— Дэн, почему только Чак прыгает через кольцо, это трудно? Я хочу попробовать!

— И получить рыбку в награду. Поплыли отсюда!

Музыка смолкла, и Коля, и зрители брали из ведра блестящих рыбёшек и угощали дельфинов.

— Друзья! — прозвучал из репродукторов голос Игоря Александровича. — У нас по выходным будет два представления, днём для детей и вечером для взрослых. Приезжайте, будем рады!

Он стоял рядом с бассейном в окружении людей, и все поздравляли его. Это был настоящий праздник!

— Это настоящий праздник, Дэн! Я не усну сегодня. Какие счастливые эти дельфины!

Женю и Антона поселили в соседних комнатах. Они весь день были вместе, она старалась разговаривать с ним, но с отчаяньем понимала, что на самом деле говорит сама с собой. Антон замечал её присутствие, только когда она прикасалась к нему, гладила по голове, обнимала за плечи. И взгляд его менялся.

Она читала ему. Водила его пальцем по картинкам, но он отвлекался быстро, выскальзывал из-под её руки и шёл к двери. И она шла за ним — в зал, в парк или к морю.

Бумажные ленты в кабинете главврача не менялись ни на йоту. Это доводило до отчаянья.

— Виктор Сергеевич, от меня никакой пользы, никаких сдвигов, ну никаких!

— Я же предупреждал, нужно запастись терпением. Вот родители, они приедут в следующую субботу, замечают улучшения. Хотя часто выдают желаемое за действительность.

— И к Антону приезжают родители?

— Нет, к Антону не приезжают. Мать отказалась от него ещё в роддоме. Отец, наверно, вообще не знает о его существовании, в свидетельстве о рождении в графе «отец» — прочерк. Так что мальчик здесь старожил, из больницы в Дом малютки, потом к нам. Другого жилья не было никогда, и других людей не видел.

— Ну а если бы и видел…

— Посмотрите в субботу, как они своих узнают. Непостижимо, по запаху, что ли.

Утро у Дэна и Куны началось, как обычно — поплавали вдоль берега, поиграли у скал, погонялись за рыбёшками.

Но чем ближе подходило время представления, тем чаще Куна прислушивалась к звукам из Дельфинария.

— Куна, что с тобой?

— Мы, конечно, посмотрим дневное представление?

— Зачем, ведь будет всё, то же самое!

— А может, для детей дадут другую программу. Ну, пожалуйста, Дэн!

Посмотрели дневную программу, потом вечернюю, а назавтра Куна захотела смотреть ещё и репетицию. И они поссорились в первый раз в жизни.

— Как тебе не надоест одно и то же!

— Но это же так интересно!

— Ну и смотри сама!

— Ты вернёшься за мной, Дэн?

— Не знаю!

Он поплыл, куда глаза глядят. Ни прыгать, ни кувыркаться не хотелось. Без Куны жизнь потеряла всякий смысл.

И вдруг он увидел Женю и Антона на старом бревне на берегу. Это тот самый мальчик, — подумал Дэн. И услышал мысленный ответ:

— Тот самый мальчик.

Дэн подплыл к берегу и высунул голову из воды. Он понимает меня.

Это интересно! Мне ещё не встречались люди, которые умеют читать мысли.

Мальчик встал.

— Антон! — позвала Женя, но он не оглянулся.

— Здравствуй, меня зовут Дэн, а тебя?

— Меня зовут Дэн, а тебя? — повторилось в мозгу у мальчика.

Дэн почувствовал, что мальчик очень испугался. Хорошо, любая реакция — уже сдвиг!

Но надо уходить с его волны, тут нельзя пережать. Пусть затухнет это возбуждение, он перестанет пугаться моего голоса у себя в голове.

Он придёт сюда снова, когда будет готов. А мальчик схватился за голову и побежал. Он карабкался в гору так быстро, что Женя едва поспевала за ним.

— Антон, куда ты! Что с тобой, Антон?

И тут он оглянулся, посмотрел на океан, что оставался далеко внизу, и на его всегда бесстрастном лице был испуг.

— Антон, ты дельфина испугался? Они же самые добрые существа на свете!

Они подошли к проходной. Саша стоял возле будки и рядом с ним — пожилой человек в военной форме.

— Гуляли? — спросил он. — Вы из третьего корпуса? Это ваш брат?

— Нет, Иван Егорович, Женя работает в третьем.

— Учтите, выходить из Санаторной зоны можно в любое время, но возвращаться строго до одиннадцати. У нас режим, вам понятно? А из третьего корпуса лучше вообще не выходить, у вас своя территория.

— Я хотела показать мальчику океан. За оградой слишком мало впечатлений.

— Какие им нужны впечатления! Они же дебилы! Смотрите, я вас предупредил. А в третьем корпусе особый режим, ворота закрываются в десять часов.

— Я поняла. Но мне бы хотелось продолжать прогулки у океана.

— Под вашу ответственность.

И тут Антон в первый раз взял Женю за руку и потянул наверх, в третий корпус. Женя не успела ни удивиться, ни обрадоваться — мальчик испуганно смотрел на Егора Ивановича.

— Он боится меня, значит, у него совесть не чиста. Меня только такие боятся. Я комендант Санаторной зоны, отвечаю за порядок и безопасность.

В его позе и в голосе было такое сознание собственной значительности! Но Женя не привыкла бояться никого и ничего.

Она была из тех счастливых людей, кого не ругали и не наказывали в детстве. И с учителями повезло, и с окружением.

— Приятно было познакомиться, Егор Иванович. Я не собираюсь нарушать порядок на вверенной вам территории. Нам пора.

— Испуг сильное чувство, — рассуждал профессор, — есть даже термин такой, шоковая терапия. Но ею надо пользоваться очень аккуратно и под наблюдением врача. Мальчик до сих пор не отошёл, посмотрите на его лицо. Нас он не видит, продолжает переживать ту ситуацию. И на диаграмме всплески, слабые, но это уже не тот беспробудный сон мозга. Вы говорите, вчера было два дельфина и никакой реакции. Ничего не понимаю. Попробуйте завтра пойти туда снова.

Антон упорно не хотел идти на берег. Он отворачивался испуганно, даже если видел океан издали.

— Хорошо, очень хорошо, это уже ассоциация, океан — страх, — говорил Виктор Сергеевич.

— Но что же дальше?

— Терпение, Женя, терпение! Мы же договорились — наблюдать за любыми реакциями. Их почти не было. И вдруг — появились. Радоваться надо! Ведите подробный дневник.

Наступила суббота, и «Ласточка» привезла пассажиров из Города. Среди них были те, кому разрешалось раз в месяц навещать своих больных детей. Их можно было отличить в толпе беспечных людей, что ехали отдыхать и развлекаться, на их лицах читалась боль и надежда, надежда и боль.

Они везли продукты и сладости, как будто в санатории детям этого не доставалось. Но им казалось — совсем другое дело, если ребёнок получит мандарин из родительских рук. Приезжали те, кто отдал сюда своих детей не потому, что они были им в тягость, наоборот! Отдали с надеждой на выздоровление. Им никто этого не обещал, но они надеялись. Они давно знали друг друга и персонал санатория. Радовались, что дети их узнают. И обязательно заходили к Виктору Сергеевичу.

Пассажиры сошли на берег. Сергей Николаевич, как всегда, проследил за разгрузкой, отпустил на берег свою небольшую команду и сам остался на вахте.

Он ходил по теплоходу и думал — хорошо бы навестить Женю. Она нравилась ему, конечно, она ему нравилась, но что-то мешало. Может, эта её открытость и доверчивость?

«Мы в ответе за тех, кого приручили…»

Нет, к серьёзным отношениям он не готов. К воле привык, морю и коротким необязательным романам на берегу.

Утром теплоход катал отдыхающих, привычно плескались волны о борт, шумная толпа танцевала в баре, люди стояли у бортов и смотрели на океан, на чаек, на дельфинов, которых было множество у Розовых скал.

И вот уже «Ласточка», высадив пассажиров, легла на обратный курс. И привычный безбрежный океан вокруг, только жаль, что повидать Женю он сможет только через неделю. А она ждала его от первого гудка, когда «Ласточка» только подходила к причалу, и до последнего, вечером в воскресенье, когда она, прощально прогудев, легла на обратный курс.

Но никто не знал этого, никто не замечал, что она печальней, чем всегда, и глаза опущены.

В третьем корпусе царили непривычные шум и суета. Это был праздник для детей, радость и узнавание. Но почти половина ребятишек смотрели на эту радость со стороны, Жене казалось, почти осознанно смотрели.

И одна девочка подошла к женщине, что обнимала свою дочку, и та обняла свободной рукой чужого одинокого ребёнка.

У Жени было впечатление, что это просто родительский день в летнем лагере, она помнила такие дни в своём детстве. И не пробиться к Виктору Сергеевичу, все, все хотят услышать хоть одно слово надежды!

— Антон, пойдём отсюда, погуляем. Хорошо?

И Антон даёт себя увести дальше и дальше от этой чужой радости, в парк, потом на шоссе и вниз, к океану.

Дэн уже не один раз приплывал к берегу, где на старом дереве тогда сидели мальчик с девушкой. Но там не было никого.

С Куной они помирились, конечно, тем же вечером. Она подплыла к нему, будто ничего не случилось, со своей лучезарной улыбкой. И как бы он не отворачивался, оказывалась тут же — перепрыгивала через него, подплывала снизу, и щёлкала, и свистела, и плыла рядом, касаясь нежной своей кожей, когда он пытался уплыть от неё куда угодно.

И клюв у него расплылся в улыбку совершенно помимо его воли.