Стивен Эриксон
История свидетеля
Книга 1
Бог не желает
Этот роман посвящается Ленор Кеннеди — за то, что периодически вытаскивает меня в Интернет, и за дружбу
Действующие лица
Рэнт — полукровка-теблор, внебрачный сын Карсы Орлонга
Дамиск — охотник и следопыт
Гоур — повелитель черных джеков
Нилгхан — воин черных джеков
Сарлис — мать Рэнта, обычная женщина
Тройка — убийца-ши’гал
Грубьян — капитан, командир роты
Шрейка — сержант
Подтелега — капрал
Изыск — рядовой
Громоглас — рядовой
Трындец — рядовой
Чашка — рядовой
Штырь — сержант
Моррут — капрал
Омс — рядовой
Голодранка — рядовая
Бенгер — рядовой
Никакнет — рядовая
Дрючок — сержант
Перекус — капрал
Заводь — рядовая
Фолибор — рядовой
Плед — рядовой
Аникс Фро — рядовая
Делас Фана — дочь Карсы Орлонга
Тонит Агра — дочь Карсы Орлонга
Сатал — дочь Карсы Орлонга
Карак Торд — сын Делюма Торда; воин
Далисса — вдова Байрота Гилда
Пэйк Гилд — дочь Далиссы и Байрота Гилда
Элад Тарос — воевода всех теблоров
Валок — сунид, бывший раб
Байрак — сунид, бывший раб
Галамбар — ратид, освободитель рабов-сунидов
Сивит Гила — ратидка, воин
Торас Ваунт — ратидка, воин
Салан Ардал — вождь сунидов
Кадараст — ратид, воин
Хесталана — ратидка, воин
Багидд — ратид, воин
Сти Эпифаноз — разведчица из клана Яркий Узел
Наст Форн — лейтенант, командир гарнизона
Блага Ролли — сержант
Коняга — капрал
Транд — рядовой
Летунья — рядовая
Ошибка — рядовая
Припрыжка — рядовая
Гунд Желтый — рядовой
Андрисон Балк — командир отряда
Ара — лейтенант
Палка — сержант
Сугал — сержант
Ревун — сержант
Струпп — маг
Кранал — маг
Вист — маг
Шлёп — «ночной клинок»
Байрдал — «ночной клинок»
Паунт — «ночной клинок»
Орул — «ночной клинок»
Паллат — «ночной клинок»
Фрай — «ночной клинок»
Ирик — «ночной клинок»
Рэйле — «ночной клинок»
Сильгар-младший — мэр Серебряного Озера
Сторп — хозяин таверны «Черный угорь»; ветеран
Зверушка — ласка
Жрикрыс — маг
Блоуланта — швея
Варбо — обозник
Севитт — кулак, командир Четырнадцатого легиона
Лепесток — командир батальона, Четырнадцатый легион
Мертвяга — командир батальона, Четырнадцатый легион
Сеножога — капитан, Четырнадцатый легион
Хрип — сержант, Четырнадцатый легион
Сулбан — сержант, Четырнадцатый легион
Беллам Ном — сержант, Четырнадцатый легион
Пест — морпех
Доброночь — морпех
Олит Фас — морпех
Ведьма-Путаница — племенной дух
Нистилаш — колдун-ганрел
Сука-Война — богиня джеков
Каснок — повелитель белых джеков
Блед — Пес Тени
И что теперь делать? Повелитель Смерти мертв. Отец Войны безмолвно покоится в разбитой гробнице. Свет и Тьма сбежали в Тень, а Тень мечтает о солнечном свете. Дома лежат в забвении. Тщетно кричат глашатаи, каменщики просеивают пыль в онемевших ладонях, возлюбленные одиноко ждут в ночи. Рыдают королевы, спотыкаются короли. Весь мир пришел в движение, и с каждым вздохом и произнесенным словом умирает истина.
Старуха идет по коридору, одну за другой зажигая свечи, но голодный ветер крадет за ее спиной каждый язычок пламени.
Но я вижу простершееся передо мной новое поле битвы, встречающее рассвет тяжким молчанием. Вскоре рассеется тьма, открыв взору два противостоящих войска. Словно крылья, хлопают на ветру знамена, над рядами солдат поднимается пар. Восходящее солнце освещает броню и оружие, которые напоминают рассыпанные сокровища.
А затем среди врагов возникает он: одинокая фигура, словно башня из плоти и непреклонной силы воли. Кости его подобны железу, но на лице лежит печать усталости. Он не поборник кого бы то ни было, но бог для каждого. Он — кровавое благословение воина и сладостный поцелуй любовника, свидетель при каждой смерти и творец детей. Он — золоченый нос корабля истории, яростно вздымающийся среди пены, но при этом свободно чувствует себя в пространстве между могильным курганом и древним менгиром. Он — тяжкая поступь и легкое как перышко касание, холодный взор и мимолетный взгляд. Все капитулируют перед ним, и всё приносится ему в жертву. Ради него рушатся государства, во имя его преклоняют колени боги. Не вините его, если империи пылают, равно как и в тот миг, когда от вас отворачивается возлюбленный. Быть свидетелем — значит начать видеть. Видеть — значит начать понимать. А понять — значит в страхе отпрянуть. Но он не отступает, без оружия и брони противостоя этому будущему, и я знаю, кто он: Нежелающий Бог, Беспомощный Бог, Убийца Всех и Никого.
Враг не двигается с места. Солнце заливает поверхность мира золотыми лучами. Станет ли этот день днем войны? Посмотрим…
Ханаскордия. Видения Последнего Пророка. Третий Карсанский апокриф (Даруджистан, в год Вызова Фералы)
Пролог
Подъем занял шесть дней. К середине седьмого они добрались до вершины склона, по которому в последние два дня продвигались вдоль почти отвесной ледяной стены, которая высилась слева. Поверхность стены была изъедена недавним таянием снегов, но на такой высоте зима все еще держала горы мертвой хваткой, а яркие солнечные лучи искрились и переливались, подобно радуге, в порывах сильного холодного ветра.
Вершина склона представляла собой покатый неровный хребет, на котором едва могли устоять четверо теблоров. Ветер отчаянно завывал, взъерошивая мех на составлявших их одежду шкурах и дергая за болтающиеся ремни оружия. Ветер то и дело пытался сбить всех четверых с ног, будто разгневанный их стойкостью. Эти высоты, равно как и сам этот мир, не принадлежали им. Слишком близким было небо, и слишком разреженным был воздух.
Вдова Далисса из племени теблоров плотнее запахнула на плечах волчью шкуру. Склон впереди круто уходил вниз, к массе разбитого льда, песка и снега, которая тянулась вдоль берега, словно защитная стена.
Никто из четверки не готов был пока начать разговор. Прищурившись, вдова Далисса взглянула на север, где предположительно заканчивалось озеро, но повсюду, насколько хватало глаз, все было белым-бело. Над белизной, подобно мутным облакам, парили самые высокие вершины, а вид лишенных снега южных склонов наводил ужас. Вдова Далисса повернулась к стоявшему справа от нее молодому воеводе.
Ее до сих пор удивляло, что рядом с ними ратид, как будто тысячелетия вражды и убийств ничего не значили, по крайней мере не настолько, чтобы помешать этому воеводе оказаться среди уридов в поисках воинов, которые сопроводили бы его к этим местам.
Все менялось.
— Значит, твой народ смог увидеть, — сказала Далисса, пристально взглянув на него.
Элад Тарос оперся на свой двуручный меч, воткнув острие в стекловидный лед, заполнявший трещину в камне у его ног.
— На высокогорных летних стоянках, — кивнул он, — Белые Лики уже больше не белы.
Лишь немногие уриды, слышавшие историю Элада, смогли понять всю значимость этого известия. Жизнь текла медленно, в размеренном ритме сменяющих друг друга времен года. Если прошлая зима выдалась более холодной — что ж, значит, позапрошлая была теплее. Если оттепель вдруг наступала резко и неожиданно, если с северных вершин приносило странные потоки теплого воздуха, если день за днем шел снег, образовывая сугробы, где мог бы с головой утонуть теблор, если сами леса взбирались все выше по горным склонам, в то время как деревья, которые росли ниже, погибали от летней засухи и болезней… что ж, подобно тому, как каждое лето приходилось выбирать новое высокогорное пастбище, так менялся и образ жизни постоянно приспосабливавшихся теблоров.
Уриды бормотали, что этого известия не стоит пугаться. Да, возможно, ратиды — жители тех немногих селений, что остались в отдаленных укрытых местах, прячась от алчных работорговцев с юга, — просто взяли моду постоянно скулить, словно побитые псы, и теперь вздрагивают при виде теней в небе…
Подобные слова могли бы омрачить лик Элада Тароса, но он лишь улыбнулся, оскалив зубы в беззвучном рыке.
— Все «дети»-работорговцы мертвы, — объявил он, испустив медленный долгий вздох. — Или вы не поверили даже этим слухам? Неужели мое имя здесь ничего не значит? Я Элад Тарос, воевода всех сунидов и ратидов, свободных и когда-то бывших рабами. Головы тысяч «детей»-работорговцев отмечают наш победный путь на родину, и каждая насажена на сунидское или ратидское копье. — Он помедлил, и его серые глаза презрительно блеснули. — Если потребуется, я найду нескольких воинов-фалидов для путешествия на север…
И на этом все закончилось. В конце концов, что мог бы сказать Элад Тарос ненавистным фалидам? «Уриды сбежали в свои хижины и не стали меня слушать…»? Даже для тех, кто ничего не понимал, выбора не оставалось, ибо каждым воином повелевала гордость.