— Нет, — слегка удивлённо глянула она на него. — Зачем на актрису, я же не дурочка какая-нибудь! На экономиста!

— Ого! Ну это гораздо лучше, тут я согласен! У меня ещё вопрос, по поводу соседа твоего, Семёна Петрунина. Можно? Как у него с местными? Ну, я имею в виду, и с другими соседями, и с тобой? Не обижает? Не хамит? — спрашивал, а сам внимательно отслеживал реакцию. — …Не пристаёт?

Она стремительно покраснела, и Андрей понял, что только что дал промашку. Её реакцию можно было трактовать двояко — и как попадание в точку, и как смущение, от того, что чужой дядька такие вопросы задаёт. А ещё, она тут же закрылась и пытать дальше стало бесполезно.

— Ладно, Людмил, спасибо за помощь. И аккуратнее тут, по ночам не гуляй, с незнакомыми людьми не заговаривай. А лучше и правда — к бабушке скорее езжай!

Она кивнула и поспешила куда-то в другую сторону от дома — то ли круг даст, чтобы следы замести, то ли и правда, дела какие-то. И как их понять, этих девочек-подростков? Если бы он знал!

Проследил, как она скрылась за углом — простая, неприметная девчонка, каких тысячи в городе. Как и те, которые пропали, и от поиска которых сбилась с ног бригада Харламова.

Да, Андрей с удовольствием рассказал бы Люде про исчезновение девушек — уже двух за без малого месяц, и про то, что их похитителя не могут взять даже на живца, но это была оперативная информация, и он просто не имел права доносить её до общественности, без директивы сверху. Опять оборотная сторона медали.

Глава 6

— Тук-тук! Можно к тебе? — заглянула Оксана в Маринину комнату, когда Тёмушка заснул дневным сном. — Чем занимаешься?

Марина прикрыла альбом ладошкой.

— Ничем.

— Мм… А мне показалось, рисуешь. Ладно, если ты не занята, то, может, поможешь мне? Никак не разберусь, где какая посуда у вас на кухне лежит.

Конечно, она давно уже всё прекрасно выяснила, но… хозяйка-то в доме Марина. И хотя она сама этого, скорее всего не осознаёт, а всё равно, было бы очень неосмотрительно перебегать ей дорогу.

Расчёт сработал верно, и постепенно, слово за слово, и из настороженной девочки со сцепленными на груди руками, Марина превращалась в девочку, которая и сама уже не помнит, почему с самой встречи в диспансере упорно держалась настороженной букой.

Блины месить было весело, а цветных блинов она вообще никогда прежде не видела и словно волшебный элексир всё мешала и мешала подкрашенное свекольным соком тесто и так и норовила залезть в него пальцем.

А когда начали выпекать — и вовсе обалдела. Совсем по-взрослому уперла руки в бока:

— Не так! Блины должны быть круглыми!

— Разве?

— Да! Так правильно!

— А у нас будут неправильные блины! — рисуя тестом кляксы свободной формы, улыбнулась Оксана. — Пробовала такие когда-нибудь?

Нет, она не пробовала. Но, недоверчиво откусив первый, с удовольствием уговорила следующие штук пять. А ещё немного спустя даже перетащила на кухню свой альбом с карандашами.

— Это кто? — как бы между делом спросила Оксана. — Мишка?

— Кошечка!

— Ух ты! А почему она одна? Ей не грустно?

Марина мотнула головой, но, немного подумав, добавила:

— Потерпит. Просто у неё папа на работу ушёл. — И перевернула лист.

Тема закрыта. Понятнее не бывает.

Но чуть позже, уже после того, как проснулся Тёмушка, и они все вместе сходили в продуктовый и погуляли во дворе, Оксана осторожно зашла с другой стороны:

— Марин, а может, ещё порисуем?

Та вроде нехотя, но согласилась. Похоже, просто постеснялась отказать, но потом вовлеклась. Играли в угадайку, смешивая в одно целое разных зверушек и придумывая им смешные названия. Хохотали, шаг за шагом сближаясь, и когда Оксана попросила нарисовать чудо-зверушкину семью, Марина с энтузиазмом нарисовала.

— Это кто? — указала Оксана на самого большого абру-кадабру.

— Это папа медведе-зайце-пёс!

Ну кто бы сомневался! По центру листа, упираясь пятками в нижний край, а макушкой в верхний и широко раскинув руки-лапы, мог стоять только всё на свете контролирующий и занимающий всё я-пространство ребёнка ПАПА. Поразительное попадание в образ! Только что погонов не хватает.

По разные стороны от папы, где-то в тени могучих руко-лап, стояли его детки — доченька и сыночек. Над доченькой Марина билась особенно долго, всё стирая и рисуя заново то мордочку, то лапы или ушки.

— Ты, наверное, хочешь, чтобы она была самая-самая красивая, да? — подавая карандаши, наводила Оксана на разговор.

— Нет, — деловито и так узнаваемо по-отцовски нахмурилась Марина. — Просто тут всё неправильно получилось.

— Разве? А мне кажется, всё очень даже хорошо! Ну где тут неправильно?

Марина озадаченно прикусила карандаш. Пожала плечами.

— Не знаю. Но она не похожа на папу, видишь?

— А! То есть, папа самый правильный, да? И все должны быть похожи на него?

— Да.

— Ну хорошо, а почему ты тогда сыночка не переделываешь? Он сразу правильный получился?

— Нет, но ему и так сойдёт, — отмахнулась Марина. — Я же не могу разорваться и сразу всех вырисовывать! Просто он у них особенный. Он вообще просто зайце-пёс. Без медведя, видишь?

Увлекшись, Марина даже не заметила, что перешла на «ты», но Оксану это более чем устраивало. И в этот момент Марина перевернула лист.

— Погоди, ты что, закончила уже? А как же мама? — будто между делом спросила Оксана, собирая со стола затупившиеся карандаши. — Потом её дорисуешь?

Марина замерла и, немного подумав, осторожно перевернула лист обратно. Посмотрела на рисунок растеряно, словно и сама вот только сейчас вспомнила, что не дорисовала.

— Забыла? — осторожно подсказала Оксана. — На, — подала свежезаточенный карандаш, — дорисуй, а то как-то грустно без мамы, тебе не кажется?

— Нет, — нахмурилась Марина, — не надо её. Она тут не поместится!

— Почему? Папа слишком большой?

— Нет, папа нормальный. Какой должен быть, такой и папа! — окончательно раздражаясь, буркнула Марина. — Просто… Просто она весь рисунок испортит, вот и всё!

*** *** ***

— У медведей не бывает таких ушей, — первое, что сорвалось с языка, когда Андрей очнулся после долгого разглядывания рисунка невидящим взглядом. — Это какой-то неправильный медведь, дочь. Ему надо уши переделать и хвост — почему он на боку?

Краем глаза увидел, как шлёпнула себя рукой по лицу Краснова. Ну что ещё не так? Все мысли сейчас были на работе. Сегодня какой-то особенный завал, сразу со всех сторон, словно сговорились. А тут эти непонятные ребусы с рисунками… Но увидев, как мгновенно надулась Маринка, попытался сдать назад:

— Или это у тебя специально так? А, ну тогда нормально. Прям даже хорошо. А это кто? — ткнул пальцем в одно из маленьких чудовищ и тут же снова уплыл мыслями в работу: «С какой бы стати этому табору, и так живущему на птичьих правах, начинать бучу против местных? Что-то тут не то. Но то, не то, а прецеденты есть, хотя и не установленные по участникам. И кляузы есть, хотя и анонимные…»

— Ну па-а-ап! — донеслось откуда-то из тумана. — Чего ты тогда спрашиваешь, если не слушаешь? Я говорю, это дочка его!

Выплыл из мыслей и не сразу вспомнил ни свой вопрос, ни то, что только что услышал.

— Ээ… Дочка? А, ну может. Просто не очень похожа. У него уши вон, какие длинные, а у неё короткие совсем.

— Не выросли ещё! — глядя на него в упор, с невесёлым нажимом улыбнулась Краснова. — Да и потом, это всё-таки девочка, ей не обязательно быть лопоухой! Правда, Марин?

— Я же говорила, неправильно у меня! — выхватив альбом, буркнула та и сбежала.

— Такое впечатление, что вы специально, — покачала Краснова головой. — Ну неужели так сложно было просто похвалить? Кому нужна ваша критика?

— Я похвалил, — искренне не понял претензий Андрей.

— Правда? А я и не заметила! А вы обратили внимание, что, нарисовав семью, Марина не нарисовала маму? Я предложила дорисовать, но она сказала, что маме нет места на этом рисунке. Вам это ни о чём не говорит?

Андрей к этому времени уже снова был в своих мыслях, но тут вдруг его словно по носу щёлкнули.

— Оксана… — с трудом сдерживаясь, поджал он губы, — Васильевна… Вы опять?

— Нет, не опять. Я же не встревала в ваше… воспитание, пока Марина была здесь. Но теперь-то можно говорить по-взрослому? Мы сегодня просто рисовали. Это безобидный тест на самоощущение, который дети не воспринимают напрямую, тем более что рисовали мы неведомых зверушек. Но результат показательный, правда ведь?

— Я запрещаю вам лезть в голову к моей дочери!

— А я и не лезу! Мы просто рисовали. И знаете, то, что вам, возможно, болезненно вспоминать об отношениях с женой, не делает тему матери запретной для детей. Вам бы, наверное, не понравилось, если бы было наоборот, и вашим, оставшимся с матерью детям, тема отца преподносилась бы как табу? До такой степени, что даже на простом рисунке вам не досталось бы места!

— Значит так, Оксана Васильевна… Я ещё раз запрещаю вам поднимать эту тему с Мариной! Она, к счастью, давно уже привыкла, что мамы у неё нет, и относится к этому спокойно!

— Ну да, а ещё она у вас сама в угол встаёт, и не может нормально плакать, когда хочется. Вы хоть понимаете, о чём я? Ей десять лет, а она уже держит всё в себе! Настоящие мальчики не плачут, да? — Усмехнулась. — Вот только Марина — девочка, и закончиться всё может очень даже плачевно! Простите за каламбур.