Стефания Андреоли
Молодые, но взрослые: поиск доверия себе и своим решениям
Аннализе,
моей самой любимой молодой взрослой
— Это слово звучит из каждого утюга, но я не понимаю, что оно означает.
— Какое слово?
— Аутентичный. Что за хрень такая — аутентичный?
— Ну… это значит, что в словах человека есть какое-то содержание, они не просто так сказаны. Что там более глубокий смысл.
— Ну конечно! Как же без этого… Так, посмотрим… Возьмем стихотворение Тумаса Транстремера [Тумас Йоста Транстремер (Tomas Gösta Tranströmer; 15 апреля 1931 — 26 марта 2015, Стокгольм) — крупнейший шведский поэт XX века, лауреат Нобелевской премии по литературе 2011 года. Здесь и далее — примечания переводчика, если не указано иное.]:
Я лежу на кровати, раскинув руки.
Я — якорь, который зарылся как следует
и удерживает громадную тень, она там наверху
плывет, великое неизвестное, часть которого я сам… [CARILLON. Пер. А. Афиногеновой // Тумас Транстремер. Стихи и проза. М.: ОГИ, 2012.]
Это и есть аутентичность?
— Да.
— А я ничего не испытываю. Совершенно ничего. Может, эта аутентичность — мыльный пузырь? Или со мной что-то не так?
— А ты как думаешь?
«Любовь и анархия» [«Любовь и анархия» (Love & Anarchy) — шведский сериал 2020 года, в центре сюжета которого история интрижки замужней управляющей компании и молодого айтишника, которая не вписывается в социальные нормы и заставляет их пересмотреть взгляды на жизнь.]
О чем эта книга
По мне, неспособность человеческого разума соотнести все, что вмещает наш мир, — это великая милость. Мы живем на безмятежном островке неведения посреди черных морей бесконечности, и дальние плавания нам заказаны. Науки, трудясь каждая в своем направлении, до сих пор особого вреда нам не причиняли. Но в один прекрасный день разобщенные познания будут сведены воедино, и перед нами откроются такие ужасающие горизонты реальности, равно как и наше собственное страшное положение, что мы либо сойдем с ума от этого откровения, либо бежим от смертоносного света в мир и покой нового темного средневековья.
Говард Филлипс Лавкрафт «Зов Ктулху» [Перевод Светланы Лихачевой.]
Мозаика из фрагментов реальности
Я открыла для себя творчество Лавкрафта в старших классах. Уроки заканчивались в час дня. Автобус, на котором я добиралась домой, приезжал в час пятнадцать, и пятнадцати минут как раз хватало, чтобы дойти до остановки. Путь пролегал мимо газетного киоска, который и сейчас стоит на городской площади. В нем продавались дешевые книги, по тысяче лир за штуку, я могла их себе позволить, чтобы утолить жажду чтения. Тоненькая книжечка в мягкой обложке, напечатанная на желтой бумаге, была антологией рассказов от По до Метерлинка, куда входил и Лавкрафт, и ничто не предвещало, что она окажется сборником страшных рассказов.
Если цитата в начале главки встревожила вас, знайте: она производит такое же впечатление и на других читателей, что говорит о силе воздействия текста. Лавкрафт намеренно пытается нарушить ваш покой, и, если он достигает цели, дело не в тревожности читателя, а в мастерстве автора.
У меня нет цели испугать вас. Напротив, установка, которую я себе дала, — обнаружить связь между некоторыми элементами настоящего. Составить мозаику из фрагментов реальности, в которой все мы — молодые и не очень — живем, в диапазоне от главных действующих лиц, авторов своей жизни, до жертв. Моя цель — найти третий путь, альтернативный ужасному проклятию, которое описал Лавкрафт: не путь безумия (учитывая мою профессию, признаюсь, что считаю его вполне вероятным) и не путь нового темного средневековья, подпитываемого блаженной слепотой (которое, допускаю, может одержать верх).
Я полагаю, что все еще возможен другой путь. Он подразумевает, что мы держим глаза широко открытыми, собираем данные о реальности, складываем их вместе, как части головоломки, и получаем результат.
Увидев его, не сходите с ума и не впадайте в отрицание.
Действуйте исходя из него.
Их не понимают, им не верят, смотрят на них свысока
Вот уже несколько лет меня занимают проблемы молодых взрослых. Еще до пандемии COVID-19 стали говорить, что дети преждевременно взрослеют, а этап подросткового периода может исчезнуть из возрастной классификации. Незанятым оказался важный сегмент — между преждевременно взрослеющими детьми и пожилыми, в чьих руках сосредоточена власть (в мире труда, в политике, в области информации). Молодежь поместили в одну категорию с младшими братьями и сестрами.
Сложилось впечатление, словно молодые взрослые и не существуют вовсе или представляют собой некую эктоплазму, основу для дальнейшего развития. Их замечают, конечно, но исключительно из-за риска, что они наводнят публичное поле, а не потому, что начнут жить в нем, и еще менее — потому, что начнут им управлять.
До наступления коронавируса о молодых взрослых практически не заговаривали. А если и заговаривали, объявляли дефективными и испорченными, отказывая как в праве на традиционные проказы подросткового возраста, так и в праве на привилегии, свойственные взрослым.
...До наступления коронавируса о молодых взрослых практически не заговаривали. А если и заговаривали, отказывали как в праве на проказы подросткового возраста, так и в праве на привилегии взрослых.
Их существование игнорирует политика и замалчивают СМИ. Их не учитывают при оценке потребительской корзины, высмеивают на рынке труда. Они заложники семей, в которых родились. Таков жизненный опыт молодых людей в диапазоне от двадцати до тридцати лет, а также — с некоторыми особенностями, которые мы далее рассмотрим, — от тридцати до почти сорока. Их существование давно причиняет дискомфорт, но никто еще не рассматривал его системно.
Когда в 2003 году я защитила диплом по феномену молодых взрослых, в библиотеках почти не было материалов на эту тему. Появлялись первые статьи, какие-то главы в специальных изданиях, но фактически до середины девяностых список литературы на эту тему был очень коротким. Что касается общественного мнения в Италии, оно обратило внимание на этот вопрос гораздо позже.
Научный руководитель предложил мне заняться именно этой темой, чтобы ему не скучно было работать над моим дипломом и мы оба могли узнать для себя новое. Я начала исследования, когда сама была молодой взрослой — мне было двадцать три года, — и перенесла самое горькое на тот момент разочарование, если не считать любовных неудач: профессор остался недоволен моей работой. Научный реванш я беру только сейчас, двадцать лет спустя, снова возвращаясь к этой теме. Сейчас публикаций стало гораздо больше, активно ведутся исследования. Молодые взрослые становятся предметом обсуждения на различных площадках, об их проблемах говорят, и на этом я хотела бы остановиться отдельно.
О молодых взрослых систематически стали говорить лишь пару лет назад (осенью 2021 года я провела TED Talk, в котором как раз и заявила, что этой теме уделяется слишком мало внимания). При этом их не всегда представляют в хорошем свете. Причина? Даже если они заявляют о себе, их не понимают, им не верят или смотрят на них свысока.
Первыми о юношах и девушках старше восемнадцати со мной заговорили их матери. Они приходили в мой кабинет с тревогой за судьбу сыновей и дочерей, рассказывали, что дети застопорились в развитии, у них затянулся подростковый возраст, они крайне зависят от семьи, никак не могут завязать серьезных романтических отношений и не имеют какого-либо будущего. Они делились болью и пытались заочно подвергнуть своих детей психотерапии.
Матери говорили, что их взрослые дети — мальчики и девочки с психологическими проблемами, им сложно приспособиться к жизни. Проблемы проявлялись волнообразно, и, когда наступала ремиссия, о них почти забывали — благодаря оптимизму родителей. Ведь родители всегда надеются, что на самом деле ребенок здоров и не нуждается во внимании профессионалов — разве что в любящей поддержке мамы и папы.
Этих молодых людей еще детьми или на пороге подросткового возраста приводили к моим коллегам, но они не задержались в терапии надолго. Кому-то сказали, что никакая терапия не нужна и мама излишне бдительна; кто-то почувствовал себя некомфортно; другие при первых признаках улучшения решили, что специалист не нужен.
Однако каждый из них в определенный момент может заявить: я нуждаюсь в протянутой руке, помогите преодолеть тяготы жизни, у меня незаметное, одинокое, ничтожное существование. Но к этому они приходят уже после совершеннолетия, когда с юридической точки зрения у них есть право жить, как им хочется, — при условии, что они не причиняют никому физического вреда. Один из немногих способов обращаться с ними достойно — это уважать их взросление.
Это сыновья и дочери, у которых уже случался кризис, иногда несколько. Они росли в семьях, которые делали вид, что ничего не происходит. Им оказывали помощь в медицинских учреждениях, в психологических группах, на психотерапевтических сессиях. Возможно, их подвергали и принудительной госпитализации.
Я расскажу о них, о «сломанных» молодых взрослых, — возможно, не в этой книге, в другой. Здесь поговорим о молодых взрослых, которые наиболее многочисленны, — это новые субъекты изучения антропологии и клинической психологии. Они часто потрепаны жизнью, но у них нет психиатрических диагнозов. Разберемся, кого они собой представляют, с какими жизненными тяготами сталкиваются. Я подскажу, как помочь им пережить испытания и исправить допущенные ошибки.
Эта книга — для них. Потому что однажды в мой кабинет стали приходить не только подростки, но и матери молодых взрослых, а иногда — и отцы. А затем встреч со мной неожиданно стали искать и сами молодые взрослые — десятками.
