— Мел вам понравится, — сказал Коули после того, как заарканил Чарльза на новую работу. — Он человек порядочный, интеллигентный, храбрый и честный.

— Понятно, сэр. Могу я спросить, в чем его проблема?

— Он один из тех, кто проклят красотой.

Чарльз кивнул. Прекрасно разбираясь в человеческих достоинствах и слабостях, он понимал, что от красивых мужчин можно ждать чего угодно. Это правило быстро усваивают пехотный офицер и полицейский.

Красавчики быстро привыкают находиться в центре внимания. Они ждут, что все произойдет именно так, как хотят они. Не любят получать приказы, особенно от тех многих, кто внешне менее привлекателен. Живут в своем собственном ритме. Порой словно не слышат то, что им говорят. Очень упрямы, но обусловлено это не какой-то четкой логической линией, а убежденностью в том, что красота дает им определенные божественные права. Кино и иллюстрированные журналы только усугубили все эти проблемы, поскольку на экране самый красивый мужчина непременно оказывается самым лучшим, центром вселенной, притягивающим всех девчонок, героем, победителем, — и в жизни смазливый парень нередко воображает то же самое о себе, вот только ему еще необходимо делом заслужить подобную репутацию. Поэтому все эти проблемы — сознание собственной значимости, затаенные обиды, постоянное соперничество, зависть, ревность, мелочи такие мелкие, что они даже не заслуживают упоминания, однако оставляют незаживающие раны, — превращают общение с красивым мужчиной в тяжкое испытание.

Стратегия Чарльза абсолютно во всех делах заключалась в агрессии; вот почему он хотел первым делом разобраться с этим красавчиком, и потому, лишь бросив взгляд на полное народу дежурное помещение, направился прямиком в кабинет Первиса, сообщил секретарше, кто он такой, и выразил надежду, что глава отделения уделит ему несколько минут.

Но действительно ли Первис возглавлял отделение? Это еще было под вопросом. Директор любил оставлять некоторую неопределенность, чтобы можно было наиболее благоприятно подправить отчеты о проведенных операциях, и посему оставалось неясным, кто именно возглавлял эту группу следователей Отдела. Первис привлекал к себе все внимание; прозванный «Кларком Гейблом» отделения, он был его лицом и в радости, и в горе. Первис быстро усваивал, что вместе со славой приходит и критика — всегда. На самом деле руководил отделением как следственным ведомством Сэм Коули; это он принимал решения, был организатором и сам работал до безумия напряженно. У него имелась прямая линия связи с директором, и он по несколько раз в день разговаривал с этой августейшей личностью, в то время как Первис оставался за пределами узкого круга приближенных.

— И, если сможете, сделайте для меня одно одолжение, — добавил Сэм. — Пожалуйста, для всех относитесь к Мелу так, будто именно он тут главный. Если наши ребята почувствуют, что наверху какие-то разногласия, они забеспокоятся. Все вопросы должны поступать ко мне через Мела. Не надо, чтобы он чувствовал себя обойденным. Это понятно?

— Думаю, я с этим справлюсь, — сказал Чарльз.

По армии и по своему округу он знал, что в жизни структура ведомства редко оказывается такой прямолинейной, какой прописана на бумаге. И вести игру нужно, исходя из действительности, а не идеала.

— И еще есть Клегг, — продолжал Коули.

Далее он объяснил, что Клегг, еще один следователь, якобы гений тактики, фактически руководил операцией в «Маленькой Богемии», и хотя широкой общественности его имя было не известно, в Отделе его хорошо знали. Поэтому именно его винили в провале. Однако Клегг принадлежал к «старой гвардии» Отдела — на самом деле он пришел еще до назначения директора, — поэтому никаких официальных санкций к нему применить не могли. А он был рад возможности свалить вину на других и вести себя так, будто ничего не произошло. На его карьере это никак не сказалось. Но его деликатно отстранили от вопросов тактики и обучения, и теперь он занимался исключительно административной работой.

Таким образом, тактическая сторона дела оставалась неприкрытой, и Чарльз догадывался, кому ее поручат, поскольку он кое-что смыслил в подобных вопросах, так как во время Великой войны провел пятьдесят с лишним рейдов. К этому также можно было добавить и то, что он был в Отделе человек посторонний, без своих покровителей, и потому им можно было легко пожертвовать в случае новой катастрофы.

Первис оказался весьма приятным человеком — еще мягче, чем Сэм Коули. Как и говорил Сэм, он обладал очень привлекательной внешностью кинозвезды: лет тридцати, с зализанными назад светлыми волосами, как это было принято в Голливуде, орлиным носом и ровными белоснежными зубами. Одет Первис был безукоризненно, опять же как кинозвезда: накрахмаленная сорочка, галстук, обвивший жесткий воротничок, по последней моде, темно-красный; костюм-тройка — великолепный образчик портновского искусства, клетчатая шотландка в стиле, введенном герцогом Виндзорским, бесспорным претендентом на звание самого щегольски одетого мужчины на свете. Протянув руку с ухоженными пальцами, он сказал:

— Шериф, зовите меня просто Мелом. Рад, что вы с нами в одной лодке.

Когда Первис встал из-за стола и шагнул ему навстречу, Чарльз обнаружил еще одну неблагоприятную реальность — Первис был коротышкой. Коротышка с красивым лицом: коварное сочетание.

— Очень рад быть здесь, сэр.

— Пожалуйста, садитесь. Закуривайте, если хотите. Я сам сейчас выкурю сигару, не желаете присоединиться?

— Благодарю вас, сэр, нет. Я — деревенский парень и привык по старинке скручивать самокрутки.

Первис достал, обрезал и раскурил сигару размером с торпеду, наслаждаясь каждым шагом этого ритуала, а также используя его для того, чтобы оттянуть свою маленькую лекцию, ибо он до сих пор еще не определился с тем, что сказать. Чарльз отметил эту заминку, пока скручивал идеальную самокрутку — господь одарил эти умелые руки еще одним маленьким даром, — и запаливал ее, в свою очередь также наслаждаясь возможностью покурить. Смахнув с губ крошку табака, он повернулся к своему частично-наполовину-вроде-как-бы-непонятно-какому боссу.

Первис начал с лести, не подозревая, что Чарльз к ней бесчувственен, хотя и оценил усилия.

— Вы приехали из провинции, но не деревенщина, если судить по вашему личному делу. Все эти рейды во время войны… Вы вышли победителем в семи перестрелках, в том числе в знаменитом деле с отделением Первого национального в Блю-Ай — вы против трех городских ребят, вооруженных до зубов, и вы уложили всех троих.

— Тут сыграло свою роль везение.

— Я бы уточнил: везение, а также мастерство и мужество. Так или иначе, в настоящий момент мое имя втоптано здесь в грязь — втоптано в грязь везде, раз уж об этом зашла речь, из-за той кутерьмы в Висконсине. Если б я верил слухам, то собрал бы вещички и купил билет домой до Южной Каролины. Вы знакомы с этим делом?

— В общих чертах, сэр. Подробностей я не знаю.

— Вот вам подробности. Мы облажались. Оправдания никого не интересуют, всем нужны только результаты. Клегг облажался, я облажался, мои ребята с пистолетами облажались. Очень много стрельбы, и всё без толку. Пострадали невинные. Мы потеряли одного сотрудника. В глазах директора я упал ниже некуда. Так что если вы сможете пригвоздить Диллинджера, вы не только окажете великую услугу своей родине, но и сильно поможете Мелвину Первису из Флоренса, штат Южная Каролина.

— Понятно, сэр.

— Мы хотим, чтобы вы взяли на себя обучение огневой подготовке и тактике, вероятно, на полицейском стрельбище в Чикаго, два раза в неделю. Вам придется потрудиться, но нашим парням необходимо научиться стрелять. Они ребята хорошие, толковые, однако готовились стать профессорами криминалистики, а не стрелками Дикого Запада. И нам нужно подтянуть их до уровня тех, с кем им предстоит сражаться, а эти гангстеры, сказать по правде, стреляют прекрасно и в деле ведут себя решительно. Ни в коем случае нельзя относиться к ним с пренебрежением. Они — грозные противники. Говорят, что тот, кого, немыслимое дело, зовут Малышом, — лучший в стране стрелок из пистолета-пулемета «Томпсон», а Гомер ван Митер и Рыжий Гамильтон отстают от него совсем немного.

— Я с радостью займусь огневой и тактической подготовкой. Лучшая тактика: стреляй первым.

— Великолепно. К сожалению, в Висконсине мы открыли огонь первыми и подстрелили трех безобидных ребят и предупредили гангстеров.

— Плохая разведка.

— Полностью согласен. Хорошо, теперь несколько правил. Первое и главное: ни слова ребятам из прессы.

— Понял.

— Второе: никакой славы. Слава достается Отделу, а не отдельным агентам, а наш директор и есть Отдел. В начале карьеры я допустил ошибку и приобрел известность. Я слишком много говорю, мне никак не удается заставить себя замолчать. Вот почему я сам накликал на себя беду. И не знаю, как из нее выбраться, поскольку все газетчики ждут от меня каких-либо заявлений, и если я их не делаю, они воображают, будто что-то пошло не так. Поэтому чем лучше я выполняю свою работу, тем в более плохом свете предстаю сам. Не повторяйте эту ошибку, шериф.