Стефани Слоун
Дьявол в маске
Глава 1
Лондон
Апрель 1811 года
Леди Люсинда Грей точно еще не решила, как ей поступить, когда чересчур настойчивый Мэтью Реддинг, лорд Катберт, сравнил ее глаза с Эгейским морем. Или с самым сверкающим из сапфиров. «Все это мне говорили и раньше», — с некоторым сожалением признала Люсинда. Причем говорили так красочно, как и не снилось бедному лорду Катберту.
— Придется мне упасть в обморок, полагаю… — пробормотала Люсинда, поправляя косынку из алансонского кружева, изящно заправленную в вырез ее бледно-желтого платья.
Лорд Катберт быстро отвёл взгляд от груди Люсинды, и его круглое лицо вспыхнуло.
— Прошу прощения, миледи, — пробормотал Катберт.
Люсинда тотчас поняла, о чем думал сейчас ее самый серьезный поклонник; он думал, что ему удалось обольстить ее настолько, что у нее закружилась голова, и она лишилась дара речи, захваченная происходящим.
— Лорд Катберт, я вас извиняю. — Пользуясь моментом, Люсинда, незаметно освободила руку из его влажной ладони. Соскользнув на другой конец диванчика, и загораживаясь подушкой из золотистого дамаста, она попросила:
— Прошу вас, продолжайте, милорд.
Люсинде не терпелось увидеть, чем все кончится, хотя было ужасно соблазнительно упасть в обморок. Это был бы, без сомнения, очень эффектный обморок. Неумелая попытка лорда Катберта быть романтичным чем-то напоминала дорожное происшествие, и девушку просто мучил вопрос — чем же все это закончится?
«Обморок отменяется», — признала Люсинда со вздохом разочарования.
На протяжении последних нескольких недель она накопила гораздо больше опыта в подобных делах, чем могла себе когда-либо вообразить или пожелать. Бесконечная череда поклонников, оказавшихся у ее порога в этом сезоне, нисколько ее не радовала.
Виновата же во всем была ее дорогая подруга Амелия. Мысли Люсинды прервал громкий голос лорда Катберта. Не выйди Амелия в прошлом году замуж за графа Нортропа, и не демонстрируй эта пара на удивление всем свою любовь так открыто… Ну, тогда бы Люсинда не оказалась бы в столь затруднительной ситуации.
Считаясь престарелой девой на протяжении последних нескольких сезонов, Амелия до появления графа Нортропа оставалась стойкой сторонницей прав женщин на независимость и самостоятельность, другими словами, на право женщины не выходить замуж.
— Если бы только лорд Нортроп не сломил сопротивление Амелии, — пробормотала Люсинда.
Однако мужчина, сидевший рядом с ней, ничего не услышал и продолжал разглагольствовать. Причем лорд Катберт был настолько погружен в свою заготовленную заранее речь, что Люсинда смогла вернуться к своим размышлениям о событиях, которые привели к тому, что лорд оказался в ее гостиной.
Незаметно считая крылатых херувимов, населяющих лепной потолок, она с сожалением признала, что лорд Нортроп, если быть точной, вовсе не преодолевал сопротивление Амелии. Все было совсем не так. В день, когда эти двое встретились, похоже, на небесах запели ангелы и сам Купидон чуть не рухнул с небес от радости, соединяя такую парочку.
«Нет-нет, никакой снисходительности и доброты», — мысленно укорила себя Люсинда. Но… она обожала Амелию как собственную сестру, и не радоваться обретенному ею блаженству в браке было бы непростительно. И если уж совсем честно, то Люсинда была рада за подругу. Просто обе они были совершенно уверены, что любовь — всего лишь уловка, изобретенная для поэтов. Чтобы было о чем писать…
А теперь стоит только посмотреть на Амелию и ее мужа, чтобы понять, насколько они с подругой ошибались.
Но настоящая сложность заключалась вот в чем… Лондон есть Лондон, и блаженное состояние Амелии означало: в светском обществе полагали, будто она, Люсинда, последует примеру подруги и тоже немедленно влюбится.
Честно говоря, Люсинду несколько тревожила вся эта история.
А от Амелии — никакой помощи. Совершенно уверенная в том, что Люсинда должна разделить ее счастье, она не предприняла ничего, чтобы защитить свою подругу и развеять ложные ожидания света. Напротив, Амелия старалась предоставить Люсинде любую возможность достичь такой же степени блаженства. Но огромное число потенциальных претендентов вызвало у Люсинды только разочарование, и Амелия уже почти отчаялась устроить счастье своей подруги.
Вот так Люсинда и оказалась в обществе лорда Катберта, и правила хорошего тона вынуждали ее терпеть его разглагольствования о бессмертной любви.
Катберт пригладил свои жирные каштановые волосы, и это заставило Люсинду оторваться от своих мыслей. Театрально откашлявшись, прочищая горло, лорд продолжил свои попытки поэтической лести:
— Леди Люсинда, ваши глаза, будьте уверены, — синейшие из синих. Синейшие из всех, какие я когда-либо видел. Правда, без сомнения.
Люсинда уставилась на него в изумлении. Она не знала, что и ответить на такой комплимент.
Лорд Катберт в растерянности заморгал:
— Д-да, довольно синие. Действительно — очень синие.
И в этот момент Люсинда осознала: не может неглупая леди терпеть и дальше всю эту чушь.
— Милорд… — Она встала с дивана, разглаживая тонкие батистовые юбки своего утреннего туалета. — Милорд, боюсь, наше с вами время истекло.
Катберт тут же вскочил со своего места. Шагнув к хозяйке, проговорил:
— Леди Люсинда, вы, наверное, нехорошо себя чувствуете?
Именно этой реплики она и ждала. Ей уже приходилось сталкиваться и с гораздо более докучливыми женихами за последние три недели, и теперь у нее не было сомнений в том, что ее актерский талант и на этот раз сослужит ей хорошую службу.
— Ну… Мне кажется… Можно сказать… — Она помолчала и, слегка покачнувшись, поднесла руку к виску. — Я должна покинуть вас. Немедленно, как можно скорее.
Катберт, кажется, решил воспользоваться таким развитием событий. Придвинувшись к ней еще ближе, он коснулся ее руки.
— Моя дорогая леди, скажите мне, что вам нужно, и я тотчас же это исполню.
Гость, конечно, проявил заботу, и Люсинде полагалось бы его поблагодарить, но в ее планы это не входило — она намеревалась изменить ход событий, и теперь ей следовало сделать другой ход.
— Лорд Катберт… — Люсинда изобразила судорожное глотание. — Я чувствую себя обязанной сообщить вам… Боюсь, как бы меня не стошнило. А мне так не хотелось бы испортить ваш изысканный красновато-коричневый жилет.
Катберт чуть не толкнул Люсинду на диван, стремясь избежать такого «боевого крещения». Он стремительно подскочил к маленькому креслу, где сидела Мэри, служанка Люсинды.
— Помогите вашей госпоже! — рявкнул он. — Немедленно!
— О, миледи… — Стряхивая с себя приятную дрему, Мэри встала с кресла.
Люсинда сдержала улыбку и посмотрела на гостя:
— Благодарю вас, милорд. Вы очень любезны.
Было ясно: свой жилет из красно-коричневой парчи лорд любил больше, чем Люсинду. И поэтому поспешно попятился к двери.
— Конечно-конечно… Я зайду к вам снова, в более подходящий момент.
Дворецкий Люсинды Стэнфорд явился очень быстро, и было очевидно: он ждал за дверью, в холле.
— Милорд… — произнес дворецкий с каменным выражением лица, сосредоточив свой взгляд на зеркале в позолоченной раме за головой гостя.
Лорд Катберт поклонился и тут же вышел из комнаты.
Закрыв за ним дверь, Мэри вздохнула, а ее хозяйка воскликнула:
— Этот был самый ужасный! О чем только думала Амелия?! — И в голосе ее явственно слышалось раздражение.
— Может, о том, что вы уже отказали всем подходящим женихам моложе семидесяти? — ответила Мэри. Она так давно служила у Люсинды, что могла позволить себе такую дерзость.
Люсинда рассмеялась. Откровенность Мэри ее развеселила, так что даже настроение улучшилось.
— Лорду Мэйборну больше семидесяти трех, как я полагаю, — заявила Люсинда. — И я очень сомневаюсь, что уже познакомилась с каждым «подходящим мужчиной». Уверена, что остались, по крайней мере, один-два, которых Амелия еще может включить в свой список, чтобы обеспечить мне счастье навеки.
— Я слышала, будто сын лорда Торпа — выгодная партия, — с невинным видом заметила Мэри.
Развеселив хозяйку, служанка распахнула дверь в безлюдный холл.
— Я предпочитаю взрослых мужчин, а не сосунков, — ответила Люсинда, переступая порог. — Конечно, я готова принять достойный вызов, но боюсь, что двадцатилетняя разница в возрасте между нами может оказаться препятствием, которое даже я не смогу преодолеть.
— Хм… — хмыкнула Мэри, выходя из комнаты вслед за своей хозяйкой. — Никакой в вас романтики, леди Люсинда. Никакой!..
— Когда речь идет о младенцах, я с тобой соглашусь, — бросила через плечо Люсинда, направляясь к лестнице.
Мэри снова хмыкнула:
— Не шутите так, миледи.
Люсинда с ухмылкой проговорила:
— Ах, Мэри, ведь это — неправда, и ты это знаешь.
— Неужели? — Служанка в очередной раз хмыкнула. — Вы действительно так думаете?
Люсинда поднялась на покрытую ковром ступеньку.
— Да, я так думаю. — И это было правдой. Она верила в романтические отношения, когда речь шла об Антонии и Клеопатре, Генрихе VIII и Анне Болейн, Артуре и Джиневре, Амелии и Джоне, хотя все эти истории закончились трагически, если не сказать больше.
«Не забыть бы напомнить об этом Амелии», — мысленно отметила она, продолжая подниматься по лестнице.
Дело в том, что романтика очень хороша для других, она просто не для нее, Люсинды. Ей не нужен мужчина, чтобы сделать ее жизнь полной. Да она и не хотела никаких эмоциональных бурь и… непонятного поведения. Ведь все это, кажется, характерно для влюбленных. А она этого не понимает и не жаждет.
— Полагаю, я должна вам поверить, — неуверенно ответила Мэри, жестом призывая свою хозяйку подниматься по лестнице.
Уильям Рэнделл, герцог Клермон, склонился над своей любовницей и провел языком от ее соска до того чувствительного места, где у основания шеи билась жилка. Женщина под ним извивалась, тяжело дыша и постанывая.
— Ну, давай же, Уилл! — умоляла она. — Давай же!
Уилл читал в глазах любовницы пьянящую смесь жадности и страсти, так что было ясно: женщина на пределе. Будучи не из тех, кто отказывает дамам, Уилл проник в нее еще глубже — он был очень деликатен и любезен.
— Ваша светлость. Если вы соизволите…
— Не будь такой вежливой, Беатрис. Что за церемонии? — пробормотал Уилл.
Но герцог тут же понял, что женщина вообще ничего не говорила. Сдержав проклятие, он взглянул через плечо. Герцогская спальня была погружена в полумрак, и шелковые портьеры почти не пропускали в комнату лучи послеполуденного солнца. Тем не менее, Уильям рассмотрел своего камердинера, стоявшего в дверях.
— В чем дело, Смизерс?
Леди Беатрис Уинн судорожно вцепилась в его плечи, и Уилл внимательно посмотрел на любовницу. Теперь вместо страсти, которую он только что читал в ее глазах, в них появился страх, даже настоящая паника.
Герцог успокоил любовницу сдержанным поцелуем.
— Извини меня, я сейчас, — сказал он, поднимаясь с постели. — Сейчас разберусь… и мы продолжим нашу… дискуссию о благотворительности.
Беатрис, смутившись, натянула простыню до плеч. Надув губы, она пробормотала:
— Не думайте об этом, ваша светлость. Ваша любовь к ближнему может подождать. Но помните: чем дольше ближнему приходится ждать, тем больше он нуждается…
Уилл прекрасно понял предостережение Беатрис. Она уже доказала при прежних встречах, какой ненасытной подчас бывала.
— Миледи, не беспокойтесь. Запомните, на чем мы остановились. Хорошо?
Удовлетворенный тем, что успокоил Беатрис — насколько вообще может любовник успокоить свою любовницу, когда их прерывают на самом интересном месте, — Уилл схватил халат, поспешно накинул его на себя и, решительно затянув шелковый пояс, повернулся к слуге.
— Смизерс, я весь внимание. У тебя ровно две минуты. Идем?
Герцог величественно вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Взглянув на камердинера, проворчал:
— Черт побери, старина, ты соображаешь, как близок я был…
Смизерс указал на лестницу.
— Лорд Кармайкл ждет вас в библиотеке, ваша светлость.
Уилл помолчал ровно три секунды. Потом неохотно признал:
— И опять ты оказываешься невиноватым, Смизерс. Хотя… Хотя мог бы лучше рассчитывать время, старина. Одну-две минуты ты мог бы поразмышлять за дверью. Ты меня понимаешь?
Камердинер сдержанно кивнул:
— Да, конечно, ваша светлость. Но лорд Кармайкл убедил меня, что у него к вам дело неотложное. Может, принести вам сюртук или хотя бы брюки?
Уилл не смог сдержать улыбку. За столько лет службы у него Смизерс так и не оставил попыток заставить его блюсти правила приличия.
— Нет. Нет необходимости, Смизерс, позаботься лучше о Беатрис. Может, подашь ей чаю?
— Конечно, ваша светлость.
Уилл прошагал босиком по холлу и, повернув налево, вошел в библиотеку. С шумом захлопнув за собой тяжелую дубовую дверь, взглянул на визитера. К его разочарованию, мужчина, сидевший за его письменным столом, и бровью не повел при его появлении.
— Вам и в самом деле стоило принять предложение Смизерса насчет брюк, Клермон.
Проклятие! Этого человека ничем не удивишь! Уилл уселся и тщательно запахнул свой халат.
— К делу, Кармайкл. Одежда в некоторых обстоятельствах может быть помехой. Если бы я ждал вас, то, возможно, сделал бы другие приготовления.
— Сейчас три часа пополудни. Но конечно, «другие приготовления», возможно, и следовало бы сделать с учетом ваших развлечений наверху. Разве ее мужу не интересно, куда она отправилась?
На это замечание гостя герцог ответил улыбкой:
— Кармайкл, вам же хорошо известно, что Уинн, похоже, уже давно перестал обманываться насчет своей жены. И его это мало волнует, у него свои дела. Вот поэтому Беатрис — идеальная для меня женщина. Так что я должен быть благодарен ее мужу.
Кармайкл приподнял бровь, однако ничего не сказал — к великой досаде герцога. А тот осведомился:
— Так мы закончили комментировать мои постельные подвиги?
Гость с улыбкой кивнул:
— Да, закончили.
— Отлично! — Уилл поерзал в кресле, придерживая непослушный халат. — Тогда, старина, скажите мне: вы здесь с посланием коринфянам? Или вам просто очень захотелось увидеть меня?
Кармайкл снова улыбнулся. И снова кивнул:
— Хорошо, Уилл. Перейдем к делу. Так вот, мы получили сведения из нескольких надежных источников во Франции касательно готовящегося похищения.
— Кого же? — Уилл насторожился, он совершенно забыл о своей любовнице. — Уж не самого ли Веллингтона?
— Нет, — ответил Кармайкл и, поднявшись на ноги, принялся расхаживать по комнате. — Но цель — деньги. Причем на этот раз жертвой похитителей должна стать молодая состоятельная женщина. А если точнее — самая состоятельная женщина в Англии.
Уилл нахмурился. Кто же она? — спрашивал он себя. Его собственная семья занимала видное положение в свете, но герцог уделял мало внимания таким вещам, и теперь ему было сложно догадаться, о ком идет речь.
— Придется вам дать мне подсказку, старина. Боюсь, что за годы, потраченные на то, чтобы приобрести репутацию повесы, я лишился возможности поближе познакомиться с самыми состоятельными дебютантками светского общества.
— Леди Люсинда Грей, — ответил Кармайкл, останавливаясь перед сводчатым окном. — Дочь покойного графа Синклера. Конечно, титул теперь принадлежит двоюродному деду. Но леди Люсинда унаследовала от своего отца все состояние с неограниченным правом распоряжения имуществом. Не говоря уже о лондонском доме и кое-каких других «безделушках».
Уилл с удивлением присвистнул.
— Однако же!..
— Вы с ней знакомы? — осведомился Кармайкл.
Уилл поудобнее устроился в кресле, вытянув перед собой босые ноги.
— С леди Люсиндой Грей? — переспросил он. — Только по слухам, слава Богу. Судя по тому, что я о ней слышал, похитителям придется нелегко. Красива, очаровательна и достаточно умна, чтобы на протяжении… лет десяти отказывать сотням мужчин. И леди Люсинда без труда переиграет похитителей.
— Да, возможно. Но боюсь, мы не можем рассчитывать исключительно на ее обаяние и способности, — возразил Кармайкл. — К счастью для нас, она, похоже, в этом сезоне присматривает себе мужа.
Кармайкл помолчал, глядя на Уилла так, будто тот должен был понимать, о чем речь.
— И тут-то в дело вступаете вы, — закончил он.
Герцог выпрямился и взглянул Кармайклу прямо в лицо. Но тот тут же отвернулся к окну, и Уилл пробормотал:
— Не уверен, что понимаю вас, сэр. Ведь всего несколько минут назад я напомнил вам, что потратил несколько лет на создание себе такой репутации, которая заставила бы свет поверить, будто я — неисправимый повеса. Это служило мне отличным прикрытием. А теперь вы хотите, чтобы я начал искать себе жену? Да кто же мне поверит?
— Ваша репутация в этом деле… Да, признаю, она является серьезным препятствием. Но вы, помимо всего, — еще и самый лучший актер среди всех коринфян, разве не так?
Уилл нахмурился и проворчал:
— Лесть вам не поможет, старина. Кроме того, почему бы вам не перестраховаться и не использовать в этом деле кого-нибудь другого? Тальбот или Уортон отлично подошли бы. Они такие, такие… — Герцог помахал рукой, подыскивая подходящее слово.
— Джентльмены. Полагаю, именно это слово вы ищете, — подсказал Кармайкл.
Уилл еще больше помрачнел.
— Да, джентльмены. Иными словами — мужчины, которым позволено будет приблизиться к женщине на расстояние в десять шагов. Но если вы задумали напугать эту девушку до смерти… ну, тогда точно подойду я. Один взгляд на меня — и она падает в обморок.
— Но зато, Клермон, у вас есть нечто, чего нет ни у одного другого мужчины в Англии, — заявил Кармайкл. — И это то самое, чего она отчаянно жаждет.
Уилл встал, подошел к камину и оперся о каминную полку.
— Что же такое может у меня быть? И чего так жаждет леди Грей?
— Царя Соломона, — тут же ответил Кармайкл.
Уилл в замешательстве пробормотал:
— Но зачем бы мог понадобиться самой богатой женщине в Англии мой жеребец? Ведь она может купить себе хоть целую конюшню отличных лошадей.
Кармайкл обошел письменный стол и стал перед Уиллом.
— Царь Соломон, как вы хорошо знаете, был выращен в Оксфордшире в поместье Уитхема, которое граничит с поместьем Бэмптон, принадлежащим леди Люсинде.
— Но зачем он ей? — недоумевал Уилл. — Неужели только затем, что она…
— Вы же знаете женщин, — перебил Кармайкл. — Они существа мягкосердечные, но воля у них железная. И если уж они приняли решение, то… — Он пожал плечами. — То мало что может изменить его. Наша разведка сообщает, что леди Люсинда присутствовала при рождении Царя Соломона, а потом проводила с ним много времени. Она привязалась к жеребенку и, очевидно, считала, что он будет принадлежать ей. Пока вы его не выиграли.
Уилл начал что-то смутно вспоминать. И ему вспомнилось лицо Уитхема, который никак не мог понять, что потерял сына Тирании и Тритона. Это стало по-настоящему незабываемым событием — так выпали карты.
— Все это очень хорошо. Но каким образом связаны такие разные вещи, как мой конь и леди Люсинда, за которой я должен ухаживать?
— По слухам, эта леди любит отвечать на вызов, — ответил Кармайкл. Он взглянул на свои карманные часы и, нахмурившись, сунул их обратно в кармашек жилета. — Вы человек сообразительный, Клермон. Уверен, вы что-нибудь придумаете.