Мистер Льюис стоит у почтового ящика, проталкивая стопку конвертов в поржавевшее металлическое отверстие.

— День добрый, Люси! — говорит он, слегка кивая. — Вот это жара сегодня.

Это то, что он мне говорит практически каждый раз, когда меня видит. Хотя в Тамбл-Три больше ничего такого и не происходит, о чем бы можно было поговорить, кроме вездесущей жары, поэтому мне сложно его винить. В случае с мистером Льюисом это либо комментарии о погоде, либо новости о его сыне, Отисе, либо и первое, и второе. Но обычно все сразу.

— Да, сэр, — киваю ему в ответ. — Как у вас дела?

— Все хорошо. Даже очень. Несколько месяцев назад Отиса повысили до начальника полиции Тамбл-Три. Я тебе говорил? Мэр самолично его назначил. Вот так дела, да? Конечно же, я так горжусь своим мальчиком.

— Поздравляю. Это здорово. — Я не добавляю, что то же самое он мне говорил вчера. Я стараюсь не разрушать чужие иллюзии.

— Я считаю, что он будет прекрасно за всеми нами приглядывать. Он и обо мне отлично заботится с тех пор, как вернулся сюда.

— Конечно, — говорю я.

— Ну ладно, хорошего тебе дня. Передавай отцу от меня привет!

— Обязательно, мистер Льюис. И вам хорошего дня!

Он забирается в свой почтовый фургон, и я держусь на расстоянии, пока облако пыли, поднимающееся вслед за ним, не уляжется.

Я наконец-то добираюсь до мусорных баков и забрасываю внутрь мешки, вонь от которых вызывает рвотный рефлекс, после чего захлопываю крышку бака, чтобы быстрее отойти подальше от роя мух, поднявшегося в воздух. Я собираюсь идти домой, как вдруг мне на палец садится божья коровка.

Мое дыхание замирает.

Воспоминания наполняют меня.

Божья коровка, время идти в кровать.

Божья коровка, школьный автобус уже приехал.

Божья коровка, я люблю тебя больше, чем Техас. Больше, чем все звезды на небе.

Божья коровка, однажды мы с тобой отсюда улетим. Мы увидим мир. Мы оставим это место пыли и ящерицам.

Крошечные лапки щекочут кожу, пока божья коровка путешествует по «вершинам» и «долинам» моей руки. Интересно, это ощущается, как взобраться на горный массив? Может быть, моя рука для этой божьей коровки — это красная звезда на карте. Может быть, она тоже скучает по своей маме.

Воспоминания — забавная вещь. Те, что нам хочется сохранить, — блекнут, а те, что мы хотим забыть, — остаются с нами, пока отец не заберет их. Если бы нам было дано право выбора.

Божья коровка прокладывает свой путь вниз по моей ладони и далее по запястью. Я аккуратно ее подталкиваю и наблюдаю, как она летит навстречу солнцу. Надеюсь, она найдет новое приключение. Или, может быть, дорогу домой.

Я прокручиваю на пальце старое кольцо мамы, чувствую его тепло на своей коже, и мне приходит мысль: вместо того, чтобы возвращаться прямиком домой, отправиться в парк. Там особо ничего нет — лишь стол для пикника, качели из старой шины, подвешенные к жалкому подобию дерева. Но мама всегда приводила меня сюда, когда я была маленькой. Мы по очереди друг друга раскачивали, запрокидывали голову назад, пока небо и облака не расплывались перед глазами, и вот мы уже не были в этом пыльном пустынном приграничном городе. Мы кружились где-то далеко-далеко отсюда.

Под ногами хрустит гравий, пока я огибаю поворот, ведущий в парк. Пронзительный высокий смех нарушает тишину. Я замираю, как только дерево попадает в поле зрения, понимая, от кого исходит смех.

Мануэла сидит на качелях, болтает ногами. На ней нелепо короткие джинсовые шорты. Марко Ворман, сын Виви и племянник мэра, стоит позади нее, рукой держа качельные цепи. В животе взлетает целый рой божьих коровок при виде его улыбки. Она как изогнутый участок шоссе, где левая часть слегка длиннее правой. Вы подумаете, что, так как мы ходим в одну школу и Виви работает в Доме Воспоминаний, Марко и я теоретически должны хорошо знать друг друга. Вот только единственное, что я о нем знаю, — это то, как он и его друзья меня избегают.

— Марко, не надо! — верещит Мануэла так, что становится очевидным: на самом деле она хочет, чтобы он раскачал ее снова.

На его лице играет ехидная улыбка, когда он тянет за цепи, наклоняя Мануэлу в сторону, отчего шина начинается вращаться. Она, смеясь, запрокидывает голову назад, ее длинные темные волосы касаются пыльной земли. Мануэла сидит на месте мамы, словно оно принадлежит ей. Ненавижу.

Я разворачиваюсь и собираюсь уйти, чтобы они меня не увидели, но слишком поздно. Марко ловит мой взгляд и выпрямляется. Его кривая ухмылка исчезает. Мануэла замечает меня секундой позже и спускает ноги на землю, чтобы остановить качели.

— Люси, привет! — произносит она так, словно я ее старый друг, которого она давно не видела. Когда она улыбается, ее губы кажутся ярко-алым пятном на фоне голубого неба. Становится настолько очевидно, почему такие как Марко и Мануэла не хотят со мной общаться и зависать. Она — это Новый Орлен весной — фейерверки цветов, украшающие подоконники. А он — это шумные улицы Нью-Йорка, огни, вспыхивающие в миллионах направлений одновременно. А я — это Тамбл-Три. Марфа. Луккенбах. Каждый маленький городок от этого места и до самой Оклахомы.

— Привет! — отвечаю несколько запоздало. Я внезапно осознаю, какими же, должно быть, острыми кажутся мои колени, выглядывающие из-под шорт. — Извини, я не сразу поняла, что здесь кто-то есть. Я просто мусор выбрасывала.

За секунду до того, как до меня доходит, насколько глупо это звучит, Мануэла прыскает со смеху.

Не то чтобы Мануэла вредная или плохая — она точно такая же, как и остальные ребята в школе. Им нравится, что Дом Воспоминаний выделяет Тамбл-Три на фоне других городов, расположенных вдоль пустынного участка трассы ведущей к Эль-Пасо. Он и есть причина, по которой люди здесь останавливаются. Но я все слишком хорошо понимаю, чтобы принять их вежливые улыбки и вопросы «как дела» за дружбу. Они думают, я считаю себя лучше них, потому что все время говорю о том, что хочу уехать.

Так вышло, что во времена учебы в средней школе кто-то пустил слух, что я могу стащить мысли из головы без разрешения, и этот миф укоренился, поэтому большинство из них обходят меня стороной. Что меня вполне устраивает. Я не планирую задерживаться в этом средоточии пыльных бурь настолько долго, чтобы мне понадобились друзья. Пожалуй, они бы только все усложнили. Потому что сразу же после окончания школы я отправлюсь в путь. И может быть, однажды я построю свой собственный Дом Воспоминаний где-то далеко отсюда, где-то в Портленде или Нашвилле. А Тамбл-Три может катиться пыльным облаком куда подальше, мне все равно.

Вот только я никак не могу игнорировать тихий шепот, скрипящий в моей голове: «А что, если ты не можешь забирать воспоминания? А что, если ты ничем не отличаешься от Марко и Мануэлы и всех остальных, запертых в этом пыльном городке?»

Я сглатываю комок в горле, пытаясь отогнать эти мысли.

— Так как проходит твое лето? — спрашивает Марко. Он смотрит на меня так, словно его действительно заботит мой ответ. — Тебе наконец удалось забрать воспоминания?

Он говорит без скрытого подтекста или насмешки, но мои щеки горят, словно от пощечины. Потому что это очень странный вопрос. Видит ли он неудачу, которая отражается на моем лице? И откуда он вообще знает? Я пытаюсь припомнить, говорила ли я ему о планах на лето до окончания школьного года. Но это нелогично. С чего бы мне говорить с Марко Ворманом? А что еще более интересно, с чего бы Марко Ворману говорить со мной? Должно быть, Виви ему рассказала.

Затем я вновь испытываю нервозность, и лишь на секунду у меня перед глазами проносится образ, как я сижу рядом с Марко на ланче, мы оба смеемся, склонившись друг к другу, его рука легко лежит на моей коленке. Сидим вместе, как будто мы не просто друзья.

Но это все неправильно. Как и все другие в этой пустоши, Марко соблюдает дистанцию. И совсем не важно, что он один из немногих людей, к которым я не прочь быть немного поближе. Что делает меня такой же идиоткой, как и все остальные девчонки, что липнут к нему, — девушки типа Мануэлы. Марко совсем из другой категории парней. Он создан для мест, далеких от Тамбл-Три: может быть, для Сан-Франциско или Лос-Анжелеса. Тех, где музыка, огни и шум океана.

Спустя какое-то время до меня доходит, что они оба таращатся на меня, а я так и не ответила на его вопрос. Нужно отдать должное, Марко выглядит скорее обеспокоенным, чем напуганным. Мануэла же отошла назад, чтобы между нами стало больше пространства, словно она верит слухам, что я могу покопаться в ее голове на расстоянии.

Мне нужно уходить, пока я еще больше не поставила себя в неловкое положение.

— Мне нужно идти, — говорю я им. — Мне пора возвращаться.

Я не жду, что они что-то скажут, поэтому разворачиваюсь и бегу домой. Может быть, так я выгляжу еще более странно, но, по крайней мере, мне не нужно будет больше встречаться взглядом с Марко.

Только что он смотрел на меня так, будто видел мою душу. Будто он знает, что я грежу картами, дорогами и далекими городами.

Он знает.

А это совершенно не поддается логическому объяснению.