В самом начале этого нового этапа обозначились две ключевые фигуры: Стивен Пинкер и Джеймс Херфорд. Их роли были различны. Пинкер — профессор психологии в Гарварде — в 1990 году совместно с Полом Блумом опубликовал статью об эволюции языка, обратившую на себя внимание научного сообщества. А в 1994-м — научно-популярную книгу «Язык как инстинкт», ставшую бестселлером. Эта книга в свое время заставила и меня задуматься над проблемой языка, при том что я далеко не во всем был согласен с Пинкером.

Но Пинкер — универсальный мыслитель, чьи интересы простираются на многие области академической науки. Он автор книг по проблемам наследственности, человеческого мышления и поведения. Нигде не задерживаясь подолгу, Пинкер мог быть вдохновителем, но никак не действующим лидером.

Джим Хёрфорд на конференции «Эволенг», 2014, Вена

Роль лидера досталась Джеймсу Херфорду, профессору лингвистики из Эдинбургского университета. Именно Херфорд взял на себя инициативу организации регулярных научных конференций по проблемам эволюции языка.

Конференции «Эволенг» стали ареной, на которой исследователи всего мира с интересом к проблеме происхождения языка обмениваются идеями и намечают направления и стратегии дальнейшей работы. Эти встречи проводятся раз в два года. Очередная намечается в Торуни (Польша) [Эта конференция состоялась в 2018 году.], куда и я намерен отправиться сразу после того, как передам рукопись моей будущей книги в издательство.

Исследовательское движение, инициированное Джеймсом Херфордом и его коллегами в 1990 году, объединило довольно пеструю группу ученых из самых разных областей с общим интересом к проблеме происхождения языка.

Вот уже почти тридцать лет мы обмениваемся идеями и мыслями, ставим совместные эксперименты, сопоставляем результаты наших исследований, делаем компьютерное моделирование — в общем, собираем всевозможную информацию, которая в дальнейшем позволит нам сказать о происхождении языка то, что уже не будет чистой спекуляцией и поэтому не подпадет под запрет 1866 года.

Моя книга основана на результатах этого исследовательского путешествия, и цель, которую я преследую, — дать общую картину того, где мы находимся сегодня, что мы думаем, что знаем и чего не знаем. Полотно, которое нам предстоит соткать, состоит из множества нитей, протянутых из самых разных областей знания. Потребуется время, чтобы понять, какое отношение имеют некоторые из них к лингвистике. Узор на полотне будет проступать постепенно, но под конец все нити до единой займут свое место. Поэтому, если я вдруг заведу разговор об акушерках, роботах, каракатицах или левшах, знайте, что я делаю это не ради развлечения, а потому что каждому из перечисленных персонажей есть что сказать по нашей теме.

Часть первая

О языке

Человеческий язык

Моя младшая дочь Аина сидит у меня на коленях, пока я пишу эти строки. Ей шесть месяцев, она всему рада и всем интересуется, поэтому не так просто убрать ее руки с клавиатуры. Она постоянно издает какие-то звуки: смеется, плачет, практикует горловое пение или что-то лопочет. Вне сомнения, она разговаривает со мной. Аина хочет, чтобы я поднял ее с коврика, на котором она сидит, и для нее не проблема донести до меня эту просьбу. При этом Аина не пользуется речью. Она не говорит. Звуки, которые она издает, нельзя назвать словами. Еще несколько месяцев, и она сможет назвать меня папой, но не сейчас.

Когда мы может утверждать, что ребенок «использует язык»? Все родители знают, как долог путь от первого младенческого лепета до беглого изъяснения осмысленными фразами на родном ребенку языке. Постепенно, стадия за стадией, из бессловесного существа формируется разговорчивый трехлетний малыш. В возрасте Аины дети обычно отрабатывают звуки. Потом — примерно к первому дню рождения — в их потоке начинают мелькать узнаваемые слова, которые ко второму дню рождения складываются в простые фразы. Полноценные, построенные в соответствии с правилами грамматики предложения обычно появляются к третьему году жизни.

Сроки, конечно, могут варьироваться. Но все дети в своем развитии проходят одни и те же стадии и примерно в одном порядке. Разница только в скорости, это я могу утверждать, опираясь на собственный родительский опыт.

Изучает ли ребенок один или несколько языков, не играет существенной роли для процесса в целом, равно как и то, идет ли речь о языке невербальных знаков или разговорном языке. Дети хорошо усваивают языки, вне зависимости от их формы и внешних обстоятельств, до тех пор, пока растут, будучи погруженными в среду языка. И это дается им на удивление легко в сравнении с тем, сколько усилий и осознанных тренировок требует, к примеру, усвоение математики или музыки, которые сами по себе нисколько не сложнее языка.

Тем не менее детям требуется пара лет, чтобы научиться говорить. Можем ли мы уловить в течение этого процесса точку, поворотный момент, когда детский лепет становится языком? Можем ли назвать языком первые издаваемые ребенком звуки? Едва ли. Крик новорожденного не язык в собственном смысле этого слова. Может, первую осмысленную и грамматически правильную фразу? Вряд ли. Обычно ребенок начинает говорить задолго до того, как его речь становится в общем и целом грамматически правильной. Искомая точка располагается где-то между этими событиями, и обозначить ее не так просто. И несколько месяцев спустя я вряд ли смогу записать в ежедневнике: «Сегодня Аина наконец заговорила на своем родном языке». Зато наверняка отмечу день, когда она впервые назвала меня папой. Ведь если мы посчитаем, что первое применение осмысленных слов — это начало использования языка, то нам придется свести язык к чистому словопроизводству, что не совсем верно.

Та же проблема возникает, когда мы говорим о возникновении языка в доисторические времена. Мы происходим от обезьяноподобных предков. Нашей ветви на эволюционном дереве понадобилось развиваться много миллионов лет, прежде чем на земле появился современный человек. И те, кого мы сегодня помещаем у самого основания этой ветви, разговаривали не лучше нынешних шимпанзе или бабуинов. Точка появления языка располагается где-то между нами и ними.

Ноам Хомский (род. 1928) — без преувеличения может быть назван самым авторитетным лингвистом XX века. Его теория генеративной грамматики в 1960-е годы перевернула научные представления о языке. Хомский известен и как сторонник идеи «врожденной грамматики».

В принципе язык вполне мог возникнуть в готовом виде в ходе человеческой эволюции, без постепенного развития и промежуточных форм. У этой идеи «большого языкового взрыва» есть сторонники среди лингвистов, к примеру Ноам Хомский [Американский лингвист, публицист, философ и теоретик. В работе «Логическая структура лингвистической теории» впервые высказал основное положение теории порождающей грамматики — о существовании врожденной языковой способности человека, которая не зависит от других его способностей. — Прим. ред.]. Но с биологической точки зрения крайне маловероятно, чтобы такое сложное качество, как наша способность к языку, появилось сразу и ниоткуда. Представляется более разумным, что язык развивался поэтапно, как наш мозг или умение создавать орудия труда.

Вполне возможно, что эти этапы походили на те, которые проходят дети, или же это были совсем другие процессы, со своими промежуточными формами. Но какие-то формы должны были быть между бессловесными обезьянами и людьми с полноценным даром речи. Где-то в этом промежутке затерялась стадия первоначального языка, простейшей его формы. Или же праязыка — того, что впервые можно было бы назвать человеческим языком.

Но что же тогда развивалось? Язык, да, но что именно? Ведь язык имеет много аспектов, которые нам необходимо различать в связи с нашей темой. Звуки, распространяющиеся по воздуху, когда мы говорим, — единственная его сторона, которую можно ощущать напрямую, и далеко не самая интересная.

Существует по меньшей мере два более важных аспекта. Первый — языковая способность мозга, обуславливающая наше умение пользоваться языком. Второй — язык как социальная система, благодаря которой достигается согласие между людьми о значении языковых единиц и мы можем понимать друг друга.

Ноам Хомский ставил на первое место языковую способность, которая должна быть объяснена лингвистикой. В этом случае происхождение языка становится чисто биологической проблемой: как должен развиваться наш мозг, чтобы в нем сформировался языковой модуль?

Другие исследователи, в противоположность, Хомскому, считают более интересной именно социальный аспект, и это несколько меняет постановку вопроса. Как должно было развиваться социальное взаимодействие людей, чтобы общепринятая система общения в конце концов эволюционировала в язык?

Люди отличаются от прочих обезьян как биологически, так и социально. Детеныш шимпанзе не обладает биологически обусловленной способностью к языку и никогда не выучит язык, даже если будет жить в человеческой среде. Но и человеческий ребенок, который вырос в лесу, без возможности общаться с людьми также не заговорит.

Важны обе предпосылки: как биологическая, так и социальная. И нам, чтобы понять условия и причины появления человеческого языка, следует уделить внимание как социальному развитию человеческого вида, так и биологическому — индивида.