Четыре года ребята дружили и тайно любили друг в друга. Руди смущал юный возраст его подруги. Ему уже исполнилось двадцать, а Калли в октябре должно быть только шестнадцать. Калли боялась признаться в своих чувствах Руди. Ей казалось, что он относится к ней как к сестре и ее любовь оттолкнет его.

Руди и Калли пришли на свое любимое место — Голхэм-лэйк. Руди сел на траву, опершись спиной о ель, а Калли разместилась на его коленях.

— Как твой отец мог так облажаться?

— Без понятия, — ответила Калли. — Я не разбираюсь в его делах. Знаю лишь одно: мы в полной жопе.

— Вы переезжаете в Голхэм?

— Пока нет.

— Значит, вы еще не в полной жопе.

— Руди… Я задам тебе один вопрос, только ты, пожалуйста, не смейся, ладно?

— Постараюсь.

— Скажи, я смогу заработать двадцать тысяч фунтов стерлингов за полгода?

Руди изо всех сил старался сохранить каменное выражение лица, но в конце концов не сдержался.

— Эй, ты обещал не смеяться.

— Я обещал постараться. Калли, это нереально. Зачем тебе столько денег?

— Отец хочет перевести меня в «Блэкстон» этой зимой, потому что не может оплатить мою учебу. Мне нужно заработать двадцать тысяч на следующий семестр… И еще сорок, чтобы перейти в выпускной класс.

— Шестьдесят тысяч. Обалдеть. Я таких денег ни разу не видел.

— Что мне делать?

Руди задумался. Калли не отводила от него взгляд. Она поймала себя на мысли, что Руди весьма преобразился. Тяжелая работа сделала его тело крепким, накачанным. Лицо стало мужественным благодаря брутальной бороде. В глазах поселилась мудрость. Его глаза она любила больше всего.

— У вас есть антиквариат? — задал вопрос Руди.

— Был. Отец все продал, чтобы хватило на «Вэст Контерлэй» для Бенни, — пожаловалась Калли.

— Засада…

— Еще какая.

— Слушай, ну, «Блэкстон» — это не так страшно. Я там учился. И теперь посмотри, каким уважаемым человеком я стал. — Руди самому стало смешно от его слов. — Будешь работать со мной, чинить тачки и старые лодки.

— Супер.

— Будешь пахнуть как я.

— Обожаю твой запах.

— Тем более! Ничего, выкрутимся.

— …Хочу повеситься, — сказала Калли, погрузив лицо в ладони.

— Могу одолжить свои подтяжки.

— Спасибо, дружище.

— Калли, да чего ты так зацепилась за «Греджерс»? Жизнь ведь не кончится, если ты не будешь там учиться.

— Кончится. Я должна там учиться. Я хочу доказать отцу, что я на что-то способна. Хочу утереть нос ему и Бенни!

— …Ладно, я напрягу свои связи, подыщу тебе какую-нибудь работенку. Подкину свои сбережения. У меня меньше десяти тысяч, но хоть что-то.

— Руди… Я тебя не заслуживаю, — прошептала Калли.

— Не хнычь только. Это не конец света. Из любой задницы есть выход, уж я-то точно знаю.

Калли было приятно, что Руди старался ее поддержать. Но факт остается фактом: шестьдесят тысяч ей не заработать за такой короткий срок. И даже сбережения Руди ее не спасут.

— Только сейчас я поняла, насколько моя идея безумна…

Руди поцеловал Калли в лоб и посмотрел ей в глаза.

— Все будет хорошо. Слышишь, принцесса? Доверься мне.

Глава 5

— Я устала… — сказала Элеттра, закатывая глаза.

— Мы же только начали? Элеттра, если будешь постоянно лениться, то ты ничего не добьешься в жизни, — нежно сказала мать. — Давай, попробуй еще раз.

Аврора Кинг все свое свободное время посвящала дочери. Они вместе рисовали, обгоняли друг друга на утренних пробежках, но больше всего мать и дочь любили играть на фортепиано. Элеттре на тот момент было всего десять, но она уже виртуозно играла, ее длинные пальчики создавали настоящую магию, когда прикасались к клавишам.

Элеттра вздохнула и принялась вновь играть Ноктюрн двадцать до диез минор Фридерика Шопена — любимую композицию матери. Десятилетнему ребенку тяжело сыграть столь сложное произведение, но Элеттра была уникальна, она всегда все быстро схватывала. Любовь к музыке навечно поселилась в ее сердце благодаря матери.

— Ну как?

— Уже лучше, — прокомментировала Аврора. — Но все равно немного зажато. Почему ты сомневаешься в себе?

— Не знаю… — пожала плечами Элеттра. — Когда у меня не получается что-то хорошо сделать, я не хочу это продолжать.

— Элеттра, если бы все музыканты, художники, ученые так же размышляли, то в мире бы не было столько удивительных произведений и открытий. Ошибки должны мотивировать тебя двигаться дальше, а не заставлять все бросать на половине пути. Так, продолжай, а я пока пойду на кухню и попрошу Барбару, чтобы она приготовила тебе что-нибудь вкусненькое. Ты это заслужила.

Аврора поцеловала дочь в макушку и покинула ее комнату. Элеттра закрыла глаза и продолжила играть. Все ноты она знала наизусть. Ее пальцы плясали по клавишам, сердце билось в такт музыке. Когда Элеттра сидела за инструментом, она мгновенно сливалась с ним, они становились единым целым, мощнейшим симбиозом. Элеттре казалось, что ее игру слышит весь мир и она не имеет права на ошибку. Она представляла себя в огромном концерт-ном зале, на сцене. Внимание тысячи слушателей сосредоточено лишь на ней. Люди покрываются мурашками, забывают, как дышать, когда игра Элетт-ры становится еще экспрессивнее.

Когда-нибудь ее мечта исполнится, и Элеттра очарует весь мир своим талантом. Она в это верила.

Элеттра закончила играть, вышла из комнаты и пошла на кухню, где ее должно было ждать вкусное вознаграждение за ее труд и старание. Но кухня была пуста, Барбары — домработницы семьи Кинг — не было, и матери тоже.

— Мам? — сказала Элеттра, выйдя на улицу.

Во дворе тоже никого не было. Элеттра никак не могла понять, куда же все испарились? Девочка подошла к бассейну, заметив в нем какой-то плавающий мешок. Вскоре Элеттра поняла, что это вовсе не мешок. Она увидела волосы, что медленно колыхались в воде, точно водоросли, парящие руки, тело едва достигало дна.

— Мама!

Элеттра окаменела от ужаса. Она хотела бежать, но ноги были словно прибиты к земле. Ее тело трясло в лихорадочном припадке.

— Элеттра, что случилось? — выбежал из дома отец.

Бронсон Кинг подошел к дрожащей дочери, осмотрел ее, затем решил перевести внимание на то, чем она была шокирована.

— Господи, Аврора!

Бронсон прыгнул в воду, вынырнул вместе с бездыханной женой, вытащил ее из бассейна.

— Барбара! — крикнул отец, одновременно сдавливая грудную клетку Авроры.

— Мистер Кинг… — сдавленным голосом сказала Барбара, увидев ужасающую картину.

— Уведи Элеттру и вызови скорую.

Бронсон склонился над женой, сотрясаясь от плача.

— Что же ты наделала, Аврора?..

Прошло две недели после смерти Авроры Кинг. Для Элеттры время остановилось. Она не различала ни день, ни ночь, ей не хотелось спать и есть. Ей не хотелось жить.

Девочка навечно застряла в том моменте, в маленьком светлом воспоминании, что являлось на самом деле преддверием мрака, нескончаемой боли и чудовищной неизбежности, когда ее мама — цветущая, ласковая, жизнерадостная — подарила ей последний поцелуй и вышла из комнаты, зная, что больше никогда не вернется.

Элеттру до сих пор трясло. День смерти матери испепелил ее душу, теперь от нее осталась лишь хрупкая оболочка, что дрожала от малейшего шороха.

— Доктор, ей помогут эти лекарства? — спросила Аделайн — сестра отца.

Еще раз осмотрев девочку, врач печально вздохнул и ответил:

— Будем на это надеяться. Элеттра пережила сильнейший стресс, и с его последствиями нам придется долго сражаться. Следуйте всем моим рекомендациям.

— Хорошо…

Аделайн Брин не могла бросить младшего брата и племянницу в такой тяжелый период. Она была вынуждена держаться мужественно и стараться приложить все усилия, чтобы вытащить из мучительной скорби двоих убитых горем человек.

Проводив доктора, Аделайн принялась реанимировать брата.

— Бронсон, тебе необходимо взять себя в руки, — строго сказала она.

— Я не могу, — опустив голову, ответил мистер Кинг. — Я… просто не могу. Как она могла так поступить со мной… с нами?

— …Я всегда знала, что у Авроры были проблемы с психикой. Да и ты наверняка догадывался об этом. Рано или поздно это должно было произойти… — Аделайн подошла к брату, заключила его лицо в ладони. — Элеттре сейчас намного тяжелее. Ты должен найти где-то силы, чтобы справиться с болью.

Элеттра тихо закрыла дверь своей комнаты. Она медленно, с опаской подошла к фортепиано. Открыла нотную тетрадь. Сделала глубокий вдох и не торопясь рассталась с воздухом. Стоило ей лишь коснуться клавиш, как тремор кистей усилился. Ее руки не подчинялись ей, они будто существовали сами по себе. Элеттра постаралась успокоиться, настроиться на игру, но все попытки сыграть были тщетны. Пальцы дрожали, отскакивали от клавиш как от раскаленной сковороды. Ее тело пришло в негодность. Казалось, что боль и горе окружили ее и трясли с безумной жестокостью в надежде вытрясти из нее жизнь. Элеттра в гневе стала стучать по клавишам и кричать во всю глотку. Инструмент издавал громкие предсмертные вопли. А Элеттра все не останавливалась. Ей хотелось раздробить свои непослушные пальцы.