Наташу охватило смятение. И вдруг она поняла, что уже влюблена в него. Она даже не успела почувствовать радость оттого, что он серьезно увлечен ей, его откровенное признание застало ее врасплох. Наверное, вся эта гамма чувств отразилась на ее лице, потому что Карел нежно взял ее руку и поцеловал пальцы. Она не отняла руки, прислушиваясь к своим ощущениям, и он, перецеловав пальцы один за другим, перевернул ее ладонь и прижался губами к внутренней стороне запястья. По ее жилкам пробежал ток, и ей вдруг захотелось запустить пальцы в аккуратно уложенные густые волосы на его склоненной голове. «Я как парализованная, надо взять себя в руки, что за напасть…»

Он, похоже, почувствовал ее панику и, нежно погладив, положил ее руку на стол, слегка прижав своей. Взглянул в глаза и повторил:

— Я люблю тебя, Наташа. Не волнуйся, не надо отвечать. Мы увидимся после премьеры, хорошо? В любом случае, что бы ты ни решила, не лишай меня этой надежды.

— Хорошо. Конечно, мы увидимся на следующий же день, — с облегчением произнесла Наташа. — Кстати, вот твой пригласительный билет.

— Постой, я так увлекся, что совсем забыл: тебе придется все-таки встретиться со мной завтра утром. Машина будет у подъезда.

— Ее удалось починить? — удивилась Наташа.

— Не совсем, — замялся Карел. — Пришлось купить другую, такую же. Не волнуйся, это в счет компенсации ущерба.

— Что значит другую? Ты что, купил мне машину? Ты с ума сошел? Так я и знала, что что-нибудь будет не так!

— Но почему, Наташа? Он разбил машину, выплатил деньги, я купил другую. Твоя годится только на запчасти.

— Ты хочешь заставить меня поверить, что этот алкаш средних лет сразу выложил деньги на новую машину? Не делай из меня идиотку, я все-таки по земле хожу, и мне не двадцать лет, как ты верно заметил.

— Наташа, если бы я хотел купить тебе машину, я бы купил другую, честное слово. Ты права, мы договорились с ним о рассрочке, но пойми меня! Я получу с него эти деньги рано или поздно. А ты что, будешь пешком ходить после всех моих обещаний?

— Карел, я не возьму эту машину. Забудь об этом. Ты делал все, что мог, я и на рассрочку не очень рассчитывала. Одна я бы с него вообще ничего не получила. Не ставь меня в идиотское положение, особенно после того, что было тобой сказано.

Он схватился за голову:

— Я все испортил, Боже мой! Но пойми меня, пожалуйста, я беспокоюсь, как ты будешь одна по вечерам возвращаться домой пешком по темным улицам.

— Так же, как делала это всю жизнь. Ничего со мной не случится.

— Хочешь, я буду тебя встречать каждый день?

— Нет, пока не хочу. Тем более что я возвращаюсь в разное время. И не уводи разговор в сторону, я в эту машину не сяду.

— Наташа, давай договоримся так: эту машину я зарегистрирую на себя, а тебе выпишу доверенность. Ты же можешь принять дружеское одолжение, мы же будем друзьями? А когда он выплатит деньги — весьма, кстати, небольшие, — ты решишь, оставлять ее у себя или нет.

— Нет, Карел, так не пойдет. Я буду все время трястись, как бы с ней что-нибудь не случилось, буду бояться ставить ее под окном, понимаешь? Я не могу ездить на чужой машине, это все равно что носить чужую одежду. Моя машина — это моя машина, а моя жизнь — это моя жизнь, какая бы она ни была. Я лучше подожду, иначе буду все время ощущать, как сильно тебе обязана, а это не слишком хорошо сказывается на взаимоотношениях.

— Да, это аргумент. Но я хотел как лучше. Извини, если испортил тебе настроение.

— Я верю, что ты хотел как лучше. А насчет настроения не беспокойся, я никогда долго не огорчаюсь и не сержусь. Смотри, я уже смеюсь… — И она засмеялась. Он тоже неуверенно улыбнулся и сказал:

— Это замечательное качество, особенно ценное в спутнице жизни. Надеюсь, у тебя не останется осадка. Ты же понимаешь, если бы я пытался купить твою благосклонность, я бы придумал что-нибудь поприличнее «шестерки».

— И сколько же может стоить моя благосклонность, по-твоему? В твердой валюте, конечно?

— Ну вот, ты все-таки обиделась. Честно говоря, я бы отдал все, что имею, если бы думал, что это поможет. И себя в придачу. Только нужно ли тебе все это?

— Я подумаю над твоим предложением.

— Вот об этом я тебя и прошу. Может, ты мне все-таки позволишь хотя бы заезжать за тобой по вечерам в театр, раз уж не берешь машину?

— Пока не надо, хорошо? Я не хочу, чтобы раньше времени пошли разговоры. Ты ведь дал мне время подумать? А потом, перед премьерой я всегда ужасно нервничаю и могу испортить тебе настроение. Ты ведь меня совсем не знаешь. Может, я истеричная, капризная стерва.

— Нет, — засмеялся он и снова сжал ее руку. — Ты чудо, умница, и у тебя замечательный характер. Немного капризов тебе бы не повредило, я бы их с удовольствием выполнял.

— Первое время, наверное, да.

— Всю жизнь, честное слово. Только не заставляй меня гадать, из-за чего ты капризничаешь. Говори сразу, чего хочешь — и я все сделаю.

На обратном пути Карел держал ее за руку, и, когда поцеловал, проводив до двери квартиры, она окончательно почувствовала себя школьницей. Но как ни иронизировала Наташа по этому поводу, когда он нежно прижался губами к ее щеке, ее охватило волнение. Неожиданно для самой себя она подставила ему губы и не ошиблась в своем предчувствии. Его поцелуй был удивительно нежным, без тени грубой чувственности, он волновал и успокаивал одновременно.

10

Когда она наутро пришла в театр, ее сразу охватила лихорадочная атмосфера предпремьерной суматохи. Как всегда, все было не готово. Запивший было на неделю театральный художник дописывал декорации в мрачном остервенении, воняя краской на весь театр.

В пошивочной мастерской царил сущий ад, в котором метался, сверкая своим павлиньим оперением, художник по костюму Олег, вызывая в памяти образ Шивы-Натараджи. Казалось, у него три пары рук, в которых мелькали то иголка, то утюг, то ножницы, то сантиметр.

Через мгновение Наташа была уже одета, и Олег с торжествующим видом достал из шкафа свой сюрприз — маленькую, шитую золотом венецианскую шапочку из бархата того же цвета, что шелк платья, и еще какой-то пакет.

— Закрой глаза, — приказал он.

Наташа закрыла глаза и ничего не почувствовала. Но, увидев себя в зеркале, ахнула от восторга. Невесомая газовая шаль, с изумительным искусством расшитая тончайшей золотой канителью, была красиво задрапирована вокруг ее фигуры, подчеркивая изящество костюма. Она благодарно посмотрела на Олега, не находя слов.

— Ты себе представляешь, какие возможности? Ты будешь, как бабочка, поняла? Снимай ее, надевай, взмахивай в воздухе, роняй, кутайся. Я как увидел этот газ в магазине, прямо обалдел.

— Ты сам ее расшивал? — снова ахнула Наташа.

— А кто же еще? Этим, что ли, я могу такое доверить? — Он мотнул головой в сторону швей, которые благоговейно разглядывали его творение.

Наташу уже звали на сцену, и, рассыпаясь в благодарностях, она убежала.

Репетировали до поздней ночи, на следующий день тоже, хотя от запаха краски уже раскалывалась голова, а от Ивана, казалось, можно прикуривать. В этой суматохе было не до выяснений отношений, и Наташа думала, что Никита ничего не заметил, но на четвертый день, когда они курили перед первым прогоном в костюмах, он вдруг сказал:

— Сдается мне, ты меня избегаешь. Обиду держишь или появился кто-то?

— Господь с тобой, какие обиды, с чего ты взял?

— Ты меня за дурачка-то не держи, это у меня только вид такой.

— Я тебя не понимаю. Когда я тебя избегала, мы вчера ушли отсюда в четверть первого?

— Интересно было бы на него взглянуть. На премьеру-то придет?

— Кто?

— Конь в пальто. Не зли меня, я же все понимаю.

— Прекратим этот разговор. Я даже отвечать не хочу.

— А что ты можешь ответить? Я сам виноват, надо было заниматься с тобой любовью почаще.

— Дело не в этом. Не я завела этот разговор, Никита, но у меня для тебя есть новости. Да, мне надоело без конца озираться на дверь, мне надоело, что все происходит за три минуты. Я думала, хоть в Минске все будет по-другому, а ты пил беспробудно всю неделю.

— Ах, вот в чем дело, оказывается. Просто я плохой любовник, так и скажи.

— Ты замечательный любовник и прекрасно об этом знаешь. Просто ты думаешь в последнее время только о себе, вот и все. Появляешься, когда у тебя есть желание…

Он перебил:

— А когда надо-то? Когда у меня нет желания?

— Не передергивай, пожалуйста. Просто мои желания для тебя не существуют, когда ты мне нужен — тебя никогда нет, ты занят чем-то более важным.

— Ладно, хватит, мне все это дома надоело.

— Чего же ты от меня хочешь в таком случае? Если тебе неприятно это слушать, нечего было заводить разговор, я тебя ни о чем не просила. Нам сейчас на сцену выходить, а ты меня заводишь — нарочно, что ли?

— Конечно, — засмеялся он, — а то ты спишь на ходу. И все-таки я был прав. Скажи, что я, не пойму, что ли? Тебе от меня действительно мало радости…

— Давай потом поговорим, хорошо? Я не хочу, чтобы это так происходило. Я не собиралась с тобой ссориться, я тебя люблю.

— Как сорок тысяч братьев… Я тоже не хочу ссориться. Дай, я запечатлею у тебя на лбу братский поцелуй. Конечно, ты меня любишь, мы же товарищи. А я тебе вообще роднее тапочек… Пойдем, нас зовут.

Вечером, после прогона, когда Наташа уже оделась, чтобы идти домой, Никита окликнул ее из своей гримерной, и она вошла к нему. Он встал из-за стола, запер дверь и обнял ее, подойдя сзади.

— Не надо, Никита.

— Все-таки я не ошибся, да?

— Еще не знаю. Просто не надо, и все. Мне кажется, с этим в любом случае пора заканчивать. Я устала.

— От меня?

— Нет, не от тебя. Я зря тебе наговорила сегодня всяких глупостей, ты уж меня прости. У нас все было очень хорошо, но я устала от бесперспективности. Я привязываюсь к тебе все больше, а надежды никакой.

— Хочешь, чтобы я к тебе ушел?

— Нет, не хочу. Мы же можем быть друзьями?

— Мы друзья, — сказал он, целуя ее в затылок.

— Перестань!

Он сжал в ладонях ее грудь, плотно прижимая ее к себе.

— Не надо!

— Надо!

Он развернул ее к себе лицом и начал целовать. Он был таким родным, каждое его движение было знакомым, и от него пахло туалетной водой, подаренной Наташей… Он мягко подтолкнул ее к дивану. «Драться с ним, что ли?» — подумала Наташа и сказала:

— Ты что, не понимаешь меня? Я не хочу расставаться по-плохому, но я не могу так! Я не хочу тебя, пойми…

— Сейчас увидишь, как ты меня не хочешь… У тебя ведь с ним еще ничего не было, а я тебе почти родной муж… — Он уже почти шептал: — Я люблю тебя… Моя родная… Я так тебя хочу…

— Ты никакой не муж… Я не хочу, пусти меня… Я сейчас тебя ударю! Я закричу, пусти!

Он наконец справился с ней.

— О, моя девочка, моя любовь! Какая у тебя горячая кожа, я сейчас с ума сойду!

Когда он вошел в нее, Наташа чуть не застонала от наслаждения. Ее тело слишком привыкло к нему, чтобы не откликнуться на его ласки, и она с трудом изображала безучастность. Он полностью растворился в ней, благодарно вздохнув, когда она перестала его отталкивать, не торопясь, не реагируя на шаги за дверью…

— Ты была права, я эгоист и сволочь… моя нежная… Я буду ласкать тебя так долго, как ты захочешь… Тебе хорошо? Ну скажи мне, не заставляй чувствовать себя подонком, скажи мне… скажи… тебе хорошо?

— Да, — еле слышно отозвалась Наташа. Это была правда. Она только сейчас поняла, как ей этого не хватало, погладила по спине, обняла его родное тело. Содрогнувшись в последний раз, он сел рядом, взлохматил волосы.

— А ты говоришь, не надо…

— И не надо было…

— Может, я люблю тебя одну.

— А может, и нет.

— Зря ты так. Я хотел исправиться, чтобы у тебя сохранились обо мне хорошие воспоминания. Знал бы, на что ты обиделась, вел бы себя по-другому, честное слово. Почему ты мне не сказала?

— Если бы я сказала, ничего бы не изменилось. Тебе все равно было не до меня.

— Может, и так, — тихо проговорил он. — Просто я привык, что ты у меня есть… Так и жена когда-нибудь уйдет…

— Удивительно, что она до сих пор не ушла. Любит, наверное.

— А меня не за что любить? — грустно спросил он.

Наташа чуть не расплакалась, но вовремя поняла, что он уже играет роль.

— Есть за что. Перестань, выйди из образа, поговорим.

— Ладно! — со вздохом сожаления сказал он. — Спектакль не удался. Ты так сильно влюбилась?

— Я же говорю, не знаю еще. И дело не в этом. Ты будешь держать на меня зло?

— Не буду. Тебе действительно надо замуж выходить, что я, не понимаю? Конечно, тебе нужен свой собственный муж. И дети. И ты на меня не обижайся. Тебе было правда хорошо сейчас?

— Да.

— Мне тоже. Запомни меня молодым и красивым… Пойдем, я провожу тебя до метро.

— Да ладно. Скажи уж честно, что тебе самому пора идти.

— Если честно, то пора, — засмеялся он.

Они дошли до метро, мирно беседуя о своих театральных делах.

Едва Наташа переступила порог, зазвонил телефон.

— Это Карел. Как дела?

— Только что вошла.

— Не буду задерживать, просто хотел убедиться, что ты благополучно добралась, уже очень поздно. Я соскучился.

— Я тоже. Еще немного осталось, два дня всего. Куда мы пойдем?

— Куда захочешь. Я люблю тебя, понимаешь?

— Запоминаю.

— Вот и хорошо. Целую, берега себя.

11

Утром, в день премьеры, Наташа проснулась довольно поздно и еще понежилась в постели, радуясь, что никуда не надо спешить и можно немного поухаживать за собой. Не торопясь, она умылась и начала наполнять ванну, бросив в воду пригоршню ароматической соли. Заколола волосы, свернув их в тугой жгут, нанесла на лицо очищающую маску. Долго лежала, расслабляясь в теплой воде. Позже, варя себе по всем правилам кофе, Наташа подумала: «Нет, чтобы каждый день так. А то как солдат срочной службы. Пять минут — под душем, две — на одевание, одна — на завтрак». Наташа отпила кофе и с наслаждением закурила, считая, что заслужила это удовольствие.

К четырем часам она начала собираться в театр. Достала из красивой коробочки шелковое белое белье, купленное в Германии в хорошем магазине почти на все суточные деньги, со вздохом распечатала новые колготки. Немного подумав, надела зеленое бархатное платье, делавшее ее похожей на русалку. Вспомнив о просьбе Олега и гримера «никакой укладки, никакого макияжа», только слегка подкрасила губы, положила в сумочку флакон любимых духов «Минг шу».

Зазвонил телефон.

— Это Олег, привет, мой золотой. Я тут случайно заехал в твои края за одной штучкой, так что могу подвезти.

— Ура! — воскликнула Наташа.

По пути в театр они весело болтали, Наташа давно привыкла, что Олег водит свою «ауди» как одержимый. Он все делал немного чересчур.

— А ты что, волнуешься, что ли? — вдруг спросил он.

— Да.

— Да брось, не первый раз замужем. Отыграете нормально, я же видел прогон.

— Я, наверное, не поэтому.

— Придет, что ли, кто? — мгновенно просек ситуацию Олег.

— Придет, — улыбнулась Наташа.

— Класс! Посмотреть-то можно?

— Конечно. Скажешь потом.

— Хорошо, сестренка, — засмеялся Олег мелодично, как пэри.

Наташа в очередной раз подивилась тому, как с ним легко, и почему-то хочется обсуждать темы, невозможные с другими.

Когда Наташа вышла из гримерной, после того как над ней сорок минут колдовали гример и Олег, реакция актеров, собравшихся в курилке, ясно дала понять, что их усилия увенчались успехом. Она выглядела как сказочная принцесса из старинной книжки. Светло-русые волосы, уложенные изумительными густыми локонами, венчала расшитая шапочка, грим был бесподобен, а шаль укутывала ее, подобно розовому туману, в котором вились золотые пчелы.

Премьерный спектакль, как правило, бывает одним из худших, но на сей раз действительно все прошло почти как по маслу. Зрелище, вопреки всем ожиданиям, получилось светлым и праздничным, Иван сиял торжеством, актеры были в ударе, критики многозначительно переглядывались.

Когда грянули аплодисменты, Наташа взглянула на счастливое лицо Никиты и поняла — это удача! Когда их вызвали в третий раз, на сцену вышел улыбающийся помреж, неся перед собой корзину бледно-розовых крокусов, и поставил ее к ногам актрисы. Зрительный зал отозвался на это чудо восхищенными возгласами и новым обвалом аплодисментов. Утирая слезы радости, Наташа вывела из кулис смущенного Ивана. Их вызывали восемь раз, сцена была усыпана цветами.

Когда она вошла в гримерную и упала на стул, без стука ворвался Олег, показал ей оттопыренный палец и распорядился:

— Когда оденешься, крикни меня, я здесь курю. Я сам тебя накрашу, не делай ничего.

— Да ладно, не надо.

— Надо! — сделал он страшные глаза. — Потрясающий мужик. Я влюбился. Не вздумай его потерять, я тебе этого не прощу. Это судьба.

Он справился с ее макияжем за минуту, и она признала, что сама бы так не смогла. Ее лицо сияло красотой, молодостью и здоровьем, когда она выбежала к ожидавшему ее Карелу и расцеловала его.

— Спасибо тебе! Какие цветы!

— Это тебе спасибо. Я и не знал, какая ты хорошая актриса.

Это было самое приятное, что он мог ей сказать, и Наташа поблагодарила его еще раз.

— Ты такая красивая, что в это невозможно поверить. Когда ты появилась на сцене, у меня буквально сердце остановилось, я чуть не заплакал, правда! Тебе, наверное, надо бежать на банкет?

— Да.

— Мы увидимся завтра?

— Обязательно. Ты не обиделся?

— Нет. Пока!

Сидя в буфете за празднично накрытым столом, слушая речи, Наташа вдруг соскучилась. Все было замечательно, ее хвалили. Но было понятно, что через полчаса трезвых почти не останется, начнутся междусобойчики, а от Никиты вообще не знаешь, чего ждать. Олег порхал среди гостей, эпатируя незнакомых всем своим обликом. Наташа уловила упорный взгляд, которым пожирал Олега блестевший потной лысиной чиновник из Комитета по культуре, и недовольно поморщилась. Их с Олегом дружба возникла из бесценного совета, данного им ей. Через год после того, как Наташа пришла в театр, ее одарил своим навязчивым вниманием весьма высокий чин из Министерства культуры, тогда еще СССР. Он осаждал Наташу цветами, звонками, провожал домой, и она не знала, куда деваться. Однажды, когда Наташа забежала в буфет выпить чашку чая, к ней подошел улыбающийся чиновник.

— Наташа, я тут должен подписать кое-какие документы, касающиеся вашего театра… Дождитесь меня, пожалуйста. Мне так хочется с вами поужинать…

— У меня зуб очень болит. Мне надо в поликлинику, — пролепетала двадцатидвухлетняя Наташа, обалдев от такого явного шантажа.

— Я вас отвезу и дождусь. У меня есть очень хороший врач.

Наташа сидела, чуть не плача, когда к ней подошел Олег.

— Что он тебе сказал? — грубовато для малознакомого человека спросил он. Наташа почему-то рассказала ему все. Даже о том, что Инга, к которой она обратилась за сочувствием, посоветовала ей послать его куда подальше. Когда же Наташа сообщила ей, что опасается стать причиной неприятных для театра последствий, та заметила:

— Ну так переспи с ним. Что с тебя убудет, что ли?

Олег погладил ее по голове.

— Ты можешь пойти с ним даже в баню, не то что в ресторан, детка. Тебе ничто не угрожает. Ему нужны только разговоры о том, какой он орел. Он совершенно голубой, даже не бисексуал. Не бойся, он пальцем до тебя не дотронется…