— Умоляю, называйте эту штуковину револьвером, — перебил Вэнс. — Слова «летальное оружие» звучат довольно глупо.

Маркхэм фыркнул:

— Будь по-вашему… Итак, у Арчера Коу в руке револьвер, а в правом виске — дыра. Следы борьбы отсутствуют. Окна закрыты, шторы задернуты, электричество горит. Откуда, скажите ради всего святого, вы взяли, что это не самоубийство?

— Откуда взял — не могу объяснить. — Вэнс пожал плечами. — Только это совершенно точно не самоубийство. — Он снова нахмурился. — Потому-то я и говорю — данное преступление меня интригует. Я склонен усматривать здесь даже некий юмор. Черный, разумеется. Похоже, преступник просчитался, с определенного момента все пошло не так, как он планировал, и карты обернулись против него. Нет, поистине дело в своем роде замечательное!

— А факты куда девать? — упирался Маркхэм.

— Как говорят юристы, с фактами не поспоришь. Вот и вы не спорьте, милый мой Маркхэм, а просто учтите те из них, что не сразу бросаются в глаза.

— Например?

— Например, домашние туфли, — Вэнс указал на пару туфель из мягкой красной кожи, стоявшую подле кровати. — А теперь оцените вот эти тяжелые блюхеры, которые гораздо лучше сочетаются с военным мундиром, нежели с кашемировым халатом. И тем не менее на нашем покойнике одновременно и блюхеры, и халат. И сам он посажен в мягкое кресло. Вот лично вам не кажется, что здесь наличествуют некие несоответствия? Почему Арчер Коу, известный гедонист и ценитель роскоши, не надел расслабляющих комнатных туфель? Заметьте: времени у него было достаточно. Халат мерзкого оттенка — ну да это к слову — застегнут на все пуговицы, пояс завязан великолепным бантом. Едва ли можно предположить, что идея свести счеты с жизнью явилась Арчеру в процессе переодевания в неглиже и сию же секунду получила воплощение. И однако нечто остановило Арчера Коу. Нечто вынудило его сесть к столу, вытянуть ноги и навечно закрыть глаза прежде, чем он сменил уличные ботинки на куда более комфортную обувь.

— Честно говоря, не убедили, — нахмурился Маркхэм. — Почему бы человеку не надеть ботинки с халатом? В конце концов, мы живем в свободной стране.

— Не хочу показаться педантом, — пожал плечами Вэнс. — Только примите во внимание следующее обстоятельство. Допустим, Коу действительно покончил с собой. Тогда почему он для этого уселся в кресло, повернутое лицом к двери? Человек, решивший застрелиться, инстинктивно выберет предмет мебели, на котором можно сидеть прямо, опираясь локтем на некую поверхность. Иначе — без опоры — может дрогнуть рука. Если даже Коу и надумал стреляться за столом, ему логичнее было бы сесть в виндзорское кресло, обеими руками облокотиться на стол и таким образом гарантировать себе точность попадания.

— И впрямь рука-то у него, считай, с края сползла, — вставил Хис.

— Вот именно. Весьма неудобное положение, вы не находите? Учитывая скромную высоту мягкого кресла, в котором сидит покойный, Коу едва ли мог в момент выстрела опираться локтем на стол. А раз так, значит, пуля должна была просвистеть у него над головой, не причинив вреда. Смотрите сами — его локоть не доставал до столешницы в тот миг, когда Коу производил выстрел. Если, конечно, выстрел производил именно Коу. Исходя из данных свидетельств, мы можем сделать вывод: после того, как пуля вошла в мозг, Коу поднял правую руку, положил ее на стол, да еще и устроил поудобнее.

— Может, так, а может, и нет, — пробормотал Хис после продолжительной паузы, в течение которой он изучал мертвое тело. Для того чтобы лучше вникнуть в ситуацию, Хис даже поднес ко лбу собственную правую руку. Проделав это, он добавил почти враждебно: — А почему же тогда дверь изнутри заперта?

Вэнс вздохнул:

— Эта дверь мне всю картину портит. Не будь она заперта изнутри, я бы с большей готовностью признал данный случай самоубийством.

— Ну вот, приехали! — Маркхэм изумленно воззрился на Вэнса. — Теперь вы парадоксами изъясняетесь.

— Отнюдь. — Вэнс покачал головой. — Человек с интеллектом Арчера Коу если и запланирует покончить жизнь самоубийством, то уж точно не станет чинить подобных препятствий для доступа к собственному мертвому телу. Сами подумайте: к чему запирать дверь, к чему вынуждать родных и близких взламывать ее? Для нажатия на курок достаточно секунды; нет никакой опасности, что некто ворвется в спальню и помешает человеку вершить то, на что права лишь у Господа Бога. Имей Коу действительно суицидальные наклонности, решись он застрелиться, его первейшим желанием было бы следующее: чтобы Гэмбл или кто-нибудь еще как можно скорее обнаружили его тело. Он не стал бы затруднять им этот процесс.

— Вы сами себе противоречите, Вэнс. По-моему, вы с теориями перемудрили, — сказал Маркхэм. — Кто, кроме Коу, мог запереть дверь изнутри?

— То-то и оно, что никто. — Вэнс испустил вздох, окрашенный безнадежностью. — Но именно это обстоятельство меня и интригует! Что мы имеем? Человек гибнет от рук преступника; тот уходит обычным путем. Труп встает и запирает дверь за своим убийцей, после чего устраивается в кресле таким образом, чтобы создать впечатление суицида.

— По-моему, вся теория за уши притянута! — скривился Хис. — Ладно, дождемся доктора Доремуса. Держу пари, он скажет, что это самоубийство.

— А я, сержант, — мягко возразил Вэнс, — держу пари, что все будет с точностью до наоборот. У меня устойчивое внутреннее ощущение, что доктор Доремус со всей ответственностью заявит нам: это убийство.

На лице Хиса появилось вопросительное выражение, он воззрился на Вэнса, а не дождавшись пояснений, хмыкнул и пробормотал:

— Посмотрим, посмотрим…

Вэнс будто не слышал. Его цепкий взгляд прощупывал столешницу. Там, по одну сторону от учетной книги, лежал томик Сянь Юань Пеня, «Li Tai Ming Ts’u T’ou P’u» [Иллюстрированное описание прославленных шедевров различных династий (перевод сего внушительного труда выполнен доктором С. У. Бушеллом и помещен в его знаменитой книге по китайскому фарфору). — Примеч. авт.] в одну четверть листа. Закладкой служили золотые ножницы для разрезания страниц. Вэнс открыл книгу в отмеченном месте. Это оказалась цветная вставка, фото вазы-амфоры Пин Ко Хун. Красная глазурь, как бы чуть разжиженная, переходила местами в оттенок сырой печени.

— Видите, Маркхэм, — сказал Вэнс, — Коу, перед тем как расстаться с жизнью, любовался своим последним приобретением — двумя вазами с изображением цветущих персиковых деревьев. Не правда ли, естественнее предполагать, что человек, планирующий самоубийство, отнюдь не цепляется за ценности, оставляемые им на грешной земле.

Маркхэм ничего не ответил.

— А вот и еще одна замечательная деталь, — Вэнс указал на стопочку чистой писчей бумаги, помещенную прямо на учетную книгу. — Взгляните. Бумага лежит не ровно, а под небольшим углом — так, как положил бы ее правша, надумавший написать заметку-другую. Обратите внимание также и вот на что: вверху первой страницы указано вчерашнее число — среда, десятое октября…

— Правильно, — встрял Хис. — Все самоубийцы пишут прощальные письма.

— В том-то и дело, сержант, что письмо не написано, — улыбнулся Вэнс. — Арчер Коу не продвинулся дальше даты.

— Ну и что? Взял да и передумал писать, — не смутился Хис.

Вэнс кивнул:

— Конечно, случается, люди меняют решение. Но тогда ручка была бы возвращена на свое место, в письменный прибор. Однако соответствующее гнездо в приборе пусто, а ручки не видно вообще.

— Может, Коу сунул ее в карман.

— Не исключено.

Вэнс отступил, наклонился, скользнул взглядом по полу. Стал на колени, принялся искать под столом. Наконец извлек чернильную ручку из-под комода и не без торжественности предъявил ее сержанту Хису.

— Арчер уронил ручку, она закатилась под комод. — Вэнс положил ее возле стопки писчей бумаги. — Как правило, люди не роняют ручки в процессе написания писем, а если и роняют, то наклоняются за ними и поднимают.

Хис не нашелся с ответом, а Маркхэм спросил:

— Вы считаете, что Коу был потревожен во время своих занятий?

— Потревожен? Что ж, можно и так выразиться. — Впрочем, Вэнс выглядел озадаченным. — И все-таки следы борьбы отсутствуют, а труп сидит в кресле у письменного стола. Вдобавок смотрите, как спокойно его лицо. Глаза закрыты, он будто видит приятные сны. И дверь заперта изнутри… Очень, очень странно, Маркхэм. Необъяснимо. Невероятно.

Вэнс подошел к окну с задернутыми портьерами, вернулся к столу, закурил. Потом вдруг поднял голову, и взгляд его проницательных глаз скрестился со взглядом Маркхэма.

— Вот именно — потревожен! Только речь не о внешнем вторжении! Коу отвлекло нечто не столь очевидное. Нечто, наводящее суеверный страх. Он был потревожен, когда находился в полном одиночестве. Что-то случилось — что-то зловещее, — и он оставил письмо, уронил ручку, забыл о ней, поднялся, сел в более удобное кресло. Затем последовал его конец — быстрый, неожиданный. Коу не успел даже переобуться… Видите? Уличные ботинки — еще одно доказательство некоего ужасного смятения.

— А как же револьвер? — высокомерно спросил Хис.

— Едва ли Коу вообще видел это оружие, сержант.