— Воин, — услышал он свой голос.

Охила посмотрела на него.

— Воин?

— Вряд ли хоть кому-то теперь нужны доктора. Сделай меня воином. — Голос был его, но как он мог говорить такое? Будто кто-то другой произносил эти слова.

Охила дала ему кубок.

— Я взяла на себя смелость приготовить этот сама.

Кубок был теплым, а запах сначала показался горьким, а потом сладким.

— Прочь! — сказал он. — Все вы, прочь!

Он услышал шаги. Сестры уходили в тень.

— Будет больно? — спросил он.

Голос Охилы казался таким далеким.

— Да, — ответила она.

— Хорошо, — сказал он и поднял кубок. Теперь он был совсем один, но в последний миг вспомнил те времена, когда было иначе. Всех друзей, которые его берегли.

— Чарли, Керизз, Люси, Тэмзин, Молли, Фитц. Друзья и спутники, которых я знал, — я воздаю вам дань. — Он посмотрел на загубленное дитя на алтаре. — И Касс… Прости меня.

Он уже почти поднес кубок к губам. Одно последнее прощание с человеком, которым он был прежде.

— «Врачу, исцелися сам».

Доктор выпил яд и шагнул в бурю.

Незнакомец пробудился. Его руки выглядели иначе, но он знал, что это лишь малая часть перемен. Поднявшись на ноги, он почувствовал, как ноет каждый нерв, каждый мускул: неверно, неправильно, не так, как надо. Нет, поправил он себя. Просто не так, как раньше. По-новому. Он вспомнил, что нужно дышать, и даже дыхание ощущалось странно. Он попытался сосредоточиться на комнате вокруг. Цветовой баланс тоже сильно изменился. Красный немного позеленел, желтый совсем пошел вразнос. Он знал, что привыкнет, но сразу никогда не удавалось. Порой ему не хватало монохромного мира первых двух его инкарнаций. То время, казалось, было проще, чище — немало веков прошло, прежде чем он понял, что тогда просто не различал оттенков. Он огляделся, проверяя фокусное расстояние, и увидел перед собой прекрасную женщину.

— Готово? — спросила Охила.

Готово? Что готово? Он задумался об этом, а затем увидел Касс, лежащую на алтаре, и это зрелище снова причинило ему муки. Хорошо, подумалось ему, по крайней мере совесть его не оставила. Но что-то иное, новое примешалось к этой знакомой боли, сверкнуло, как змеиный глаз в темноте. Что это было за чувство? Гнев? Жажда мести? Стоит ли об этом волноваться? Он провел рукой по лицу. Не так, все не так!

Нет. Не так, как раньше. По-новому. Новое лицо нового человека.

В пещере зеркал не было, но на одной из ровных стен висела полированная броневая пластина — пережиток некой древней битвы. Пожалуй, сойдет.

Сначала он заметил, что патронташ Касс теперь у него на груди. Когда он успел его надеть?

Затем он поднял взгляд и посмотрел себе в глаза.

После регенерации наступает миг, когда угасающая душа прежнего человека смотрит в глаза новому. Поэтому в зеркало посмотрел Доктор — но в ответ на него взглянул я. Мы стояли, Доктор и я, один человек, лицом к лицу. Конец и начало.

Я заметил, что рост мой остался почти прежним. Волосы стали короче, но остались темными. Тревожные синие глаза исчезли, их сменил холодный как лед взгляд. Поначалу этот взгляд обеспокоил меня. Но то было время войны, и я возродился для битвы; я был готов увидеть тьму этого мира.

Я осмотрел свое лицо с обеих сторон. Я стал моложе? Или старше? Во мне была некая изможденность, болезненность, поэтому понять было сложно. Передо мной стоял человек, который видел немало ужасов и больше не желал это скрывать. Да, подумал я. Неплохо. Правильно.

Я не отвел взгляда и заговорил. Слова прозвучали холодным шепотом, вкрадчивым скрипом. Так звучала бы дрожь, если бы ее можно было услышать.

— Доктору конец, — сказал я.

СОЕДИНЕНИЕ УСТАНАВЛИВАЕТСЯ…

СОЕДИНЕНИЕ УСТАНОВЛЕНО…

СОЕДИНЕНИЕ СТАБИЛЬНО.

ПОЖАЛУЙСТА, ДЕРЖИТЕ КНИГУ ПРЯМО И ВЫКЛЮЧИТЕ МОБИЛЬНЫЙ ТЕЛЕФОН

Много лет спустя, в обстоятельствах слишком скандальных, чтобы о них рассказывать, я спросил Охилу, что же все-таки было в том кубке.

— Лимонад с сухим льдом, — призналась она, и я зажег ей сигару. — Или что-то вроде того. Я спешила, а обставить все нужно было как можно театральнее.

— Но Доктор ведь в самом деле стал воином.

— Глупое дитя. Он был воином всю свою жизнь. Вселенной просто нужно было, чтобы он наконец признался в этом самому себе. Потому я и разыграла небольшой спектакль, чтобы убедить его передумать.

— И он даже не заподозрил обмана?

— Доктор знал, что тьма всегда таилась у него в душе. Позволить ему притвориться, что она пришла извне, было даже по-своему милосердно. У него и без того с тех пор было немало забот, и мне не хотелось обременять его еще и ненавистью к себе.

— Выходит, ты просто была к нему добра.

— Скорее дальновидна. Доктор успел побыть множеством разных людей, на самоедство ушел бы целый день.

— Ты знала, чем все кончится?

— Разумеется, знала. Сестринство знает все. Но иного выбора не было. Никто другой не способен был сотворить то, что мог он. Он всегда был особенным, во многих отношениях. Глупое дитя.

Ах, Охила, прекрасная женщина и крайне изобретательный мастер игры в дартс. Она любит порой почитать мне нотации о политике на тему полов, но и чаем при этом угощает чудесным.

Итак, большинство из вас — ученики прилежные, и о Докторе вы знаете очень много. А значит, вам известно, что с ним случилось дальше. Воин, известный ранее как Доктор (или Доктор Войны, как люди порой упорно называли его, несмотря на все возражения), отправился в самый кровавый военный поход в истории известной, неизвестной и частично известной Вселенной. Говорили, что он чувствовал боль от каждого удара, который наносил, оплакивал каждую отнятую жизнь, но ничто не могло его остановить, замедлить или заставить свернуть с выбранного пути. Он стал воином, чтобы положить конец войне, и ради этой цели бился яростнее любого солдата. Гнев Доктора Войны нередко становился последним, что видели в своей жизни миллиарды его врагов. Он принял командование во время побоища на Черепной Луне, сражался в Аркадии, когда та пала, боролся, чтобы не допустить восхождения Дитя Кошмара, видел семь смертей Давроса, руководил последним наступлением по склонам Небывалого Свода.

Прошли века. Доктор постарел и понял, что все было напрасно. Пока во Вселенной живы далеки и Повелители времени, война не закончится никогда. И теперь, когда его собственный народ в своей жестокости стал подобен своим же злейшим врагам, Доктор начал понимать, что выход есть лишь один. Как известно, он проник в хранилища Повелителей времени, похитил Момент — мощное оружие из древних времен Галлифрея — и с его помощью уничтожил всех далеков и всех Повелителей времени до единого. Всего мгновение жесточайшего кровопролития — и вдруг во всей Вселенной воцарился мир. Но только не в сердцах одинокого странника, который снова стал называть себя Доктором. Он не ждал, что уцелеет, и продолжил жить в уверенности, что жизнь — его кара, а цель — покаяние.

Стоит отметить, что покаяние было искренним. Он путешествовал по галактикам и всюду, где оказывалась ТАРДИС, приносил мир, надежду и добро. Со временем люди Вселенной забыли войну, и никто больше не говорил и ничего не слышал о ней — не считая лишь тех отважных, кто смотрел в глаза последнего Повелителя времени и спрашивал, что его гложет.

Все это вам известно. Но это не все, далеко не все. Мы переходим ко второй из «Заметок Доктора», которую нельзя назвать никак иначе, кроме как «Одиннадцатой главой». Да, знаю, знаю, но, как я уже объяснил, правильного порядка в этой истории нет. Шаткое-валкое время-шремя, как написал однажды один болван. Прежде чем мы начнем, мне хотелось бы знать: многие ли из вас догадались, что предыдущую заметку написал сам Доктор, раньше, чем это стало очевидно? Поднимите руки, пожалуйста. Давайте-давайте, не стесняйтесь. Неважно, где вы сейчас, я вас все равно вижу. Ой-ой, сколько книг вдруг разом захлопнулись. Извините, конечно, но я не виноват, что вы в таких местах решили посидеть-почитать.

Кстати, все, кто сейчас читает этот текст на работе, — стыдитесь, господа. Да, это я вам говорю. И вам. Прячьте книгу под стол сколько хотите, никого вам не обмануть. И господи ты боже мой, Крис, положи ее сейчас же, у тебя и без того работы полно.

Так, посчитаем…

О, а ведь немало кто догадался. Молодцы, до многих не доходит. Интересная черта повествования Доктора заключается в том, что он почти всегда говорит о себе в третьем лице. Очень редко пишет «я», а все чаще — «он». Почти всегда — «Доктор».

На этот счет есть много теорий. Моя любимая гласит, что «Доктор» — титул, который он сам выбрал, а не имя, данное ему при рождении, — это скорее идея у него в мыслях, чем именование его как личности. Доктор — это человек, которым он стремится быть, а не которым себя считает. Но что же в таком случае означают его оговорки? Ведь далеко не раз, порой намеренно, а порой как будто бы случайно «Доктор» становится «мной». Могут ли это быть минуты слабости или даже страха, когда он считает, что не отвечает меркам, которые задал себе сам давным-давно?

Также вы заметите, что он с удовольствием изобретает внутренние монологи других людей, чем выдает свое привычное высокомерие. Однако, справедливости ради, Доктор обладает феноменальными способностями к эмпатии и даже низкоуровневой телепатии, так что не стоит полагать, что все эти чужие мысли вымышлены целиком и полностью.