16

Последние пассажиры уже выходили из самолета. Одна из них, женщина лет семидесяти, с видом полного замешательства, характерного только для пожилых людей, которые летят в первый раз и к тому же почти не знают английского, остановилась в проходе, протягивая свой билет Джейн Дорнинг.

— Как мне вообще найти самолет на Монреаль? — спросила она. — И что будет с моим багажом? Мне пройти таможню здесь или там?

— У выхода будет стоять служащий аэропорта, он даст вам всю необходимую информацию, мадам, — разъяснила Джейн.

— Да, но я только не понимаю, почему вы не можете дать мне всю нужную информацию? — возмутилась старушка. — Там так много народу.

— Пожалуйста, проходите, мадам, — сказал капитан Макдоналд. — У нас здесь одна небольшая проблема.

— Что ж, простите, что я живу, — обиженно проговорила старушка. — Я, наверное, случайно выпала из катафалка.

С этими словами она прошествовала мимо них, задрав нос, как собака, почуявшая запах дыма вдали, сжимая в одной руке сумочку, в другой — бумажник с билетами (бумажник так и распирало: судя по количеству билетов, эта старушка только и делала, что летала по миру, меняя самолеты в каждом аэропорту).

— Эта дама больше в жизни не сядет на самолет компании «Дельта», — пробормотала Сюзи.

— Меня не гребет, пусть летает как хочет, хоть на загривке у супермена, — сказал Макдоналд. — Она последняя?

Джейн протиснулась между ними, заглянула в салон бизнес-класса, потом в главный салон. Никого.

Она вернулась и доложила, что самолет пуст.

Макдоналд повернулся к трапу и увидел, как сквозь толпу пробираются два таможенника в форме, извиняясь на каждом шагу, но даже не глядя на людей, которых они толкали. Последней они пихнули разобиженную старую леди, которая уронила свой бумажник. Бумаги рассыпались во все стороны, и она пронзительно завопила, как рассерженная ворона.

— О'кей, — подытожил Макдоналд. — Вы, ребята, вон там и стойте.

— Сэр, мы офицеры Федеральной таможни…

— Замечательно, я просил вас прийти, и я очень рад, что вы явились так быстро. Но пока что постойте там. Это мой самолет, а этот гусь, который засел в туалете, пока еще мой подопечный. Как только он выйдет из самолета на трап, забирайте его себе и запекайте хоть с яблоками. — Он кивнул Диру. — Дадим сукину сыну еще один шанс и ломаем дверь.

— Я не против, — отозвался Дир.

Макдоналд постучал в дверь туалета и заорал:

— Выходите, приятель! Последний раз прошу вас по-хорошему!

Никто не отозвался.

— О'кей, — заключил Макдоналд. — Приступим.

17

Эдди смутно расслышал старческий голос: «Что ж, простите, что я живу! Я, наверное, выпала из катафалка!»

Он разрезал уже половину ленты. Когда старуха начала вопить, рука его дернулась, и по животу потекла струйка крови.

— Дерьмо, — сказал Эдди.

— Руганью здесь не поможешь, — прохрипел стрелок. — Давай заканчивай. Или при виде крови тебя мутит?

— Только когда кровь моя.

Лента начиналась прямо над животом. Чем выше он резал, тем хуже видел, куда он тычет ножом. Он прошел еще дюйма три, и едва не порезался снова, когда услышал, как Макдоналд сказал таможенникам: «Вы, ребята, вон там и стойте».

— Я не могу больше резать. Я ни черта не вижу. Мне подбородок мешает, мать его, — сказал Эдди. — Я себя точно проткну, если ты мне не поможешь.

Стрелок взял нож в левую руку. Рука дрожала. Наблюдая за трясущимся лезвием, наточенным до самоубийственной остроты, Эдди занервничал.

— Может, я все-таки лучше сам…

— Погоди.

Стрелок уставился на свою левую руку. Эдди не то чтобы совсем уж не верил в телепатию, но и не то чтобы верил в нее. И все же сейчас он почувствовал что-то столь же реальное и ощутимое, как, скажем, жар, идущий от печи. А уже через пару секунд он понял, что это: таинственный незнакомец собирал свою волю в кулак.

Как же он, черт возьми, умирает, если даже я чувствую его силу?

Дрожь в руке потихоньку прекращалась. Вскоре она превратилась в слабенькое подрагивание. А еще через десять секунд рука стала твердой как камень.

— Ну вот. — Стрелок шагнул вперед, поднимая нож, и Эдди почувствовал вдруг, что, кроме силы, от него действительно исходит жар — обжигающее затхлое дыхание лихорадки.

— Ты левша? — спросил Эдди.

— Нет, — ответил стрелок.

— Боже мой. — Эдди решил, что ему лучше закрыть глаза. Так он и сделал и только услышал, как шелестит разрезаемая лента.

— Готово, — сказал стрелок, отступая. — Теперь давай стягивай, сколько сможешь. Я помогу тебе сзади.

Вежливый стук в дверь сменился ударами кулака. Пассажиры все вышли, подумал Эдди. Никакого тебе больше мистера Славный Парень. Вот паскудство.

— Выходите, приятель! Последний раз прошу вас по-хорошему!

— Дергай! — прорычал стрелок.

Обеими руками Эдди схватился за края разрезанной ленты и дернул ее изо всей силы. Больно, еще как больно! «Хватит скулить, — сказал он себе. — Могло быть и хуже. Хорошо, что у тебя не такая волосатая грудь, как у Генри».

Он посмотрел на себя и увидел поперек груди красную полоску раздраженной кожи шириной дюймов в семь. Он порезался как раз над солнечным сплетением: кровь сочилась из ранки и алой струйкой стекала к пупку. Пакеты с товаром болтались теперь под мышками, как закрепленные сикось-накось седельные сумки.

— О'кей, — раздался за дверью уборной приглушенный голос. — При…

Эдди пропустил окончание фразы из-за внезапного взрыва боли у него на спине: это стрелок бесцеремонно сорвал остатки ленты.

Эдди закусил губу, чтобы не вскрикнуть.

— Надевай рубаху, — сказал стрелок. Лицо его — Эдди думал, что бледнее у живого человека уже не бывает, — теперь стало серым, как старый пепел. В левой руке он держал сорванную ленту (она слиплась в спутанный клубок, и пакетики с белой дрянью смотрелись на ней точно два белых кокона). Потом стрелок бросил ее на песок. Эдди заметил свежую кровь, проступившую сквозь грубую повязку на правой руке стрелка. — Быстрее.

Послышался громкий удар. Теперь в дверь не просто стучали с вежливой просьбой освободить помещение. Эдди заглянул в туалет и увидел, что дверь дрожит. Свет внутри замигал. Они пытаются выломать дверь.

Он подхватил рубашку. Пальцы его стали внезапно какими-то слишком большими и неуклюжими. Левый рукав вывернулся наизнанку. Эдди стал выдергивать его обратно, рука на мгновение застряла, потом он дернул изо всей силы, но без толку.

Ба-бах! Дверь в туалет задрожала опять.

— Боги всевышние, ну почему ты такой неуклюжий?! — простонал стрелок, просунув левую руку в рукав рубашки.

Эдди схватил манжету, а стрелок вытащил рукав. Стрелок подал ему рубаху, как дворецкий подает пальто своему хозяину. Эдди влез в рукава и взялся за нижнюю пуговицу.

— Погоди, — рявкнул стрелок и оторвал еще полосу от своей разодранной рубашки. — Вытри живот!

Эдди, как мог, вытерся. В том месте, где он порезался, так и сочилась кровь. Да, нож был острый. Еще какой острый!

Он швырнул окровавленную тряпку на песок и застегнул рубашку.

Ба-бах! На этот раз дверь не просто задрожала, ее полотно прогнулось. Глядя с берега, Эдди увидел, как бутылочка с жидким мылом свалилась с подставки возле зеркала и упала прямо на его сумку.

Он уже собирался заправить рубаху (которую, как ни странно, он застегнул на все пуговицы и правильно) в джинсы, но тут его осенило: вместо того чтобы заправить рубашку, он расстегнул ремень.

— На это нет времени! — Стрелок понял, что пытается закричать, но вместо крика вышел хрип. — Дверь больше не выдержит!

— Я знаю, что делаю, — уверил его Эдди, очень надеясь, что это так, и шагнул обратно через порог между двумя мирами, расстегивая на ходу «молнию» и приспуская джинсы.

Через мгновение — отчаянное, безнадежное — стрелок шагнул за ним следом. Только что он пребывал в своем теле, исполненном жаркой физической боли, и вот он уже лишь холодное ка в сознании Эдди.