Однажды вечером я отправилась дальше, чем обычно, — в одном зоомагазине нашлось аж тридцать мышей, и я скупила всех до единой. То были не обычные белые мыши, а коричневые, как полевки. К счастью, на пищевую ценность цвет не влияет. Мне нужно было привезти домой как можно больше мышей — и как можно скорее. Продавец засунул их всех в бумажный пакет, я закинула его на заднее сиденье и села за руль. По пути домой я обнаружила, что у меня почти кончился бензин, и мне пришлось заехать на станцию автообслуживания.

К машине подошел рабочий станции, я опустила стекло и сказала: «Добрый вечер». Он кивнул, перевел взгляд на заднее сиденье, вздрогнул, глянул на меня и снова на заднее сиденье. О нет, подумала я.

— Что-то не так? — спросила я.

Вместо ответа он молча попятился от машины. Да я, в общем-то, уже знала, чтó именно не так, мне даже оглядываться не надо было. Мыши сбежали.

При перевозке мыши частенько прогрызали себе путь на свободу из бумажных пакетов. Только через несколько месяцев после появления Уэсли я додумалась возить их в аквариуме. Иногда у меня не получалось выловить всех беглянок, и они застревали за приборной панелью и сгрызали провода электроники и магнитолы. Такой дорогой ремонт был мне не по карману. Одна мышь как-то сдохла где-то за торпедо и начала там гнить. Мне потом несколько месяцев пришлось ездить с опущенными стеклами, чтобы выветрить вонь.

Другая однажды вывалилась из-под панели прямо мне в открытую туфлю. Я взвизгнула, чуть не потеряв управление, съехала на обочину, открыла дверь и скинула туфлю, из которой выползла измученная, покрытая слоем машинного масла и грязи белая мышь, которая тут же смылась в придорожные кусты.

Так вот, возвращаясь к заправке. Я попросила пятящегося от машины рабочего:

— Э-э, обычный залейте, пожалуйста.

— Леди, — сглотнул он, — у вас вся машина в полевках. В смысле… У вас салон кишит мышами!

Я наконец оглянулась назад и оценила зрелище. Тридцать бурых мышей бегали по сиденьям, полу, ручкам, подлокотникам… В общем, вполне тянуло на сцену из «Уилларда». Я повернулась обратно, но рабочего уже и след простыл.

Что ж, еще один вечер самообслуживания.

4

Крошка-сипуха: любишь меня, люби и мою сову

КАЖДЫЙ ДЕНЬ я брала Уэсли с собой в институт. Нормально работать с совенком на руках не всегда получалось, так что однажды я попыталась оставить его под присмотром одного из исследователей.

— Эй, Йерген! Ты не мог бы посидеть немного с моим совенком?

Йерген заглянул в коробку, увидел спящий белый пуховый шарик и ответил:

— Да не вопрос, конечно!

Когда я уходила, Уэс спал, и я принялась судорожно делать дела, надеясь, что он проспит подольше. Не тут-то было — всего через несколько минут я услышала шаги по деревянному полу совятника, и передо мной предстал Йерген — еще более бледный, чем обычно, и с ярко-красными пятнами на щеках.

— Вернись в кабинет, пожалуйста, — выдохнул он.

— Что случилось? — ахнула я, перепугавшись и бросив все свои дела. — Ему плохо?

— Я не знаю, не знаю, просто поднимись обратно, — сказал он.

С бешено колотящимся сердцем я понеслась обратно наверх, в кабинет, перепрыгивая через ступеньки. На третьем этаже я услышала жуткие крики и визги. Я вбежала в комнату и увидела Уэсли, периодически выглядывающего из-за бортика коробки. Он так орал, что из комнаты сбежали все, кто там находился.

Когда я подошла к его коробке, он чуть опустил веки в знак приветствия и коротко и мило чирикнул. Мама вернулась, мир снова был прекрасен.

— Не оставляй его тут больше, ладно? — попросил Йерген. — Мы так работать не сможем.

В дикой природе не бывает нянек. Таков Путь Совы.

После этого случая я стала брать Уэсли с собой абсолютно всюду и ни на минуту не оставляла его одного, пока ему не исполнилось три месяца — возраст, в котором сипухи уже должны начинать покидать гнездо. А до тех пор я носила коробку с Уэсли с собой в любые рабочие помещения. Он сидел рядом со мной, пока я кормила других животных и ухаживала за ними или работала за микроскопом и другими приборами.

Дома в тот период жизнь была куда проще, потому что там я могла уделять Уэсли все свое время и внимание. А Уэсли постоянно пристально наблюдал за мной. В норме он должен был бы перенимать все, что нужно, от матери. В нашем же случае он учился у меня. Так что, увидев, как я глажу Кортни — золотого ретривера Вэнди, — Уэсли понял, что бояться ее не нужно, и заинтересовался собакой. Будучи еще маленьким, он ничего не знал о своей природе и был готов дружить с любым встречным и поперечным животным. Если мама считала, что зверь хороший, — так же считал и он. Кортни и сама уже некоторое время живо интересовалась Уэсли, так что я решила их наконец познакомить. Собака была под надзором Вэнди, а я держала на руках Уэсли. Они соприкоснулись нос к клюву, и оба остались совершенно спокойны. Я посадила Уэса на пол, Кортни его обнюхала и улеглась рядом, словно он был ее щенком. С тех пор Уэс частенько стал сидеть у нее между передних лап, да и вообще они с удовольствием проводили друг с другом время.

Всякий раз, когда я присматривала за Энни, дочерью Вэнди, родившейся вскоре после того, как я привезла домой Уэсли, последний участвовал в процессе. Иногда я оставляла Уэсли в его коробке рядом с моей подушкой в спальне, где он привык спать, а сама уходила обедать с Вэнди и ее семьей. Однако первые три месяца тянулись невероятно долго — все же носить с собой повсюду маленького и хрупкого совенка было неудобно и довольно проблематично.

Однажды вечером я сидела дома с примерно месячным Уэсли, как вдруг зазвонил телефон. Я сняла трубку и мягкий, низкий голос спросил: «Алло, Стэйси?» У меня аж колени подкосились. Это был парень, в котором я души не чаяла, из-за которого рыдала и на которого практически молилась, Пол, и он приглашал меня на свидание! Он был потрясающим — музыкантом, блондином, как я, невысоким, как я, любил музыку, как я. Я уже давно думала, что из Пола вышел бы идеальный муж — осталось только, чтобы он сам это понял. Я уже говорила, что он был потрясающим?

— С удовольствием, — выдохнула я.

И тут же с ужасом вспомнила Путь Совы и правило «никаких нянек». Уэсли надо было брать с собой. Страшно было даже представить, что произойдет, начни он орать в каком-нибудь дорогом ресторане. Я должна была срочно что-то сказать, и поэтому выпалила: «Эм-м, понимаешь, я ращу совенка и никак не могу его оставить. Можно я возьму его с собой в коробке и с мисочкой? Он ест мышей, но ты не волнуйся — они уже порезанные». Я была готова сквозь землю провалиться. Пол помолчал секунду и ответил: «Конечно, не вопрос». Мы договорились о свидании через пару недель, и я дрожащими от волнения руками повесила трубку.

Уэсли рос не по дням, а по часам, и становился все более непоседливым. Он выпутывался из своих одеял и пытался вскарабкаться на меня. А однажды вечером во время кормежки он внезапно вскочил на ноги. Ему тогда было шесть недель, он не понимал, отчего он вдруг стал таким высоким и вопросительно смотрел на меня, ожидая объяснений. «Уэсли! Ты сам стоишь!» — восхитилась я. Это его, кажется, успокоило.

Вскоре после этого Уэсли сделал свои первые шаги, и это изменило все. Он был совсем как человеческий малыш — скакал по комнате, врезаясь во все, во что только можно было. Я тщетно пыталась придумать, как уберечь его от травм, но меня, к счастью, выручили в Калтехе, одолжив насест, сделанный специально для совят в этот период развития. По сути это был муляж пня, крепко прибитый к подставке 4 на 4 фута, которая ставилась на пол. Совят обычно привязывали к насесту за лапку. Рядом я поставила его старую коробку, в которой он спал и прихорашивался.

Теперь мне предстояло познакомить подвижного Уэсли с ножными путами и придумать, как привязать его к насесту, не слишком при этом ограничивая. Обычно владельцы соколов связывают птицам ноги кожаными ремешками и к ним же цепляют поводок, вынося своих питомцев на улицу. Я несколько усовершенствовала этот метод, привязав мягкий ремешок только к одной из лап Уэсли, чтобы он уловил принцип, но при этом ноги не были связаны. Поводок же я прикрепила к верхней части «пня». Кажется, получившаяся конструкция пришлась ему по вкусу, к тому же она позволяла ему спрыгивать и ходить по полу. Я привязывала его к насесту всякий раз, когда мне нужно было отлучиться, поскольку он пока не знал, с чем можно играть, а с чем — нет, и оставалось лишь гадать, в какие неприятности он угодил бы без надзора. В дикой природе птенцы в этом возрасте все еще живут с родителями и учатся всему на их примере. Они уже выбираются из гнезда и сидят на ветках, но по-прежнему целиком зависят от мамы с папой не только в плане пропитания, но и в плане наставлений.

Уверенно освоив ходьбу, Уэсли стал смешно ковылять за мной из одной комнаты в другую. Он вообще всюду за мной ходил, когда не был привязан, и внимательно следил за всеми моими действиями. Самое главное, что куда бы он ни направлялся, он спешил. Он даже расправлял на ходу крылья, как в полете, хотя, честно говоря, смотрелось это, будто он изображает самолетик. Он поднимал ногу до самой груди, резко выбрасывал ее вперед на всю длину, переносил на нее вес и проделывал то же самое другой ногой. В результате получался эдакий до невозможности смешной галоп, который так и сохранился у него на всю жизнь. Непосредственное выражение его лица при этом лишь усугубляло ситуацию, и мы с Вэнди частенько хохотали при виде его бега.