— Но, Марина Васильевна, мы же договорились — эту неделю вы меня не занимаете...

— Когда договорились?

— Два месяца назад еще!

— Ах, два месяца назад?! А ты знаешь, милочка, что такое творческий процесс? Ты знаешь, что его вообще планировать нельзя! Да я, может быть, завтра все остановлю на год! Или, наоборот, за два дня все закончу и будем играть. Это тебе не тачки клепать! Нет-нет, никаких съемок!

Ничего — по ночам снималась.

А через неделю, действительно, репетиции остановились. Я прямо до потолка прыгала! Хоть посплю нормально. Так нет, Арсеньев тоже все остановил. У него, видишь ли, творческий кризис.

До потолка теперь прыгал Файфман. И картинка у него получилась очень даже симпатичная. Правда-правда. Мне нравится. Хотя Арсеньев, разумеется, камня на камне от нее не оставил. Он язвительный, остроумный, злой. У него это здорово получается. А Файфман, лапочка, всю премьеру в Доме кино проплакал от счастья.

— Сашенька, вы моя богиня! Только вас теперь буду снимать!

Очень милый старичок. Он тут в зале где-то. «Илью Муромца» тоже сюда привезли, но не на конкурс, конечно, на кинорынок.

Русская экзотика должна хорошо продаться.

Так вот, кончились съемки у Файфмана, Арсеньев начал. И Марина словно с ним сговорилась — опять репетиции. Да такие, знаете, на износ! С утра до вечера, с вечера до утра. Словом, от гимна до гимна и опять. Это называется методом погружения.

А у Андрея как раз финальные сцены. Снимать надо в мороз, а я там в одной рубашке ночной хожу... Это не самое страшное. А самое страшное, что я стала путаться. Героиню из «Пригоршни» с героиней из спектакля никак разделить не могу. А обе роли психологические, трагедийные, что называется «на разрыв аорты». А тут у меня «глюки» пошли.

Раз на репетиции вдруг взяла и выдала монолог из фильма. Марина удивилась.

— Это что, императрица? Неплохо, конечно, только не по теме совсем.

А я уже не соображаю. Смотрю вокруг, кинокамеру глазами ищу. Потом истерика была. Валерьянкой отпаивали. Домой отвезли. Я даже машину вести не могла. Илья мой чуть с ума не сошел. Провалялась три дня. Даже звонить мне не решались, ни Марина, ни Андрей.

Через три дня — ничего, стала соображать. Повалялась, думаю, и хватит. За работу, товарищи! И как-то после этого все быстро пошло. Съемки за две недели закончили. Через месяц сыграли премьеру. Успешно сыграли. На озвучивание я уже спокойная приходила, да и Андрей меня дергать перестал, только сказал как-то:

— С такими нервами, как ты еще не тронулась?

— Твоими молитвами, — говорю.

Проглотил.

Я от фильма отвыкла, спектакли пошли, другие заботы, мы озвучивали после большого перерыва. А тут увидела — и так хорошо. И не жалко нервов, сна, да души не жалко. Он все-таки гений, Арсеньев. Девчонки-монтажницы, которые этих фильмов понасмотрелись, и те плакали.

Ну, а на премьере — фурор! Все Арсеньева поздравлять: это фильм для Канн! Это — на Оскара. А он все на меня поглядывал, хотя я и в стороне была. Чувствовал, видно... И прав оказался.

Нет, он все-таки гений. Вот только не пойму, добрый или злой?

Глава 5

Сигнатура

У меня на левой щеке родинка. Одна гадалка как-то сказала, что это не просто родимое пятнышко, а сигнатура. То есть знак. Он предвещает, что меня всю жизнь будут любить мужчины. Но при этом — я буду им казаться не такой, какая есть на самом деле. Я, помню, рассмеялась:

— Какая разница, кем будут считать. Лишь бы любили!

Однако с тех пор я частенько пытаюсь поглядеть на себя как бы со стороны, глазами других. И, в частности, глазами мужчин.

Кого, например, они видят во мне сейчас, когда я спускаюсь со сцены Дворца кино и иду в зал, на свое место? Кажусь ли я им дикаркой из загадочной, не тронутой цивилизацией России? Или — эксцентричной преуспевающей кинозвездой, которой все сходит с рук ввиду ее гениальности?

Ну, что касается Андрея, то понятно, кем он меня считает.

Журналисты: этим я симпатична. Потому как своей выходкой дала им богатую пищу для сенсационных репортажей.

Вот один из газетчиков, пронырливый, вертлявый, пробирается по дальнему проходу — прямо к моему незнакомому белокурому поклоннику, который все еще стоит там, прижимая к груди букет белых роз.

Сразу видно: эти двое давно знакомы. Корреспондент что-то оживленно лопочет, а его собеседник...

Он молчит, не слушая и не отвечая. Он не сводит с меня восхищенного взгляда, словно завороженный. Вот ему-то я точно не кажусь ни дикаркой-туземкой, ни избалованной богемной дивой. Я знаю такой мужской взгляд: этот человек видит во мне не обладательницу Золотого льва, не профессионала высокого класса, а просто женщину. Прекрасную и желанную.

Мне и приятно и досадно одновременно. Но все-таки в большей степени — приятно. Не знаю, как другим, а мне мужское восхищение придает сил. Точно глоток хорошего вина.

Тем более что парень просто великолепен. Если бы не смокинг, он походил бы на древнего викинга, эдакого скандинавского полукороля-полупирата. Именно такими, наверное, были те варяги, которых некогда наши предки-славяне призвали для того, чтобы отдать им правление землями русскими.

Пролезаю по ряду мимо Клаудии Кардинале и нечаянно наступаю ей на ногу. Она же — одаривает меня улыбкой и вдруг озорно подмигивает.

Грацие, Клаудиа! Спасибо, коллега! Я вмиг обретаю вновь присутствие духа.

А Андрей шипит сквозь зубы:

— Выпендрилась, да?

Молча хмыкаю. Пускай себе злится! Сегодня мне никто не сможет испортить настроение.

— Настенька! — цедит он. — Русская красавица!

Ах так?

— Подержи, пожалуйста! — невинно попросила я и поставила ему на колени сундучок с Золотым львом. — Недолго, я только сумочку найду.

Наверное, я поступила зло. Андрей побледнел. Он держал ладони над крышкой сундучка, боясь к ней прикоснуться. Это — чужая собственность, не его. Казалось, моя награда жжет ему колени. Вот-вот брюки прожжет до дыр.

А я, злорадствуя, долго, нарочито неторопливо, «искала» сумочку, копалась в ней.

И тут Андрей посмотрел на меня так жалобно, точно обиженный ребенок. Как будто пощады просил...

Мне стало стыдно. Захотелось его утешить, успокоить. Сказать, что его «Пригоршня» — настоящий шедевр. Честное слово, это было бы правдой! Действительно шедевр. Тонкий, умный, необычный фильм. Счастливы актеры, работающие с таким режиссером, как Арсеньев. И я, конечно, своей высокой наградой обязана ему.

— Андрюша... — начала было я.

Но тут великолепная Клаудиа Кардинале, сидящая по другую руку от него, коснулась сундучка с Золотым львом длиннющими пальцами в бриллиантах:

— Поссо? — вопросительно произнесла она.

— Простите? — Я не поняла.

— Ви позволить? — повторила она на ломаном русском.

— Да-да, конечно! — закивал Андрей и с видимым облегчением переставил ларец со своих коленей на ее.

Я удивилась:

— Вы говорите по-русски, синьора Кардинале?

— О! Я любить Россия! — ответила она. — Я любить русски чинема — кино!

Она так темпераментно жестикулировала, что я даже испугалась: вот-вот уронит мой приз.

— «Красная палатка»! — пояснила итальянская звезда.

Как же я забыла: Клаудиа снималась в совместной постановке. «Красная палатка» — старый фильм. Когда он вышел на экраны, я еще пешком под стол ходила.

Удивительная женщина: на вид — почти моя ровесница. Ни одной морщинки, и глаза сияют, как у шестнадцатилетней. Представляю, какие у нее массажисты и косметологи! Но и сама, конечно, не позволяет себе расслабиться. Скажем, наесться до отвала бисквитного торта. Умница, Клавушка, так держать!

Звезда распахнула ящичек — и драгоценный лев вспыхнул золотом, отражая лучи софитов. Клаудиа ласково погладила его, как котенка. Перегнувшись через Андрея, восторженно обратилась ко мне:

— Александра! Но пароле! Нет слов!

Итальянка вовсе не хотела, конечно, обидеть Андрея. Но для его болезненного самолюбия происшедшее оказалось настоящим ударом. Через него переговариваются! Его считают пустым местом!

Он вскочил и стал пробираться к выходу.

Я попыталась его удержать:

— Куда же ты, Андрюша?

Он раздраженно оттолкнул мою руку:

— Пойду немного прогуляюсь... несравненная Сандра!

Глава 6

Аванте

Перед банкетом забежала в номер переодеться. Еле отбилась. Сразу навалилось журналистов — толпа!

— Синьора Александра! Поздравляем! Что вы хотели сказать вашей ролью умирающей Европе?

— Знает ли ваш муж о вашем триумфе?

— Скажите о перестройке!

— Какие контракты у вас есть?

— Где вы одеваетесь?

— Какова ваша жизненная цель?

Вот тут только я остановилась. Батюшки! Знакомый вопросец!

Ну что, милый, так тебе сразу и сказать?

— Господа, извините. Завтра будет пресс-конференция, и я отвечу на все ваши вопросы.

— На все?

Этот с издевочкой.

— Если вы не похабник. — И помахала Золотым львом. Посмеялись, и я улизнула.

До гостиницы «Эксельсиор» минут пять ходьбы. Надо было, конечно, подождать всех наших, подъехали бы на машине. Но они там совсем увязли в славе. И Андрей куда-то подевался.

Все-таки как-то неловко... Фильм-то его, а лавры мне. А львенок симпатичный. Дорогущий, наверное. Ну ничего, Андрей свое еще возьмет. Он и так мировая знаменитость. Его «Живописец» вошел в сотню лучших фильмов всех времен и народов.

...Ну, вот и отель. Портье смотрит уже совсем другими глазами. Видно, по телевизору показывали награждение.

— Синьора Сандра, мое восхищение!

О! Этот тоже — Сандра. Сговорились они, что ли?

...Так, в этом номере не заблудиться бы. Все ванную со спальней путаю. Нет, все нормально, нашла. Вот мой гардеробчик. И что мы, Сандра, наденем на сегодняшний банкет? Можно, конечно, было бы остаться в этой сногсшибаловке, да что-то боязно за сохранность. Не дай Бог кто-нибудь вином плеснет, омара уронит.

Так, синее?

Ничего, неплохо. Кролин говорил, очень к моим глазам идет. Действительно идет. Даже украшений никаких не надо. Только старит немного.

— Меня синий старит, — я Кролину говорила.

А он:

— Нет, что вы, представительно!

Ну вот позовет меня премьер-министр на аудиенцию, я синее надену. А сейчас что-нибудь полегкомысленнее. Там же красавцев будет — пруд пруди. Да каких красавцев! И что, я не имею полного права голову им вскружить? Имею. И буду кружить. Поэтому синее — прочь.

А вот алое? Хорошо. Очень хорошо... Как советский стяг. Гордо реет над миром! Еще серпа и молота не хватает. Нет, это слишком патриотично. Тут легкость нужна, никакой политики. Это можно завтра на пресс-конференцию надеть. Хотя, с другой стороны, красный — цвет любви, страсти. Тю-тю-тю! Санек, ты заговорилась. Какой страсти тебе надо? У тебя муж дома некормленный... Ой, Илье позвонить. И в театр...

Нет, Шурик, мы хотим легкого головокружения, а не роковых страстей. Мы выбираем голубое. «Все стало вокруг голубым и зеленым». Это в самую точку! Это и легкомысленно и холодновато. И молодит, и кружит, и к глазам тоже идет. Словом, с ума не сведет, но фазу сдвинет.

Так, теперь лицо сделаем. Лицо мы сделаем какое? Розовое? Чистое? Обещающее? Насмешливое? Советское? Нимфеточное? Талантливое? Нет, сделаем свое лицо — «Много в нем лесов, полей и рек...» То есть все в этом лице вышеперечисленное и еще кое-что.

Загадка армянского радио: маленькое, коричневое, сморщенное, мягкое, есть у некоторых женщин, что это? Ответ — изюминка.

Вот это маленькое мы обязательно оставим. Не закрасим, не закамуфлируем. Ну что, Александра Николаевна Кузнецова? К труду и обороне готова? Всегда готова!

Ох, и натанцуюсь сегодня! Только бы шпильки не натерли. А натрут — сниму, босиком танцевать буду. Имею полное право!

— Минутку! Сейчас открою!

Кто это?

Так, оранжерея приехала.

— От кого? — спрашиваю у мальчика.

А он по-английски не понимает. Улыбается, черненький, кепочку снял.

— Ну, держи, пацан, тут тебе на мороженое. Больше, извини, нету. Суточных выдали — кот наплакал.

Смеется. Смышленый.

Так, поищем записочку. Должна записочка быть. Они и тут такие, зря деньги не тратят. А записочки и нет. Странно. Нету записочки с адресом, с телефоном, с именем и профессией. Только корона маленькая на ниточке висит. Король, что ли? Так нет в Италии никаких королей. Это, наверное, фирменный знак цветочного магазина.

Ах, мальчишка, записочку потерял. Такие чудные цветочки, а впустую. Впрочем, оранжерейщик этот о себе знать обязательно даст. Вот чего мне не хватало! Этой орхидеи! Надо же! Как знал неведомый поклонник! Ах, чудо какое! Сюда ее, пахучую! Ненавязчиво оттеним гладкую белизну кожи. А теперь — вперед! Как говорят итальянцы — аванте!

Глава 7

Бал

Когда я вошла, зал на секунду замер. Или мне так показалось? Нет, не показалась — замер. И сразу сотни глаз на меня — зырк! И аплодисменты.

— Да-да, спасибо, спасибо! Грацие!

А наши где? Где Андрей, где Файфман? А! Вон они, родимые, в закутке. Винцом накачиваются. Но так, прилично, в меру, по-европейски.

— Да-да, спасибо! Ну что вы? Какая я Сара Бернар? Я Саша Кузнецова. Грацие.

— Ты куда пропала, героиня? — спросил Андрей. Нет, оттаял маленько, улыбается. Ему тоже славы перепадает, может, и побольше, чем мне.

— Сашенька! Завтра вы у нас, на кинорынке, не забыли? — спросил Файфман.

— Ну что вы? Конечно, сразу после пресс-конференции...

— Чудо вы наше!

— Давай, Андрей, выпьем за твой фильм.

— И твой. — Опять улыбнулся. Наверное, все-таки, добрый.

— За наш.

И вдруг — стук, тишина, что-то объявляет мажордом.

— Что случилось? — спрашиваю у Андрея.

— Премьер-министр, — объясняет. Он знает итальянский.

Вот те на! Надо было синее надеть!

Толпа повернулась к двери, и вошел улыбчивый синьор, седоватый, элегантный, скромный. Сразу с кем-то за руку поздоровался... Батюшки, ко мне идет... Надо было синее надеть, вертихвостка!

Пожал мне руку, потом наклонился и поцеловал. Что там говорить — Италия!

— Синьор премьер восхищен вашим талантом! — зачастила переводчица. — Вы напомнили ему в фильме «Кулачок» его родную маму.

У меня даже сердце опустилось. Какой «Кулачок»?

— Наш фильм называется «Пригоршня», — говорю.

— Ой, простите. Это моя вина. В итальянском нет такого слова... Да-да. «Пригоршня»! — засмущалась переводчица.

Тоже мне комплимент — маму напомнила! Но я улыбаюсь, в глаза ему смотрю.

— Синьор премьер говорит, что вы очень красивая женщина. Его мама такой же была в молодости.

А! Вот это другое дело! Это большое спасибо.

— Грацие!

Премьер еще руку Андрею пожал, парой слов перекинулся и сразу дальше, но и двух шагов не сделал, как остановился, руки раскинул, засмеялся. И тот красавец-викинг, что на вручении меня взглядом сверлил, оказался в его объятиях.

Кто такой?

— Андрей, это кто? — спрашиваю.

Андрей плечами пожал, но как-то недобро глазами на красавца сверкнул.

И только теперь я огляделась. Ну что, Сашка, могла бы ты поверить, гоняя на своем мотоцикле, что будешь стоять рядом с Софи Лорен, — она, кстати, мне издали кланяется, — с Марчелло Мастрояни — что-то смешное рассказывает, — с Робертом Рэдфордом — такой симпатичный парень! Рукой мне машет! Ну да! Он же первый приз за лучшую мужскую роль получил!

— Хай, Эл! Ты не хочешь сняться вместе со мной? Ты и я — два лучших актера современности!

Сердце упало — в кино зовет? Конечно, я закивала.

Он поднял руку, сразу откуда-то фотограф подлетел. Роберт меня к себе прижал и — улыбка!

— Подари мне твой цветок, Эл.

— Не могу. Подарки не дарят.

— Почему?

— Не знаю, у нас так принято.

— У тебя есть что-то такое... Нашим красоткам как раз не хватает... Знаешь, попробую поговорить о тебе с Сиднеем! Хай!

Деловой.

А меня все одна мысль тревожит, кто же мне такой букетик прислал? Ведь должен же как-то проявиться.

— Синьора, можно вас на минутку?

Оборачиваюсь — и чуть не закричала от радости. Сам маэстро Федерико собственной персоной. И Джульетта, конечно, рядом.

Какие красивые! Даже в старости. Я стою, дрожу, глазами их пожираю.

Он тоже какие-то слова сказал, поздравил. А потом к уху наклонился и по-английски:

— Держись за Андрея, девочка. Но не мертвой хваткой. Иногда и ему рога наставляй. Снимайся. Ты — актриса.

Я поцеловала его. А Джульетта поцеловала меня. Вот это и есть счастье.

А маэстро сразу ушел. Вообще ушел. Устал, видно. И снова банкет замер, проводил его аплодисментами. Если бы я знала, что очень скоро синьор Федерико умрет! Они будут сидеть с Джульеттой в кафе, а она вдруг заплачет. Неизвестно из-за чего, просто потекут слезы. И он скажет:

— Не плачь, Джельсомина. — Так звали ее героиню в фильме «Дорога». А потом он возьмет кусочек сыра, но не сможет проглотить. Поперхнется. И впадет в кому. А там и смерть...

Если б я знала! Но я была тогда просто счастлива. И, когда заиграла музыка, я, как Наташа Ростова на балу, посмотрела вокруг, умоляя глазами — пригласите меня! Я так чудесно танцую! И тут же подошел ко мне тот самый викинг.

— Вы позволите? — спросил у Андрея.

— Извините, — сказал Андрей, — дама уже приглашена.

Я на него смотрю удивленно — кем это? А он взял меня под руку и вывел на середину. Батюшки, он же танцевать не умеет, все ноги мне отдавит. А это было аргентинское танго. Мы сначала с Андреем танцевали одни, все только смотрели на нас и улыбались поощрительно. Нет, я зря боялась. Андрей мне ноги не отдавил. Но наговорил кучу неприятностей.

— Знаешь, я когда учился во ВГИКе, у нас было такое задание — этюд «профессиональный навык».

— У нас тоже.

— Я обратил внимание на странную закономерность — скромные девушки все как одна играли проституток, а девчонки легкие играли прачек. Это, знаешь, какая-то компенсация, что ли. Хочется попробовать того, чего в жизни никогда не получишь.

— Да, это ты верно заметил...

— А вот с тобой не пойму, тебе-то что компенсировать? Ты-то зачем плейгерл играешь? Ты ведь и в жизни...

— Андрюша, ты заговариваешься... — сказала я, но улыбаясь, ведь сотни людей смотрят.

— Натужно это все, Сандра, неестественно, — продолжал он. — Ты даже шлюху сыграть не можешь.

— Я дам тебе по морде, родной, — говорю, а улыбка на все тридцать два естественных.

— Фи, как вульгарно... Это потому, что я в десятку попал. Правда глаза колет.

Тут, к его счастью, музыка кончилась. А то был бы международный скандал. Нет, он все-таки злой. Вернулись к своим, и Андрей сразу заявляет:

— Ну, пора прощаться.

А авторитет у него, сами понимаете. И все тут же:

— Да-да, пора, пойдемте потихоньку.

— Нет, — говорю. — Совсем не пора. Я только во вкус вошла. Я сейчас танцевать буду.

— Александра Николаевна, Сашенька, что вы? Нехорошо от коллектива отрываться...

— Хорошо, очень хорошо, — говорю я им. — Мы же не колхозники, мы индивидуалисты. Это сено косить коллективом хорошо. А жить надо индивидуально. Даже колхозники, которых я очень уважаю, весь свой коллектив к брачной постели не ведут.

— А ты уже и в чью-то постель собралась? — спрашивает Андрей.

— Успокойся, милый, тебе это не грозит. Ты будешь спать нынче один.

Я отвернулась, и тут как раз викинг.

— Пойдемте танцевать, — говорю ему. — Вы, кажется, хотели меня пригласить.