили с ним в пару на танец, и она сразу же, с первой же репетиции, на него запала. На него невозможно было не запасть, по нему, кажется, сохли все танцорки, начиная с первого и заканчивая пятым курсом, но Кир, как ни странно, был свободен. Вскоре он проявил инициативу, и они стали встречаться, всё серьёзно. Катька к тому времени уже затусила с его однокурсником Женькой и забыла тот дурацкий случай на чаепитии. Всё. Тема закрыта, все счастливы.

Но теперь…

Закрыта ли тема? И что, если бы она не пошла к Катьке с ночёвкой и не нашла этот чёртов кулон? Кир вернулся бы с гастролей и, как ни в чём не бывало, продолжил ей врать? А она-то, как дура, всю голову уже сломала, планируя, как сделать их первый раз незабываемым… Чтобы оба запомнили, ведь так долго ждали. Ждали, ага! Да вот только не оба. Кое-кто, похоже, ни в чём себе не отказывал. Гад!

Не выдержала, ломанулась в ванную. Склонилась над унитазом, но кроме мучительной тошноты — ничего. Просто нечем.

Кинула сарафан и лифчик в стирку. Перепачканные кровью трусы замотала в сто слоёв туалетной бумаги и сунула в мусор. Как часто шутит папа: «Нет тела — нет дела»

Но, намыливаясь под душем, всё равно долго не решалась коснуться промежности… Потому что «дело» было, и обратно уже не залепишь.

Как тупо всё получилось. А главное — месть не принесла ни удовлетворения, ни покоя. Даже наоборот. А ещё и этот придурок… Месячные, блин!

Не выдержала, заревела от обиды и раскаяния. Ну и смысл было беречься? Отказывать Киру, выносить ему мозг своим грядущим восемнадцатилетием, если в итоге первым оказался случайный встречный, который даже не понял, что был первым? Гордилась своей невинностью, говорила: «я не такая», а по факту оказалась одной из многих, да ещё и подснятая в кабаке. Не удивительно, что он ничего не понял. Сама виновата. Лучше бы ещё прошлой осенью Киру отдалась, может, тогда всё сложилось бы иначе.

После слёз и душа стало немного легче, даже снова получилось провалиться в сон, но опять ненадолго. Раздался звонок в дверь и, перемежаемый чьим-то невнятным бормотанием, Оксанкин голос:

— Так она спит, Кать! … А вы что, уже даже пару часов друг без друга не можете? … Ну не знаю, загляни…

Дважды щёлкнула дверная ручка, за спиной раздались вкрадчивые шаги.

— Марин, ты спишь? Мари-и-ин…

Она резко обернулась:

— Чего надо, Махонина?

— Да ничё, просто до утра не спала, всё думала, какая муха тебя укусила? И волновалась вообще-то: добралась ты до дома, не добралась, всё ли нормально.

— Добралась, как видишь, и очень даже нормально! Всё, теперь иди на хер!

Катька, обиженно поджала губы.

— Оксана говорит, ты только утром вернулась? Ну и где бухала? Пасёт от тебя на всю комнату.

— Не твоё дело, — огрызнулась Маринка, но всё-таки встала и, морщась от головной боли, открыла окно.

— Ну как сказать, не моё. Что ты там орала-то ночью, я так и не поняла?