Глава третья

Лондон — драконий клад, полный королевского золота и британского колорита. Из окна кареты мне предстает унылый пейзаж, состоящий из разрушенных войной домов, разбитых окон и военных гарнизонов. Жуткое зрелище, но все равно лучше, чем вид того, кто сидит напротив меня.

— Какое расточительство. Война нас всех разорит, — отмечает Уилл. Это — его третья попытка завязать со мной разговор с тех пор, как мы уехали вместе этим утром, и я в который раз отвечаю ему утвердительным мычанием.

Его попытки познакомиться со мной поближе удивляют. Я думал, что охотник на ведьм, пусть и бывший, будет более суровым и что его будет тяготить груз его прошлой службы. Фрэнсис не оставил бы без внимания обаяние Уилла. Но я вырос, зная историю Стивенса. Его раны стали моими, и, даже если бы у меня была возможность, мне не хотелось бы забывать о том, что представляет собой Уилл. Я смотрю в окно, довольный тем, как он со вздохом смиряется с тишиной, повисшей между нами.

Через какое-то время карета останавливается возле обшарпанного постоялого двора в Cент-Олбансе. Солнце село, и меня пронизывают мощные порывы ветра, пока трактирщик не приглашает нас внутрь.

— Сначала мы поедим, — говорит Уилл, и слуга отводит нас в тихий уголок переполненной таверны.

— Это он, — слышу я, как трактирщик говорит одному из посетителей.

«Он», — повторяют гости, и я сутулюсь, пытаясь отогнать от себя эту волну всеобщего благоговения. Уилла, похоже, никак не задевает их перешептывание: он глотает внушительную порцию похлебки, приготовленной трактирщиком.

— Насколько хорошо ты знаешь латынь? — спрашивает он меня и снова набивает рот, после чего начинает нетерпеливо стучать пальцами по деревянной столешнице.

— Достаточно хорошо, — отвечаю я.

— Твой отец сказал мне, что ты немного разбираешься в законах. Учился в Мидл-Темпл?

Я делаю паузу.

— Кажется, мой отец меня немного переоценил. — Редкость с его стороны. Помимо учебы в Оксфорде, мое образование состояло из того, что я сопровождал Фрэнсиса во время его шатаний по городу или проверял папины финансовые отчеты.

Уиллу надоедает ждать, когда я еще что-нибудь скажу, и он решает разобрать письма. Окружающие проявляют к нему огромный интерес, но Уилл все так же невозмутим. Когда обладаешь властью, легко перестать обращать на нее внимание.

— Парламент! — выпаливаю я, глядя на печать на одном из писем.

— Любопытство — это ящик Пандоры, — делает он мне замечание, не отрывая взгляда от письма. — Это запрос.

Я выпрямляю спину, но, несмотря на риск, который это может за собой повлечь, не удерживаюсь от вопроса:

— Повторный?

Он кивает.

— Парламент просит моего содействия в возрождении комиссии по охоте на ведьм.

Должен ли я испытывать перед тобой благоговение или бояться? Я задаю себе этот вопрос, пока он пристально на меня смотрит. Вся моя жизнь была спектаклем. Я был лишь разными версиями себя, созданными, чтобы соответствовать ожиданиям моего отца. Срочно дайте мне реплики, иначе я пропал. Но выражение его лица — все еще настороженное, поэтому в попытке получить хоть какую-то подсказку я решаю дать ему максимально обтекаемый ответ:

— Сам король заявил несколько лет назад, что в Англии ведьм не осталось.

— Парламент не воспринимает слова короля всерьез, — возражает он. — Война — дорогостоящее мероприятие, и с их стороны было бы глупо игнорировать доход, который может им подарить продажа лицензий охотников на ведьм.

Я ерзаю на своем стуле, ощущая любопытные взгляды посетителей.

— Глупо или нет, но желания монарха нужно уважать. Он ведь все-таки король, — настаиваю я.

Он отставляет кружку с элем.

— Король, не король, но его околдовала его собственная жена, королева Генриетта Мария.

Католиков всегда изображали как союзников ведьм, а их молитвы сравнивали с заклинаниями. Эти домыслы вдруг превратились в правду, когда Гай Фокс нанял ведьму, чтобы та помогла ему взорвать Парламент. Разногласия между королем и Парламентом усугубились, когда последний отказался передать монарху контроль над армией для подавления резни английских протестантов ирландскими католиками четыре года назад. В то время ходила молва, что король Карл одобрил эти зверства. Этот слух не имел под собой никаких оснований, но его было практически невозможно опровергнуть из-за властного присутствия католической королевы.

Нет, Уилл им не подчиняется, думаю я, глядя на его кислую мину. Он с ними на равных или, по крайней мере, делает вид, что это так.

— Итак, он был сломлен, — признает Уилл, когда я с недоверием фыркаю. — Подавлен собственной женой и сторонниками Католической церкви, которые его окружали. Так заявляет Парламент. И эту версию люди примут за чистую монету. — Он протягивает мне письмо и гусиное перо, которое достает из сумки. — Я как твой наставник не позволю тебе бездельничать.

Я пробегаю глазами по короткому посланию.

— И как я должен на это ответить?

— C моим самым искренним отказом, — дает мне инструкцию Уилл и жестом просит налить ему еще эля. — Сверхъестественные силы представляют угрозу, но пусть с ними разбираются круглоголовы, ведь они лучше меня умеют их выслеживать, сидя на верхушках деревьев, — шутит он, вспоминая, как каскад пуль от круглоголовых прервал веселье ведьмы, плясавшей на реке Ньюбери.

Вскоре он оценивающе перечитывает мой ответ.

— У тебя твердая рука, — признает он.

— Такая реакция на запросы Парламента рано или поздно перестанет действовать. Они решат, что ваш отказ — лишь переговорная тактика.

Уилл кивает.

— Они верят в успех Северного судебного округа, а еще что письма от нуждающихся в моих услугах меня переломят.

— А вы сломаетесь, сэр? — спрашиваю я, но внезапное появление рядом с нами трактирной служанки становится подобием ширмы, за которой он прячет свои мысли.

Город Ланкастер выглядит мрачновато. Мы с Уиллом заселяемся в «Золотое руно» — кирпичный постоялый двор с алебастровыми колоннами. Наше путешествие в Йорк сопровождается полными беспокойства остановками в гостиницах, враждебным отношением городской стражи и ожиданием писем от Парламента, от которых мы все никак не можем оторваться. Затяжной ливень, который идет уже два дня, не дает нам двигаться дальше, а гостиница такая переполненная, что мы вынуждены проводить все время в комнате. Уилл сидит за письменным столом, сосредоточенно изучая очередную депешу от Парламента, которую нам вручили сразу по прибытии. Он еще не отдал ее мне, чтобы я написал отказ. Возможно, он пытается сделать вид, что это будет последним его ответом.

Мне нечем заняться, и я смотрю в окно, изучая прохожих, дрожащих от холода и снующих туда-сюда в тени, которую отбрасывают рушащиеся стены замка Конисбро. Солдаты, подпоясанные оранжевыми кушаками, бредут по главной улице, скользкой от дождя и потертой колесами карет и лошадиными подковами. Я отмечаю все, что вижу, в своем дневнике. В ту первую ночь я догадался, что Стивенс достал из камина то, что оставалось от сгоревших страниц. Тот дневник мне подарил Фрэнсис, и я записывал в него свои пьесы. Это — единственная из вещей, принадлежащих мне, которые я ношу с собой, не считая письма от Фрэнсиса и напоминания о неудавшемся заклинании, которое висит на моей шее, словно петля. Нить, ведущая ко мне из прошлого, которую мне сложно разорвать, даже будучи так далеко. Я резко захлопываю дневник и оборачиваюсь к Уиллу.

— Скучаете по ней? — спрашиваю я, поняв, что произнес свои мысли вслух, лишь когда он поднимает голову. — По охоте на ведьм?

— Иногда, — отвечает он, но затем снова переключается на письмо от Парламента.

— Интересно, как становятся охотниками на ведьм.

Он откидывается на стуле.

— Обычно это происходит, когда кто-нибудь говорит тебе, что ты в этом преуспеешь.

Я сажусь к нему за стол.

— Раньше мне хотелось стать драматургом, — объясняю я, когда он бормочет мое имя, выгравированное на зеленом корешке дневника. — Брат сказал, что я в этом преуспею, — добавляю я, когда он удивленно поднимает на меня взгляд. — Он подарил мне этот дневник, чтобы поддержать в моих начинаниях. — Произнеся эти слова, я мрачнею, задумавшись, не была ли похвала Фрэнсиса якорем, который не давал мне двигаться вперед, и не подтолкнул ли я его к тому, что с ним произошло, чтобы вдохнуть полной грудью.

— Когда доберемся до ассизов, — легкомысленно произносит Уилл, — ты услышишь самые фантастические истории в своей жизни. Обвинители — это участники представления, а присяжные — зрители.

— А кто же судья? — наклоняюсь я к нему, рассматривая серебристые отблески на его амулете.

— Распорядитель празднеств.

— Отец выбрал для меня неправильную профессию.

— Неправильный выбор — тот, который ты позволяешь сделать за тебя другим. — Он замолкает на время. — Торговый король позовет своего князька домой. Насколько я его знаю, он не захочет, чтобы его сын потратил жизнь на службу ассистентом на ассизах.

— Это место никогда не было моим домом, — признаюсь я. Оно было чем-то вроде площадки, на краях которой я неуверенно балансировал всю мою жизнь. И даже теперь, находясь в самом ее центре, я не могу твердо встать на ноги. Толкни меня — и я упаду. — Я не планирую возвращаться, — заявляю я, на мгновение забывая, что мне не позволено самому принимать решений. К тому же мне нельзя слишком раскрываться перед ним.