Моррис послушал новости, но не услышал ни слова об убийстве романиста, который, если верить той статье в «Тайм», был «голосом, громко призвал детей молчаливых пятидесятых проснуться и найти собственный голос». Молчание в радио было приятной новостью, но не неожиданной. Если верить источнику информации из колонии, домоправительница приходила к Ротстайну один раз в неделю. Был еще помощник по хозяйству, но он приходил только, когда вызвали. Моррис и его друзья-покойники не зря выбирали удобное время, поэтому можно было надеяться, что в течение ближайших шести дней тела не найдут.

В тот же день, где-то на просторах Огайо, он промчался мимо лавочки, которая торгует разной стариной и старьем, но потом развернулся и подъехал к ней. Покопавшись, он купил старый сундук. Шкатулка была старой, но прочной на вид и обошлась ему в двадцать долларов. «Почти за бесценок», — подумал Моррис.

2010

Теперь родители Пита Сауберса ругались часто. Тина называла их ссоры «авки-гавки». Пит думал, что в этом что-то есть, потому что, когда они начинались, из их комнаты слышалось: ав-ав-ав, гав-гав-гав. Иногда Питу хотелось выйти на лестницу и закричать вниз, чтобы они прекратили, просто прекратили. Вы пугаете детей, хотелось ему завопить. В доме есть дети, дети, вы что, дураки, об этом забыли?

Пит был дома, потому что отличникам — у которых из всех занятий только самостоятельная работа днем и еще физкультура в обед, — разрешалось возвращаться домой раньше. Дверь его комнаты была открыта, и он услышал, как отец затарахтел по кухне своими костылями, как только подъехала машина матери. Пит почти не сомневался, что сегодняшнее веселье начнется с родительской фразы: «что-то ты рановато сегодня». Мать ответит, что он никак не может запомнить, что теперь она по средам освобождается раньше. Папа скажет, что еще не привык к жизни в этой части города, и произнесет это так, как будто им пришлось переехать в самого бедного, самого мрачного района города, а не только до северного района Гортфилда, где улицы имеют названия деревьев. Теперь, когда вступительная часть прозвучала, можно было начинать гавкать и лаять.

Пит и сам не был в восторге от Норт Сайда, но и ужасным его не назовешь. Даже в свои тринадцать лет он, похоже, лучше отца разбирался в экономических реалиях их положения. Возможно, потому что он не глотал таблетки оксиконтина по четыре раза на день, как отец.

Здесь они оказались из-за того, что средняя школа Грейс Джонсон, в которой преподавала его мать, закрылась согласно программе городского совета по сокращению расходов. Многие из учителей ГД стали безработными. Линде повезло, ей предложили должность библиотекаря и проверяющего домашних заданий в Нортфилдской начальной школе. Каждую среду она возвращалась раньше, потому что в этот день библиотека закрывалась в полдень. Так работали все школьные библиотеки. Это была еще одна инициатива по сокращению расходов. Папу Пита это раздражало. Он замечал, что члены городского совета себе зарплату не урезали, и называл их сборищем бесовских лицемеров.

Но Пит ничего не знал об этом. Знал он лишь о том, что в последнее время Тома Сауберса все раздражало.

«Форд Фокус», теперь их единственная машина, остановился возле дома, из него вышла мама со старым потертым портфелем в руке. Она обошла лед, который постоянно образовывался в тени возле крыльца под водостоком. Сегодня была очередь Тины посыпать его солью, но она, как всегда, забыла. Мама с опущенными плечами, медленно поднялась по лестнице. Питу не нравилось, когда она ходила вот так, будто кирпич на спине несла. Тем временем в гостиной папе костыли застучали с удвоенной скоростью.

Открылась входная дверь. Пит замер в ожидании. Он надеялся на что-то вроде «Привет, дорогая, как прошел вечер?»

Если бы.

Он и не хотел подслушивать авки-гавки, но в этом маленьком доме совсем ничего не услышать было просто невозможно… Если, конечно, не уйти. Этой зимой к таму стратегическому отступлению он прибегал все чаще и чаще. Но иногда ему начинало казаться, что как старший из детей он должен слушать. Мистер Джейкоб на уроках по истории любил повторять, что знания — это сила, и Пит подозревал, что именно поэтому обязан следить за словесной войной родителей, которая все накалялась и накалялась. Потому что каждая такая авка-гавка растягивала ткань брака сильнее и сильнее, и когда она таки растерзает ее, лучше быть к этому готовым.

Только быть готовым к чему? К разводу? Этот финал был наиболее вероятным. В определенном смысле, будет даже лучше, если они разойдутся — Пит чувствовал это все сильнее и сильнее, хотя еще до конца не осознал свои чувства, — но что именно будет означать развод (еще одно из высказываний мистера Джейкоба) в условиях реального мира? Кто останется, а кто уйдет? Если пойдет папа, как он будет жить без машины, ведь почти не может ходить? Это лишь одна причина, через которую ни он, ни она просто не могут позволить себе уйти. Они и так уже не имеют и гроша за душой.

По крайней мере Тина сегодня не услышит этого оживленного обме-на родительскими мыслями, она была в школе и, вероятно, вернется нескоро. Возможно, после обеда. Она завела себе подругу, Эллен Бриггс: девочка, у которой торчали передние зубы, жила на углу Сикоморовой и Вязовой улиц. Пит считал, что у Эллен мозг, как у хомячка, но по крайней мере теперь Тина не слонялась по дому, тоскуя по друзьям из их старого района, а иногда и плача. Пит не выносил, когда Тина плакала.

Ну а пока, народ, приглушите мобильные телефоны и отключите пейджеры. Гаснут огни, начинается спектакль «Мы по уши в дерьме».

ТОМ: Рано ты сегодня.

ЛИНДА (устало): Том, сего…

ТОМ: Да, среда. Библиотека закрывается раньше.

ЛИНДА: Ты опять курил в комнате. Я чувствую запах.

ТОМ (начиная раздражаться): Только одну. На кухне. С открытым окном. На черных ступеньках лед, и я боялся поскользнуться. Пит снова забыл солью посыпать.

ПОТ (к зрителям): Если он сам составил график дежурства, ему бы следовало знать, что на этой неделе лед должна солить Тина. Этот оксиконтин не только снимает боль, но еще и мозг выключает.

ЛИНДА: Но я все равно чувствую запах, а ты знаешь, что в договоре аренды специально указано…

ТОМ: Ну хорошо, хорошо, я понял. В следующий раз пойду на улицу и упаду с костылей.

ЛИНДА: Дело не только в договоре, Томми. Пассивное корни опасное для детей, мы же это обсуждали.

ТОМ: Обсуждали и обсуждали…

ЛИНДА (заходя в еще более опасные воды): И потом, сколько сейчас стоит пачка сигарет? Четыре пятьдесят? Пять долларов?

ТОМ: Господи, да я пачку курю неделю!

ЛИНДА (штурмуя его оборонительные сооружения арифметикой-громкой танковой атакой): По пять долларов за пачку выходит более двадцати долларов в месяц. И это все идет из моей зарплаты, потому что, кроме меня…

ТОМ: Ну, начинается.

ЛИНДА: …в нашей семье сейчас никто не зарабатывает.

ТОМ: Сколько можно твердить о том же? Можно подумать, я специально под машину лег, чтобы ничего не делать.

ЛИНДА (после долгой паузы): У нас вино осталось? Я бы выпила полстакана.

ПИТ (в сторону): Скажи, что осталось, скажи, что осталось, папа.

ТОМ: Закончилось. Может, ты хочешь, чтобы я сходил в «Зоне» и взял еще одну бутылку? Ну, тогда тебе придется выдать мне заранее мои карманные деньги.

ЛИНДА (еще не плача, но уже дрожащим голосом): Ты ведешь себя, будто я виновата в том, что с тобой это случилось.

ТОМ (кричит): Никто не виноват, и это меня бесит! Ты что, не поняла? Они даже не поймали того, кто это сделал!

На этом месте Пит решил, что с него достаточно. Это был глупый спектакль. Может, они этого не видели, но он видел. Он закрыл учебник по литературе. Прочитает то, что задали (что-то чувака по имени Джон Ротстайн), ночью. А сейчас ему нужно выйти и подышать воздухом, не наполненным спором.

ЛИНДА (тише): Хорошо, что хоть жив остался.

ТОМ (уже как в настоящей мыльной опере): Иногда я думаю, что лучше бы я умер. Посмотри на меня. Сижу на окси, и все равно корчусь от боли, потому что он больше не помогает, если только не принять лошадиную дозу. Живу на зарплату жены… Которая на тысячу меньше, чем было раньше, за что спасибо этом сборище этих дрянных…

ЛИНДА: Том! Следи за языком.

ТОМ: Дом? Нет дома. Инвалидное кресло с мотором? Нет инвалидного кресла. Сбережения? Почти закончились. А теперь я даже не могу себе позволить, чтоб ему, сигарету!

ЛИНДА: Если ты считаешь, что это нытье решит все проблемы, то пожалуйста, только…

ТОМ (уже ревя): Ты называешь это скулением? Я называю это реальностью! Может, мне спустить штаны, показали ты, что у меня осталось от ног?

Пит босиком побежал вниз. Гостиная находилась сразу внизу, под лестницей, но они не увидели его. Они смотрели друг на друга, разыгрывая трагическую пьесу, которую никто даже бесплатно не стал бы смотреть. Отец на костылях, глаза красные, щеки колючие; мать держит сумочку перед грудью, как щит, и кусает губы. Это было ужасно. И что хуже? Он любил их обоих.

Отец не стал припоминать Чрезвычайный фонд, основанный через месяц после массового убийства возле Городского Центра единственной оставшейся в городе, газетой совместно с тремя местными телеканалами. Брайан Уильямс даже сделал сюжет об этом в «Ночных новостях Эн-би-си» — о том, как это мужественное маленький городок сплотилось, когда случилось бедствие, о неравнодушные сердца, про руку помощи и все такое прочее, а теперь слово от нашего спонсора. Фонд успокоил всех дней на шесть. О чем помалкивали газеты, так это о том, как мало денег было собрано. Даже после всех благотворительных забегов, благотворительных мотокроссов и концерта финалиста конкурса «Американский идол». Чрезвычайный фонд оказался таким мизерным, потому что сейчас трудно было всем. Конечно же, все, что удалось собрать, нужно было распределить между очень большим количеством людей. Семья Сауберс получила чек на тысячу двести долларов, затем еще один на пятьсот и еще один на двести. В прошлом месяце пришел чек с пометкой «последняя часть» на пятьдесят долларов.

Пит юркнул в кухню, схватил ботинки и куртку и вышел. Первое, что он заметил, — на ступеньках черного хода не было никакого льда. Отец солгал об этом. Было слишком тепло для льда, по крайней мере на солнце. До весны еще оставалось шесть недель, но оттепель продолжалась уже неделю, и из всего снега во дворе осталось только несколько покрытых корочкой кучек под деревьями. Пит подошел к забору и открыл калитку.

Одним из преимуществ жизни в Норт Сайде было наличие незастроенной участка размером с квартал по Сикоморной улице. Пять акров непролазных кустов и приземистых деревьев тянулись вниз, к замерзшей речушке. Папа Пита говорил, что этот участок в таком состоянии находится уже давно и, вероятнее всего, таковой в ближайшее время и останется из-за какого-то бесконечного спора о том, кому она принадлежит, и что можно было бы на ней построить. «В конце концов, от этих споров никто не выигрывает, только юристы, — сказал он Питу. — Помни это».

По мнению Пита, дети, которые хотели немного отдохнуть от родителей, тоже выигрывали.

Дорожка шла извилистой диагональю мимо обнаженные зимой деревья, в конце упираясь в Зал отдыха на Березовой улице, старый Нортфилдский молодежный центр, который доживал последние дни. В теплую погоду на дорожке и вокруг слонялись старшие ребята — приводили сюда своих подружек, курили сигареты или дурь, пили пиво, — но этого времени там никого не было. А если взрослых ребят нет, значит, путь свободен.

Иногда Пит приводил сюда сестру, когда родители серьезно заводились, а это случалось все чаще и чаще. Придя в Зал отдыха, они бросали мяч в ко-шик, смотрели видео или играли в шашки. Он не знал, куда поведет ее, если Зал закроется. Здесь и пойти было больше ни куда, кроме «Зоне», круглосуточной лавки. Сам он, прогуливаясь в одиночестве, доходил только до ручья, бросал камни в воду или зимой разбивал ними лед, проверяя, сможет пробить дыру, и наслаждаясь покоем.

Авки-гавки — это, конечно, плохо, но больше всего он боялся, что папа — который всегда за таблетки оксиконтина был всегда немного не в себе — когда-нибудь поднимет руку на мать. Это уже окончательно разорвет ткань их брака. А если нет? Если она будет терпеть побои? Это было бы еще хуже.

«Но этого никогда не случится, — убеждал себя Пит. — Папа никогда не сделает такого».

А если таки сделает?

Сегодня днем река еще была покрыта льдом, но лед сдавался прогнившим и был весь покрыт большими желтыми пятнами, как будто какой-то великан здесь остановился помочиться. Выходить на него Пит не решился. Нет, если бы лед проломился, он бы не утонул, ничего такого — воды здесь было по колено, — но ему не хотелось возвращаться в дома и объяснять, почему штаны и носки мокрые. Он сел на поваленное дерево, бросил несколько камней (маленькие отскакивали и катились, а большие пробивали желтые полосы), потом просто стал смотреть на небо. С запада на восток по нему плыли пушистые облака, больше похожие на весенние, чем на зимние. Одна туча напоминала старуху с горбом (а может, это был рюкзак?), другая — зайца, был там еще дракон и…

Глухой звук, будто упало что-то тяжелое, хрупкое, отвлек его. Он повернулся влево и увидел, что кусок берега, подточенный снегом, который таял в течение недели, обвалился, обнажив корни дерева, которое и без того угрожающе нахи-лилось — вот-вот рухнет. Пространство, что уволился, был похож на пещеру, и, если он не ошибался — кто его знает, может, это просто тень, — там что-то лежало.

Пит подошел к дереву, ухватился за одну из голых ветвей и нагнулся, чтобы лучше рассмотреть. Действительно, внутри что-то было, причем что-то большое. Край ящика?

Он спустился вниз вдоль берега, выдалбливая каблуками ступеньки в раскисшей земле. Оказавшись под местом небольшого обвала, Пит сел на корточки. Он увидел потрескавшуюся черную кожу и металлические полосы с заклепками, а еще ручку размером со стремя. Сундук! Кто-то спрятал здесь сундук.

Измученный возбуждением и интересом, Пит схватился за ручку и дернул. Сундук не шелохнулась. Слишком крепко засел в земле. Пит снова потянул, но с таким же успехом. Нет, не вытащить. Без инструментов — точно.

Он снова присел, опустив руки между бедер — так часто делал отец до того, как дни приседаний дошли до конца, и стал просто смотреть на сундук, которая выглядывала из черной, изрытой корнями земли. Глупо, наверное, было думать про «Остров сокровищ» (а еще о «Золотого жука», которого они проходили по английскому в прошлом году), но он упомянул их. Или это слишком глупо? Неужели? Кроме убеждения в том, что знание — сила, мистер Джейкоб всегда подчеркивал важность логического мышления. А разве не логично предположить, что кто-то спрятал ящик в безлюдном месте, потому что в ней спрятано что-то ценное?

К тому же она лежала здесь довольно давно. Весь ее вид об этом говорил. Кожа потрескалась и местами из черной сделалась серой. Пит подумал: «Если сильно потянуть за ручку, она может сломаться. Потускневшие металлические полосы заржавели.

Приняв решение, он со всех ног помчался по дорожке назад к дому. Пробег калитку, вошел на кухню, прислушался. Голоса не слышно, телевизор тоже молчит. Отец, вероятно, ушел вздремнуть в спальню (ту, что на первом этаже, маме с папой приходилось спать там, хоть она и маленькая, потому что папе теперь было трудно подниматься по лестнице). Мама могла пойти с ним, иногда они так мирилися, но чаще сидела в комнате для белья, которая служила ей за кабинет, где составляла резюме и искала работу через интернет. Папа бросил это занятие (и Пит должен был признать, не без оснований), но мама продолжала попытки. Она хотела снова преподавать в школе, и не только из-за нехватки денег.

Рядом с домом стоял гараж, но мама никогда не ставила туда свой «Фокус», разве что когда приближалась метель. Гараж был захламлен разными вещами из старого дома, для которых не хватило места в этом новом арендованном месте. Там хранился папин ящик с инструментами (Том выставлял их на «Сraigslist» или на каком-то похожем сайте, но никто не давал за них столько, сколько он хотел получить), его и Тинины старые игрушки, бочка с солью с черпаком и некоторым садовым принадлежностями, который стоял у задней стены. Схватив лопату, Пот побежал обратно на дорожку, держа ее перед собой, как солдат винтовку.

Выдолбленные ранее ступеньки помогли ему спуститься к ручью, и, оказавшись внизу, Том взялся за работу на небольшом сдвиге, который обнажил сундук. Он перебрасывал землю, рухнула, обратно в дырку под деревом, не всю, а сколько смог. Заполнить ее до самого шишковатого корни не удалось, но край сундука исчез из глаз, это ему и было нужно.

Пока что.

За обедом авки-гавки продолжались, но уже не так сильно, и Тина, похоже, не расстроилась, но пришла к Питу в комнату, когда тот заканчивал делать домашнее задание. Она была в пижаме и тянула за собой миссис Бизли, свою последнюю и самую важную куклу-утешительницу. Ей будто снова было пять годиков.

— Можно, я в твоей кровати полежу, Пити? Мне приснился плохой сон.

Он хотел было отправить ее обратно, но потом решил (в голове промелькнули мысли о скрытой ящик), что это может спугнуть удачу. К тому же, это было бы совсем не по-братски — он в нее которые круги под красивыми глазами.

— Ну ладно, давай, только недолго. И не будем к этому привыкать. — Одно из любимых маминых высказываний.

Тина шмыгнула к кровати и оперлась спиной о стену — так она любила спать, — как собралась провести здесь всю ночь. Пит закрыл учебник естествознания, сел рядом с ней и скривился от боли.

— Кукла Тинси. Я сел на твою миссис Бизли.

— Сейчас я ее ногами оттолкнет. Вот. Так лучше?

— А если она там задохнется?

— Она не дышит, глупый. Это просто кукла, и Эллен говорит, она мне скоро надоест.

— Эллен — дура.

— Она моя подруга. — Пит с некоторым удивлением понял, что этому не стоит перечить. — Но, наверное, она права. Люди же взрослеют.

— Только не ты. Ты навсегда останешься моей младшей сестрой. И смотри не засыпай. Тебе возвращаться в свою комнату за пять минут.

— Десять.

— Шесть.

Она подумала.

— Хорошо.

Снизу донесся сдавленный стон, за ним стук костылей. Пит проследил звук на кухню, там папа сядет, зажжет сигарету и будет выдувать дым на улицу через черный ход. От этого включается обогреватель, а обогреватель, если верить маме, топлив не масло, а доллары.

— Как думаешь, они расстанутся?

Пит получил двойной удар. Во-первых, сам вопрос, а во-вторых, совершенно взрослая озабоченность, с которой оно было поставлено. Он начал отвечать, что нет, конечно, не расстанутся, но потом вспомнил, как ему не нравятся фильмы, в которых взрослые врут детям, а такие почти все фильмы.

— Не знаю. Точно не сегодня. Суды уже закрыты.

Она хихикнула. Наверное, это хорошо. Он подождал, чтобы она еще что-то сказала. Она не сказала. Мысли Пита вернулись к сундуку, спрятанной на берегу реки под деревом. Выполняя домашнюю работу, он каким-то образом удерживал эти мысли на расстоянии, но …

Нет, неправда. Эти мысли не покидали его.

— Тинси? Не засыпает.