— Так, Главная леди пришла. Значит, пора, — сказала Искра.

— Искра, что ты делаешь? Не смей!.. — попыталась остановить ее Никки. Но, увы, Искра не послушалась, вышла в центр аудитории, и, глядя в пол, провозгласила:

— Одноклассницы!

Никто не обратил на нее внимания.

— Одноклассницы, послушайте…

И снова ее слова не произвели никакого эффекта на присутствующих. Лишь Никки сидела, краснела и смотрела куда угодно, но только не на Искру.

Вдруг все резко изменилось.

— Девочки, внимание. Искра хочет сообщить нам что-то, — сказала Диана.

Наступил, наконец, звездный час Искры:

— Да, я хочу что-то сообщить… Вернее, я хочу пригласить всех вас на свою вечеринку, которая состоится в Уэстермор, в следующие выходные.

— Искра… ты уверена, что сейчас подходящее время для вечеринки? — полюбопытствовала Рэмисента.

— Да, уверена.

— Мы совсем недавно похоронили нашу одноклассницу, — пояснила Элеттра.

— Но ведь в следующие выходные вы не собираетесь никого хоронить? Вы свободны?

Некоторое время все сконфуженно помалкивали, а потом началось…

— Интересно, ты сама до этого додумалась или помог кто? — с явным раздражением спросила Мессалина.

— Мне помогла моя подруга Никки.

Все повернули головы в сторону Дилэйн. Кто-то издал ядовитый смешок, кто-то с видом оскорбленного достоинства глазел на Никки и ждал от нее объяснений. У Никки пылала от стыда каждая клеточка тела. Стыдно ей было главным образом перед Дианой. «Да, без тебя я обречена вот на это», — думала Никки, глядя при этом исподлобья, осуждающе на Искру. «Ну и к черту. Раз сама вляпалась, буду выкручиваться. Что еще делать-то?»

— Да! — Никки подошла к Искре. — Я считаю, что нам нужно отвлечься, расслабиться. Давайте просто соберемся все вместе и попробуем хотя бы на несколько часов позабыть все плохое и грустное… что было. Тем более кто из вас хотя бы раз был на русской вечеринке? Это будет незабываемо, гарантирую! — с апломбом заявила она.

— Русская вечеринка? — фыркнула Мэйт. — Что же там будет? Ритуальные танцы с медведями и коллективное отравление самогоном?

Далее блеснуть стереотипным мышлением вызвалась Эсси:

— И еще грудотряска размалеванных цыган. Без цыган всякая вечеринка потеряет свой смысл!

Все гоготали. Много еще было вульгарных, плоских, злоречивых шуток, выносящих на поверхность всю низость ума собравшихся в этой аудитории. А смысл им было выдумывать что-то оригинальное и тонкое, ведь все понимали, что Искра настолько слаба, настолько не равна им, что заслуживает лишь такое примитивное глумление. К каждому отщепенцу в этой школе был индивидуальный подход. Искра не понимала, что стало причиной этого внезапного веселья, при этом к каждой реплике она относилась с чрезвычайным вниманием, как будто ей давали советы.

Никки не выдержала:

— Ну смейтесь, смейтесь, дорогие мои. Я рада, что у вас хорошее настроение, а то вы так старательно все эти дни прикидывались скорбящими, что я даже начала волноваться за вас.

Этими словами Никки навлекла на себя гнев одноклассниц.

— Все высказались? Тогда теперь послушайте мое мнение, — сказала Диана, медленно вставая. Никки уже была готова ретироваться, так как понимала, что Диана сейчас нанесет самый сильный, громкий, сокрушительный удар. Вот она уже взглянула на нее, обжигая холодом своих мрачно-голубых глаз… — Я согласна с Никки. — Все оцепенели от неожиданности. Диана продолжала: — Нам действительно нужно немного отдохнуть. И, в конце концов, Искра не виновата в том, что она появилась в нашей школе в такой непростой для нас период. Мы должны поддержать ее.

Больше никто не смеялся, никто не возражал. Никки обратила полный благодарности взгляд на Диану. Прямо противоположная реакция была у Элеттры. Та сидела, обездвиженная от шока, и мысленно возмущалась: «Да как такое возможно? После всего, что она с тобой сделала, ты поддерживаешь ее? Уж точно ты так поступила не из жалости к Искре! Ты в очередной раз прикрыла зад своей мерзкой подруги, а та, донельзя счастливая, уже принялась разрабатывать новые способы, как воспользоваться тобой, чтобы исправить свое положение…»

Искра тем временем выбежала из аудитории, чтобы сделать звонок:

— Гарриет, запиши, что еще нужно сделать для вечеринки. Ты должна найти медведей, самогон и цыган. Оказывается, вы, англичане, жить без всего этого не можете.

* * *

Элеттра, как и обещала, каждые выходные приезжала домой. Аделайн и Константин чувствовали себя в ее доме полноправными хозяевами и встречали ее всякий раз как гостью. «Какая разница? Пусть живут и управляют всем. Главное, что они рядом, главное, что кто-то ждет меня», — успокаивала себя Элеттра.

Мир и покой царили в ее доме до тех пор, пока не состоялась встреча Элеттры и тети Аделайн с нотариусом, на которой было зачитано завещание покойного мистера Кинга. После нее Аделайн ходила сама не своя и каждый вечер жаловалась мужу:

— Не понимаю, что я сделала не так? За что он так со мной?! Ты посмотри, — Аделайн протянула Константину копию завещания. — Ни слова обо мне, ни слова!

— Аделайн, успокойся. Твой брат имел полное право распорядиться своим имуществом так, как ему заблагорассудится.

Константин взял копию и чтоб не расстраивать еще пуще жену, принялся внимательно изучать документ, содержание которого знал наизусть. Все до последнего пенни Бронсон завещал своей дочери.

— Но я же практически вырастила его, всегда была рядом с ним! Константин, это несправедливо! Никогда не прощу ему это!

— Бронсон мертв. Ему не нужно твое прощение.

Вскоре произошло еще одно событие, навсегда изменившее отношения Элеттры с тетей. Эл бродила по дому. Было около трех часов ночи, а сон все не шел. Элеттра тоже постоянно думала о завещании отца. И она так же, как и Аделайн, была обескуражена тем, что Бронсон ничего не оставил сестре. Элеттра остановилась у кабинета отца. Последний раз она заходила туда, когда Бронсон еще был жив. С каким страхом она всегда переступала порог этого кабинета, когда отец вызывал ее к себе! «Что я почувствую сейчас?» — задала сама себе вопрос Элеттра. И вот она была уже внутри… и тот же страх овладел ею. В кабинете до сих пор витал аромат парфюма отца (терпкий, такой же сильный, как и его обладатель, он перекрывал все запахи вокруг, вызывал тошноту и еще долго стоял в ноздрях), на письменном столе лежали бумаги в том порядке, в котором их оставили руки Бронсона. Каждая деталь, каждая пылинка в этом помещении были пропитаны Бронсоном. Дурное предчувствие тяжелым гнетом легло на сердце Элеттры. Казалось, что в следующую роковую секунду в кабинет явится отец как ни в чем не бывало, будто он и не умер вовсе, а просто скрывался где-то все это время. А потом Элеттре, до крайней степени взволнованной, почудилось, как густой, стоячий воздух вдруг сложился в его образ. Элеттра ощущала спиной его присутствие, затем почувствовала ласкающие прикосновения, и как затылок обдало его ледяным дыханием. Элеттра испуганно отбежала в сторону, стала судорожно щупать свой затылок, точно на нем остался след от соприкосновения с тем ужасом, что породило ее разгоряченное воображение. Страх ее смешался со злостью. Элеттра злилась на себя за то, что все еще боится отца, на свое тело за то, что оно все еще помнит его ласки, его запах. Она металась из стороны в сторону, не видя ничего перед собой, хваталась за что-то, бросала, впивалась ногтями, царапала, разрывала. Странная борьба с кем-то или чем-то вымотала ее, но Элеттра не сдавалась. В голове была только одна мысль: «Ненавижу! — И мысль эта вспыхивала каждую секунду. — Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!»

— Элеттра, что на тебя нашло?! — закричала Аделайн.

Элеттра не сразу заметила остолбеневших от ужаса тетю и дядю у двери. Через несколько страшных, тихих минут все пришли в себя. Аделайн стала осматривать кабинет и причитать:

— Это же его любимое бюро! — Элеттра, оказывается, перевернула стол отца. — Какой беспорядок! — По всему полу были разбросаны клочки документов, смятые тетради, растерзанные книги и все остальное, что вмещало в себя бюро. — А это уже не починить! — заверещала Аделайн, увидев разбитые хрустальные часы среди раскиданных вещей. — Объясни мне, что случилось?!

— Не могу… Прости, Аделайн.

Константин отвел Элеттру в ее комнату. Аделайн приступила к наведению порядка. Убрала осколки, вернула бюро на прежнее место, стала заполнять его ящички и полки. Подняв с пола ежедневник брата, Аделайн вдруг расчувствовалась, в груди разгорелось пламя отчаяния. Аделайн рассчитывала, что она откроет сейчас этот ежедневник и увидит записи Бронсона, его планы, так и не сбывшиеся. Конечно, ей будет больно читать все это, но вместе с тем интерес ее был громадный, жадный, он не позволил ей передумать и отложить в сторону этот ежедневник. Аделайн открыла первую страницу и обмерла…

«Мне нравится представлять, как отец тайком пробирается ко мне в комнату, пока я сплю, медленно стягивает одеяло, кладет свою большую, сильную руку на мою грудь, оберегаемую тонким шелком ночной сорочки, а затем скользит ниже, ниже…»