До этого дня.
Я повертел письмо в руках.
Судя по почтовому штемпелю, его отправили несколько недель назад. Конверт я распорол с клокочущим внутри беспокойством. Светские беседы, обмен любезностями, вопросы вроде «как дела» — все это не про Эндрю Блэка. Что-то с ним происходит, или что-то случилось, а я узнаю об этом только сейчас.
Внутри лежал только полароидный снимок и маленькая сложенная записка.
На фотографии была черная сфера, лежавшая, видимо, на столе Эндрю. Рядом с ней он поместил линейку, и, хотя снимок был нечетким, было видно, что диаметр объекта составляет около десяти сантиметров. Больше ничего рассмотреть я не смог: снимок был слегка размытым, а сфера — совершенно черной. Единственное, что выдавало ее трехмерность, — это легкий полумесяц блика на левой стороне и столь же слабое отражение стула, стоящего где-то справа.
Объект — чем бы он ни являлся — был черным, как дыра в пространстве. Меня это нервировало.
Пишу я это не просто так. Я очень долго думал, стоит ли вообще включать мою реакцию, но факт остается фактом. Мне сразу же не понравился этот снимок. Что касается того, важно ли это и нужно ли придавать этому значение, — уже совсем другой вопрос.
Я отложил кадр и развернул записку Эндрю.
Всего семь слов, написанных все тем же четким почерком:
...Томас,
Как думаешь, что это?
Эндрю Блэк
8. Ситуация с Марией Магдалиной
— Нет, — сказала Софи Алмондс, едва я выложил на стол между нами письмо и фотографию черной сферы Блэка. Ей хватило одного взгляда, чтобы узнать почерк, затем она подняла ярко-голубые глаза и посмотрела на меня, спокойная, как лодка на ровной глади моря.
— Но что это такое? — спросил я, имея в виду объект на фото.
— Не знаю. Бильярдный шар? Зачем он тебе это прислал?
— С какой целью Эндрю Блэк вообще что-то делает?
Она не ответила.
— Может, потому что… Отец ведь умер, и ему теперь не к кому…
Софи скрестила руки на груди.
— Я не хочу это обсуждать.
Софи Алмондс работала в издательстве «Хэйс и Хит» литературным агентом. Она помогала клиентам — включая меня — искать заказы, заключать контракты и получать авансы за романы и любые другие произведения. Я брался за все, что мне предлагали, а предлагали, честно говоря, немного, но Софи Алмондс никогда не сдавалась. К сожалению, формально она все еще являлась литературным агентом Эндрю Блэка, из-за чего говорить с ней о его письме было весьма… проблематично.
Софи имела железное правило никогда не обсуждать клиентов с другим клиентами — особенно Эндрю Блэка, — а еще я как-то заметил, что от одного упоминания имени этого человека ее челюсть слегка напрягалась. Чуть больше шести лет назад Софи Алмондс заключила сделку десятилетия, а потом эта сделка провалилась из-за причуд Блэка (он бы сказал не причуд, а принципов). В общем, если бы я мог в тот день поговорить о письме Блэка с кем-нибудь еще, я бы так и сделал.
— Я волнуюсь за него. Вдруг у него проблемы? — продолжил я, поставив локти на стол. — Думаю, это… не то чтобы крик о помощи, но… Похоже, он старается меня заинтриговать, чтобы я ему ответил.
Я ждал, но Софи молчала.
— Я все размышлял, почему так мало информации. Почему не написал подробностей? Мы с ним столько лет не общались… Думаю, он хочет вынудить меня ответить. Вот это, — я указал рукой на фото и записку, — приманка. Очень хорошая приманка.
Я перевернул конверт, чтобы показать адрес на обратной стороне.
— Он даже оставил информацию о своем местоположении. Чтобы удостовериться, что я отвечу.
— А ты собираешься отвечать?
— Да. Ну, планирую.
Большие голубые глаза Софи ярко блестели, как твердое полированное стекло. Казалось, меня распарывают по стежку зараз.
— Но пока что ответа ты не дал, я правильно понимаю?
— Пока нет.
— Хорошо. — Ее взгляд переключился на Темзу, виднеющуюся из окна паба. — И не отвечай. Так будет лучше.
Ростом Софи Алмондс была где-то метр шестьдесят, ее темно-каштановые волосы, в которых проглядывало все больше седых волосинок, доходили до плеч, и она часто завязывала их простой черной лентой. Она была спокойной, внимательной женщиной с большими выразительными глазами и телосложением бегуньи на длинные дистанции. Софи напоминала мне маленькую, жилистую хищную птичку, что живет на выжженных вересковых пустошах и никогда не теряет бдительности, поскольку от этого зависит ее жизнь. Однажды мне пришла мысль — навеянная или тем, как она себя держит, или холодным, непоколебимым взглядом, или, может быть, ее маленькой черной записной книжкой, в которой, как мне казалось, содержатся многие секреты мира, — в общем, однажды мне пришла мысль, что птичка-Софи раньше была сфинксом, но потом ее победил некий великий герой, обрекая на двуногое существование. Ее явно не стоило недооценивать.
«Софи Алмондс за тридцать, — думал я, — и, скорее всего, у нее скандинавские корни». Но это только предположение, поскольку личную информацию она держала в тайне — как и дела клиентов. И как я уже говорил, давить на нее очень неразумно; делать это стоит только в крайних случаях.
— Я волнуюсь за него, — повторил я.
— Мой тебе совет, — отозвалась Софи через мгновение, медленно переплетя пальцы. — Положи фотографию и записку обратно в конверт, а затем отдай конверт мне.
— Зачем?
— Чтобы я отнесла его домой и сожгла.
Я посмотрел на нее.
— Как-то радикально.
— Да нет. Во-первых, я считаю, стоит уничтожить адрес Эндрю Блэка, а то вдруг его кто заполучит. Мы по-прежнему представляем его интересы, а значит, обязаны защищать его анонимность.
Я выгнул бровь.
Софи вздохнула.
— Ладно, послушай. Не стоит ему отвечать. Хочешь моего совета? Это он и есть. Другого не жди. Не отвечай ему.
— Хорошо.
— Отлично.
— Нет, я понял тебя, только вот…
— Только что?
— Я знаю, ты не испытываешь к нему теплых чувств.
Софи молчала.
— И я не виню тебя за это. Ты заключила с ним потрясающую сделку на серию книг, а он взял и…
Софи посмотрела на меня.
— Сделал то, что сделал, — закончил я.
Сквозь профессиональное самообладание прорвалась слабая улыбка, в которой не было ни капли теплоты.
— Серия книг, — тихо повторила она и издала то ли смущенный смешок, то ли горький вздох. Что бы это ни был за звук, меня он прорезал, как битое стекло.
Я выждал несколько мгновений.
Часы отсчитывали секунды, река неслась вдаль.
— Послушай. Я понимаю, что грузить тебя этим не стоит, но, как уже сказал, я боюсь, что у него проблемы.
— Нет у него проблем.
— Ты точно в этом уверена?
Софи не ответила.
— Вот видишь! Он никогда не попросит прямо, никогда не скажет, что у него на уме, как нормальные люди. И что-то срочное, какая-то острая проблема заставила его вот так… — Я придвинул записку к ней. — Я волнуюсь за него. Сильно волнуюсь.
— С чего бы?
— Что значит «с чего бы»?
— Том, ты же и сам его недолюбливаешь.
— Я… Нет, это не так…
— Именно так.
Я одарил Софи взглядом.
— Именно так, — продолжила она. — И это нормально. С какой стати он тебе должен нравиться? Том, почему тебя так заботит Эндрю и его чертова книга? Может, лучше об этом поразмышляешь, вместо того чтобы… — она махнула рукой на записку.
Я не отводил взгляда.
— Я волнуюсь за него, — повторил я. — А вот это, — я придвинул к записке фотографию, — чем бы эта штука ни была, меня она тоже беспокоит.
Софи уставилась на меня. Затем сложила руки на груди, пытаясь прочесть мое выражение, проникнуть в мысли.
— Это как-то связано с его бреднями? — наконец, произнесла она. — С его этой энтропией и концом света?
— Просто взгляни на снимок.
Софи не сразу, но перевела взгляд на лежавшее рядом фото и, казалось, впервые по-настоящему на него посмотрела. Она свела брови, и над ними появилось несколько аккуратных, маленьких морщинок. Подняв снимок, она долго рассматривала его, словно ювелир, оценивающий камень. Вертела его так и сяк, подносила к свету, осматривала оборотную сторону и наконец положила на стол и подтолкнула обратно к записке указательным пальцем — тук-тук-тук, — пока оба предмета не встали в одну линию, а после долго молча их разглядывала. В конце концов она заговорила тихим, ровным голосом, не поднимая глаз:
— Том, знаешь, как устроена ловушка для енотов?
— Я… Нет, не сказал бы.
— Очень умное приспособление, — она не отрывала глаз от фото и записки. — Берешь маленькую клетку, очень маленькую — размером с чайник. Крепишь ее к земле и внутрь кладешь что-нибудь блестящее.
— Что, например?
— Неважно, главное, чтобы сверкало — страз или бриллиант. Что хочешь. Главное, чтобы этот блестящий предмет нельзя было достать через прутья клетки.
Софи бросила на меня быстрый взгляд.
— Ага, — отозвался я.
— После этого ловушка готова. Оставляешь ее и идешь домой. А потом появляется енот. Он видит блестяшку и пытается вытащить ее из клетки. И так пытается, и этак — еноты ведь любят блестящие вещи, — и ничего у него не получается. Но и сдаться енот не может; не может даже представить, что ему придется расстаться с найденным сокровищем, поэтому он остается на месте, сжимая в лапах находку. На следующее утро, когда ты вернешься с мешком и ему захочется спрятаться, — он не сможет, потому что слишком уж блестящая, чудная и интригующая штука ему попалась.