Степан Кулик
Новик, невольник, казак
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль…
А. Блок
Часть первая
DENTE LUPUS,CORNU TAURUS PETIT…
[Волк клыками, бык рогами… (лат.).]
Глава первая
Поисковая группа вернулась к кострам примерно через час… Не вся. Уходили вчетвером. Вернулось трое. Ворон был как сам не свой. Метался по берегу и время от времени потрясал кулаками, выкрикивая проклятья. В чей именно адрес, я не расслышал. Вроде и близко байдак стоял, а все же шорох и плеск течения заглушали часть слов. Да и ветерок опять задул. Дополняя шелест листьев к общему шуму.
— А где Лютый? — неосторожно поинтересовался кто-то из тех, что не принимали участия в погоне.
— Там же, где и Татарчук… — не сдерживаясь, рявкнул на него атаман. — Учишь вас, дурней, учишь — да все без толку! Говорил же: держаться вместе! Нет — послышалось ему что-то, решил взглянуть. Даже не предупредил. А шел позади всех. Пока услышали хрип, пока прибежали на место, Лютый уже и ногами не сучил. И это не зверь напал. Свернул казаку голову, как куренку. А когда от того места дальше по следам прошли — то и Татарчук нашелся. И тоже — мордой к спине. Не знаю, кто это — но силой его черти не обошли. Чтоб ему на том свете в казане кипеть!
— Он что, один там? — судя по голосу, спросил Хрипун.
— Не знаю… — атаман слегка успокоился и отвечал уже без лишней злости, более рассудительно. — Может, и несколько. Но пока мы видели следы только одного человека. Убейволк подтвердит.
Упомянутый им следопыт, одетый в безрукавку из волчьего меха на голое тело, лишь кивнул.
— И что? — Хрипун вопросительно развел руками, потом выразительно схватился за саблю. — Мы простим этому куску дерьма жизни двух наших товарищей? Утремся и поплывем дальше? Будто ничего не произошло? Радуясь, что прибыток делить будем на пару частей меньше? Так?
Одноглазый атаман шагнул к чересчур говорливому разбойнику, сграбастал за грудки, подтянул к себе и, заглядывая в лицо, прорычал:
— Что-то ты слишком громко каркаешь! Не забыл, кто из нас Ворон?! Или хочешь не только охрипнуть, но и замолчать навек?
Однако разбойник не испугался.
— Ворон здесь один — наш атаман! Но если атаману наплевать на своих товарищей… То как бы ему одному летать не пришлось.
— Угрожаешь?! — окончательно свирепея, взревел одноглазый. — Ты?! Мне?! Да я…
— Уменьшишь ватагу еще на одного? — неожиданно вступился за хрипуна Пешта. — Что с тобой, атаман? Если б я не знал тебя столько лет, подумал бы, что ты… испугался.
Ворон тут же забыл о Хрипуне, схватился за саблю и прыгнул ко второму разбойнику. Но, видимо, к этому времени здравый рассудок сумел победить ярость, и атаман лишь толкнул Пешту плечом. Но так, что тот плюхнулся на задницу.
— Я тоже не первый год тебя знаю, — проворчал почти дружелюбно. — Поэтому — живи пока. Но если еще хоть раз откроешь пасть…
Атаман не закончил. Вместо этого посмотрел на алые, будто обильно политые кровью, заросли вишняка, вытер ладонью потный лоб и продолжил:
— Черт! Если б я сам, своей рукой, не всадил в него пулю…
— О ком ты все время толкуешь, Ворон? — стоящий прямо надо мною кормчий тоже присоединился к разговору. — Мы его знаем?
Я молчал, но слушал в оба уха, еще и рот раззявив. Кто бы ни зачищал банду речных пиратов, для меня он уже был лучшим другом. Жаль, помочь не могу. Во всяком случае, сейчас. А там, как говорил слепой старик на смертном одре: «Поживем — увидим».
Глупая шутка. Тьфу три раза… Это всё от нервов. Понос мыслей.
— О побратиме своем, чтоб его черти в аду мордовали, — ответил Типуну атаман. — О ком же еще?
— Этого не может быть! — хлопнул по фальшборту кормчий. — Мы же все видели, как ты стрелял, а он упал в реку. Без притворства. Замертво… Забудь.
— Плохо ты его знаешь, — не дал разубедить себя Ворон. — Это такая шельма, что и из ада выбраться может. Черт! Поторопился. Надо было ближе подпустить, да в упор садануть. А еще лучше — голову отрубить, колом проткнуть, а после — тело сжечь и пепел развеять. Ну, ничего. Даст бог, встретимся и в третий раз. И тогда я уже не оплошаю.
«Ого! Атаман пиратский никак про оборотня говорит? Тогда я поторопился его себе в друзья записывать. Нафиг, нафиг… С такими друзьями и врагов не надо. Это только в дамских книгах да девичьих грезах благородные кровососы водятся. Возвышенные и душевно мечущиеся… или метающиеся?»
Ворон тем временем принял окончательное решение. Повернулся в сторону зарослей, приложил ладони рупором и крикнул:
— Василий! Это ты, сучий выродок?! Отзовись, паскуда!
Какое-то время вишневая роща молчала, а после откуда-то из глубины зарослей долетел ответ:
— Я… Иуда… я… Молись… На этот раз живым не уйдешь… Будет и у чертей праздник!
Голос звучал так, словно прямо по земле стелился. Шипя и извиваясь, как гадюка. А если учесть, что на берегу к этому времени уже изрядно потемнело, а солнце подсвечивало вишняк, превращая его в один кровавый разлив, то неудивительно, что разбойники непроизвольно попятились к реке. Некоторые даже в воду забрели. Поскольку многие верили, что нечисть не может переходить через бегущую воду. При этом наперебой осеняя себя крестным знамением. Прям монашеский орден или группа паломников, а не разбойничья ватага.
— Свят, свят, свят… — забормотал и кормчий. — Пресвятая Богородица, спаси и помилуй… Неужто Полупуд из мертвых встал?.. Или у Старухи коса притупилась? Типун мне на язык.
«Чего?! Я не ослышался? Он сказал — Полупуд?.. Он в самом деле сказал — Полупуд?! Мама дорогая! Василий жив?! Блин… Но каким чудом? Я же сам видел… Стоп. А что именно я видел? Как запорожец после выстрела за борт упал? Так “после” не значит “вследствие”! Ура! Теперь я точно не пропаду. Василий пришел за мной! Вот это друг, я понимаю! Сам погибай, а товарища выручай! Настоящий побратим!.. Побратим?..»
Тут меня что-то словно под ребро кольнуло и защемило под сердцем.
«Ворон ведь тоже о побратиме говорил. Выходит, они с Полупудом когда-то братались, а теперь — смертельными врагами стали? Ну и что? В жизни разное случается… Отец на сына, дочь на мать руку поднимает… Так чего с выводами спешить? В свое время Василий, если захочет, сам объяснит. Сейчас главное — держаться начеку и быть ко всему готовым. Вряд ли запорожец решил в одиночку всю ватагу разбойничью порешить. Хотя с него станется. Придумает какую-то хитрость. А мне ее надо вовремя распознать и действовать соответственно!»
Пока я радовался и предавался мечтам, любовно оглаживая через штанину и голенище украденный кинжал, на берегу произошли изменения. В отличие от всех, Ворон будто даже повеселел. Во всяком случае, держался одноглазый атаман гораздо увереннее и спокойнее, чем несколькими минутами раньше. Он даже нагнулся и неторопливо подбросил хворост в костер.
Потом снова поглядел на заросли.
— И как же тебе удалось обмануть чертей, Василий? Что они согласились выпустить тебя из пекла?
Ворон больше не кричал. Говорил ровно. Даже до меня не каждое слово долетало. Но Полупуд услышал. И ответил. Тоже обычным голосом. Без змеиного шипения.
— А я пообещал им взамен другую душу прислать… Куда чернее собственной… Как смола.
— Всего лишь? — рассмеялся одноглазый. — Так выходи. Пора нам и в самом деле закончить эту давнюю историю. Хоть на ножах, хоть на саблях… Обещаю, между нами никто не встрянет. А ты знаешь, Василий, мое слово верное.
— Знаю… — после непродолжительной паузы ответили заросли. — Как только земля носит такого выродка? Не расступится под ногами.
— Может, потому что я теперь больше челном… — опять рассмеялся Ворон. — И батька Славута на меня не гневится. Уж кто-кто, а он стольких сгубил, в шторма да на порогах, что мне за три жизни не управиться. Ватага тоже подобралась не хуже атамана… Типуна помнишь? Здравия тебе он не желает, сам понимаешь… А вот гостинец, при случае, мог бы передать…
Атаман с Полупудом продолжали попрекать один другого, не упоминая ничего конкретного, зато рядом со мною готовилась подлость.
— Гостинец, значит… — пробормотал кормчий. — Как скажешь, атаман. Можно и гостинец… Галушка свинцовая сгодится? Чтоб ему подавиться, типун мне на язык…
Кормчий опустился на одно колено и принялся заряжать мушкет, продолжая бормотать при этом:
— Ты мне только под выстрел его подставь… я уж не промахнусь, будь спокоен… В третий раз не уйдет.
Тем временем Ворон с Полупудом вроде договорились. Все разбойники отошли к одному краю опушки, подкинув сперва побольше дров в костры, а одноглазый атаман — сместился в другую сторону. Так что между ними оставалось шагов сорок свободного пространства. Ворон даже руками развел, как бы говоря Полупуду, гляди — остались только мы с тобой.
Очень благородно и похоже на правду, если б не пришвартованный у берега байдак. А вот от него до линии костров напрямую было не больше двадцати метров. И кормчий Типун, положив ствол на фальшборт, только ждал, когда увидит цель. Промахнуться с такого расстояния почти невозможно. Особенно картечью.
