— А я-то думал, что один из нас избежит медленного ухода в неизвестность — я имею в виду Северный судебный округ. — В голосе Уилла нет ни капли сожаления, и этим он начинает мне нравиться еще больше. Судья пододвигает ко мне бокал вина. — Пей, — настойчиво говорит он, бросая письмо от Парламента в огонь.

— Спасибо, — бормочу я, но его взгляд прикован к языкам пламени. Я пальцем прижимаю к груди через ткань узелок из волос Фрэнсиса и с не свойственным мне легкомыслием выдаю тост: — За неизвестность.

Я отмечаю свой триумф, глядя, как он улыбается, и ощущая, как по моему горлу стекает горькая жидкость.

Глава четвертая

— Кажется, словно что-то пытается выбраться из-под земли, — отмечаю я, изучая йоркширский пейзаж, мелькающий за окном нашей кареты. Мы с Уиллом этим утром направились в Йорк. Дождь, который лил вчера, ослаб, а морозная погода превратила слякоть на дорогах в лед.

— Это мертвецы хотят сбежать, — протягивает Уилл, и у меня внутри что-то сжимается. — Вообще-то я всю свою жизнь провел, стараясь позабыть об этих местах.

— Вы здесь выросли?

Он морщится, осознавая, что зря завел эту тему, и прислоняет голову к окну.

— Многие из людей Ферфакса заболели тифом еще до окончания осады. Их тела захоронили в братских могилах за городскими стенами Йорка. Неудивительно, что по ночам можно слышать, как воют их призраки.

— Не очень умная шутка, — бормочу я, засовывая руку под плащ, как вдруг замечаю, что он разглядывает мой шрам.

Его внимание внезапно переключается на то, что происходит за окном, после того, как наш кучер, изрыгая брань, обгоняет другие кареты, пока мы поднимаемся к воротам Миклгейт. Городские стены Йорка были построены еще в древние времена и стоят до сих пор, несмотря на атаку со стороны принца Руперта. Теперь это — гарнизонный город, сияющий от опутавших его цепей. Приближаясь к мощным каменным воротам, мы наблюдаем, как десятки солдат надзирают за жилистыми рабочими, укрепляющими оборону города. Вскоре наш экипаж резко тормозит, и мы едва успеваем перевести дух, как к нам подходит бравый военный.

— Цель вашего визита? — строго спрашивает он, положив ладонь на висящую на бедре дубинку. С тех пор, как началась война, путешествия стали редкостью, и солдаты с подозрением относятся к тем, кто может оказаться вражескими шпионами, пытающимися просочиться в город. Расслабленное настроение Уилла улетучивается. Выражение его лица становится строгим, и теперь он выглядит, как человек, привыкший получать все, что ему нужно. Эта перемена — мягкое напоминание о том, как изменился мой статус, так что я выпрямляюсь и принимаю такую же напряженную позу, как и он.

Он протягивает солдату наши проездные документы.

— Я — судья Персиваль. Нас ожидает лорд-мэр.

Солдат с почтением снимает каску и передает о нашем приезде в сторожевые будки, расположенные наверху. Мы проезжаем через темную арку, где копошащаяся масса из людей и лошадей делает финальную часть нашего путешествия похожей на движение улитки. Шум снаружи заглушается звоном колоколов собора. Я наблюдаю, как круглоголовые маршируют попарно под серым небом, натянутым, словно одеяло, и вижу несколько разрушенных зданий и вмятины от ядер Ферфакса на городских стенах.

— Этот разговор доставил вам удовольствие, — замечаю я, как только наша карета останавливается.

— Власть действует отравляюще, — усмехается Уилл, а затем приказывает кучеру выгрузить наши сумки.

Уилл оборачивается на меня через плечо, и я вижу искорки в его глазах. Несомненно, он ожидает от меня остроумного ответа, но мне приходит на ум лишь правда.

— Я никогда в жизни не обладал властью.

— Так укради ее, — с настойчивостью советует Уилл, — нужно было и мне так поступить. — Он ускоряет шаг, а затем, присвистнув, останавливается. — Мне сообщили, что нам, возможно, придется ограничить себя в некоторых излишествах.

Его внимание переключается на толпу прохожих, которые словно по команде расступаются в стороны, открывая вид на наше будущее жилище.

— Ограничить? — повторяю за ним я. Постоялый двор судьи представляет собой жалкое зрелище среди стройного ряда современных городских зданий. Наше пристанище напоминает изящный скелет, обтянутый плотью из камней, стекла и гниющей древесины.

— Есть ли поблизости гостиница? — спрашивает Уилл кучера.

Тот еще не успевает ему ответить, как вдруг рядом с нами возникает тучный, мрачновато одетый мужчина и, задыхаясь, представляется нам:

— Прошу прощения за опоздание. Я — лорд-мэр Хейл. К сожалению, ремонт вашей резиденции был отложен.

До войны прибытие в город королевских судей сопровождалось бы торжественным приемом с фанфарами, колоколами и музыкой. Но лорд-мэр не придает большого значения такому убогому приему, и Уилл слегка озадачен отсутствием привычной помпезности.

— Сочту за честь, если вы остановитесь в моем доме на время вашего визита, — настаивает Хейл. Мы не успеваем отказаться, потому что он сразу же приказывает кучеру доставить наш багаж в свою резиденцию. — Я устрою вам экскурсию по городу, — продолжает он, удаляясь от нас. Нам не остается ничего другого, как следовать за ним.

Унылый городской пейзаж состоит из обветшалых башен. Хейл изо всех сил старается отвлечь наше внимание от обветшавших зданий и угнетенного настроя местных жителей.

— Вот Йоркский собор, — указывает он на песчаного цвета силуэт церкви, нависающий над городом.

Мы проходим вдоль сточной канавы, по которой проплывают требуха и кровь. Руины — именно так назвал их Хейл — состоят из зданий, нависающих друг над другом с большой высоты, и напоминают продолговатую челюсть. Жилые дома покоятся на деревянных насестах магазинов, ближайший из которых украшен подвешенными тушами животных. Запах мяса теряется в ароматах кожевенных мастерских, расположенных неподалеку, и дыма, пока мы подходим к кузнице.

Хейл — не такой уж новичок на посту мэра, поэтому он не может остаться незамеченным горожанами. Многие из них приветствуют его со сдержанным уважением. Огромное количество солдат в оранжевых кушаках, разбросанных по улицам, словно фонари, не позволяет забыть о сдаче замка Болтон сэром Джоном Скрупом, которая случилась лишь после того, как он и его люди доели своих последних коней. Сражение при Марстон-Муре, случившееся в прошлом году, позволило Парламенту установить господство на севере страны. Теперь Йорк оккупирован, а армия требует заплатить ей за эту невыносимую ситуацию. То же самое случилось и в Оксфорде. Многие горожане жаловались на насильственное размещение солдат в их домах. Хуже того, некоторых солдат жажда денег заставила грабить местных жителей. Йорк же хранил в секрете и свою обиду, и цвета монарха. Он был побежден, но не сломлен как минимум, пока король продолжает мобилизовать свои силы. Я готовлюсь к схватке.

На меня, а особенно — на Уилла с любопытством смотрят несколько человек.

— Охотник на ведьм, — шепчет незнакомец, и смесь страха и возбуждения в его голосе передается окружающим.

— Наверное, вы испытываете облегчение, когда видите, что ваше бывшее ремесло снова в таком почете. — Хейл привлекает наше внимание к магазинчику, рекламирующему услуги охотников на ведьм.

— Не верю в такое единодушие, — прямо произносит ему Уилл.

— То дело Грея из прошлого давным-давно забыто, и не сказал бы, что вы имели к нему какое-то отношение, — признает Хейл.

На лице Уилла возникает натянутая улыбка. Конец охоты на ведьм был ознаменован жутким скандалом. Тогда мальчик по имени Джозеф Грей заявил, что его украли ведьмы. Его делом занялся один местный охотник, который стал возить ребенка по деревням, чтобы тот показал ему тех, кто совершил это преступление. За этим последовала череда казней через повешение, пока обвинения Грея не были сняты после того, как король Яков лично взялся за расследование этого инцидента. К тому времени Уилл уже ушел из профессии, но бесчисленные смерти невинных вызвали протесты, что ознаменовало конец этой практики, по крайней мере в Англии. В то же время отсутствие санкций со стороны Парламента и обвинения ведьм в помощи солдатам-роялистам побудили многих пойти в это ремесло. Север всегда остерегался папизма и ведьмовства, и люди поспешили этим воспользоваться.

— В последнее время все здесь чувствуют себя такими растерянными. Некоторые ищут утешения в устаревших практиках, — признается Хейл.

Уилл останавливается.

— Те, кто так поступает, наверное, будут разочарованы моим прибытием.

Хейл замолкает, а я пытаюсь скрыть облегчение, которое испытал, когда услышал эти слова Уилла.

— Давайте пойдем куда-нибудь, где можно согреться? — предлагает Хейл, как только приходит в себя.

— Да, — соглашаюсь я с ним от лица своего наставника и дергаю себя за плащ, словно держа щит.

Вырезанные из камня фрукты над серой входной дверью дома Хейла причудливо оттеняют мрачные здания, стоящие вдоль его улицы. Кирпичные фасады перемежаются широкими окнами, и я краем глаза замечаю, как на втором этаже мелькают ярко-рыжие кудряшки, прежде чем Хейл приглашает нас внутрь.

В интерьере дома преобладают тяжелые деревянные панели, а узкая лестница извивается и разветвляется, пронизывая многоэтажное здание. Глубокие оттенки мебели красного дерева оттенены бежевым цветом стен и гобеленами, висящими вдоль коридора. Я морщу нос, учуяв странный запах, но еще до того, как мне удается его идентифицировать, я отвлекаюсь на пару ловких рук, которые начинают снимать с нас с Уиллом плащи. Слуга проводит нас в наши комнаты, чтобы мы смогли переодеться с дороги перед тем, как спуститься на ужин.