Светлана Суббота
Ведьма и Вожак
Семейные ценности
Каждая семья уникальна по-своему. Но если выбирать самую-самую, почти все наши друзья, не колеблясь, ткнут в нас пальцем.
— Эсфирь! Фира!
Это меня зовет папа.
— Иду, Степан Васильевич.
А так отвечаю ему я.
Всего в семье у нас — четыре сестры и ни единого брата, но папа не унывает. Бывший военный, занявшийся предпринимательством, он считает, что свое дело по наследству передаст именно сыну. Сыну, которого пока нет, но наследник, как водится, вот-вот грядет. Еще чуть-чуть поднажать.
— Как прошла встреча с китайцами? — строго насупив брови, спрашивает папа. На работе он старается держать со мной дистанцию и даже просит называть по имени-отчеству. Я — зам, на мне все коммерческие соглашения, и спрашивают с меня куда больше, чем со всех остальных, вместе взятых.
— Китайцы, Степан Васильевич. С ними всегда не просто. В этот раз трижды исправляли присланный договор, они любят «пропускать мелочи» в свою пользу.
— А почему у них имена на подписях такие странные?
— О, это уже традиция страны. Они всегда берут дополнительное английское имя, чтобы удобнее было в общении с иностранцами [Китайцы пишут английское имя на визитках и просят, чтобы их называли именно вторым именем. (Прим. авт.)].
— Странные какие. Ювэй Билли — как глупо звучит!
Насчет имен у папы особый пунктик. На заре отношений они договорились с мамой, что она рожает ему сына, а имя дает сама, какое хочет. В итоге вслед за Эсфирью мамин позитивный мозг породил Сару, Хаю и Рахель. От «звезды» до «овечки» [Эсфирь — звезда, Сара — принцесса, Хая — живая, Рахель — овечка. (Прим. авт.)].
Хае еще очень повезло. Когда она родилась, я была уже подростком и встала непреклонной горой между мамой и ЗАГСом, где имена заносили в скрижали истории. В итоге вторая моя сестра хоть и не стала в переводе «любимой», но до сих пор мне за это благодарна. «Ахува» — конечно, точное, но все-таки не самое благозвучное название для нашей жизни.
Бабушка-еврейка дала маме, урожденной Марине Александровне, полное право считать себя частью древнего народа, ведь «национальность передается по материнской линии».
В общем, все мы, четыре золотокосые белокожие сестры, хоть сейчас можем отправиться в Израиль. Бумаги есть, имена — нате вам. Я, например, Эсфирь Степановна Бузикова.
Кто усомнится в чистоте моей иудейской крови?
Отвечая на звонки, входящую почту, раскидывая задачи сотрудникам, я время от времени видела краем глаза небольшой темно-коричневый лист, одиноко лежавший на краю широкого подоконника.
Скорее всего, очередная рекламка, забытая добросердечной Зосей, моей секретаршей. Причем банальные скидочные буклеты не будили в девушке заинтересованности, а трепетала она от вещей необычных, волшебных, типа «выиграй миллион долларов, купив у нас панамку».
Я же предпочитала здоровый прагматизм. Еще подростком, с двумя торчащими косичками, отстучала я на печатной машинке первый договор нашей компании. И с тех пор везде нужна. Маме — помочь с маленькими сестрами, папе — с растущей компанией.
Жизнь и так подбрасывает мне чудеса в ежедневном шапито. И бегает Фира с высунутым языком, прыгая с тумбы на тумбу новых задач, совершая деловые подвиги. Тоже, на секундочку, волшебство.
Вздохнув, я выбросила неизвестный буклет в корзину.
Телефон разразился внезапной переливчатой мелодией, которую я когда-то очень давно поставила на входящие звонки мамы и теперь переносила в каждый новый аппарат, хоть какая-то неизменность в моей сумасшедшей жизни. Этого звонка я ждала сегодня с замиранием сердца.
— Фира, детка, я все!
Ох, как же я рада.
— Поздравляю, мама! Как себя чувствуешь? Кто родился?
Родители до последнего отказывались узнавать пол ребенка. И рожать мама предпочитала по старинке, без толпы родственников рядом, в том же четвертом роддоме, где когда-то появилась на свет я.
— Фирочка, солнце… У тебя родился брат. Пока. Я звоню папе.
И счастливо засмеялась.
Я резко выдохнула. Прислушалась к гудкам. На душе было звонко, радостно, но как-то опустошенно, что ли. Словно бежишь-бежишь и вдруг… прибежал. А куда дальше двигаться — неясно.
Я выровняла бумаги на столе, потом снова смешала их. Надо подхватывать папу, сестер, ехать в роддом, чтобы танцевать и прыгать под окнами. Теперь появились новые задачи. Помогать воспитывать брата, дать ему образование, которое так и не вышло получить самой, все самоучкой… Затем ввести его в курс дела, и передать компанию лет через двадцать, и, наконец, отдохнуть самой.
Двадцать три плюс двадцать… Сорок три года. Чем не возраст для начала новой жизни.
Я покрутила в руках коричневый квадратик Пора звонить сестрам… Что?
Какой квадратик?
В моих руках оказался листок, очень похожий на тот, что я уже выбрасывала в корзину. Видимо, в раздумьях пальцы сами нашли его на столе. Только этот экземпляр уже не был пустым.
По центру вилась надпись:
«Первый в городе 7D-кинотеатр приглашает вас на закрытый эксклюзивный просмотр романтической комедии «Обрети второй шанс».
Почувствуйте полное погружение в реальность новых технологий!»
Далее шел адрес и время…
Сеанс должен был состояться сегодня вечером, почти в ночь, идеально.
Глубокий вечер — практически единственное время, которое я могу посвятить себе. В это время я или слушаю маркетинговые курсы через наушники, или просто лежу и смотрю в потолок.
Потратить мой драгоценный вечер с собой на кинотеатр? Ну уж нет.
И я выбросила второй коричневый лист в корзину…
По дороге в роддом я заехала за сестрами. Средние запрыгнули первыми, а пятилетняя Рахель чинно уселась последней, водрузив на колени любимого пса Тузика.
— Все-таки предки добились своего, — рассмеялась Сара, она же Саня, хлопнув меня по плечу. Когда я занялась компанией, именно на ее хрупкие плечи свалилась помощь маме по дому. Боевая, веселая, она была вечным заводилой среди хулиганистых дворовых мальчишек.
С той поры вместо Сары к ней привязалось прозвище Саня. Но теперь-то, в девятнадцать лет, даже полуслепой не мог бы принять ее за мальчишку. Фигуристая, большеглазая успешная студентка журфака. И подросшие дворовые озорники бегали за ней уже с совсем другими целями.
Третья наша сестра, пятнадцатилетняя Хая, росла мечтательницей и книгочейкой. Вечно или в книжку уткнется, или, наоборот, активно печатает в своем ноутбуке.
Уже год она сочиняла роман и планировала, по его завершении, сменить Джоан Роулинг [Джоан Роулинг — автор «Гарри Поттера».] на посту создателя подростковых бестселлеров.
— Это не составит никаких сложностей, — уверяла Хая. — Мне даже немного неловко обижать немолодую английскую даму, поэтому я задержу выход своего шедевра еще на годик. Заодно добавлю в него пару гениальных деталей.
Вот такая у нас Хая скромница, не претендует на чужую славу.
У роддома мы заметили папину машину с распахнутой дверцей. И когда всей стайкой подбежали и испуганно заглянули в кабину, то обнаружили положившего голову и руки на руль, взахлеб рыдающего отца.
— У меня родился сын, — гордо сказал он нам, подняв мокрое от слез лицо. — Я — отец сына!
Мы с девчонками переглянулись.
Все эти годы он любил нас, это чувствовалось, но… все в каком-то преддверии. Как будто мы были лишь пилотными версиями чего-то намного более прекрасного и совершенного, по-девчачьи слабые подобия идеала — настоящего мальчика.
Подсознательно каждая из нас хотела доказать родителям, что достойна быть ценной сама по себе и может быть намного лучше многих мальчишек. Я росла самой деловой и хваткой. Сара смелой и общительной. Хая побеждала на всех возможных и невозможных гуманитарных олимпиадах. Даже маленькая Рахель уже рисовала удивительно взрослые по технике и наполненности картины.
Преимущественно природу… и Тузика.
Тузик, он же Каспер Джуниор Туз, длинношерстный московский тойтерьер, на ее работах прыгал в траве, валялся под кустами, грыз кости, гадил на соседской грядке.
Каждая ее работа вызывала восхищение у специалистов и вялое похлопывание по макушке от отца. Мы были талантливые, хорошие, умненькие… девочки. Даже все вчетвером мы не могли ему заменить сына и наследника.
К зданию роддома Саня и Хая вели «настоящего отца» под руки. Я же набирала по телефону маму.
— Ma, привет. Как ты? Мы прибыли. Девчонки тащат па. Он в шоке, прямо боюсь за него. Может, скажем, что девочка родилась? Чтобы не нервничал.
Мама звонко рассмеялась. Она вообще была позитивной и безалаберной, как птичка. В свои «за сорок» выглядела намного моложе, а по взглядам на жизнь — даже из студенчества вряд ли вышла.
— Не ворчи, Фирочка. У папы радость такая, дай ему похандрить. Ты сама бы хоть разок поплакала или покапризничала, чтобы не отпугивать мальчиков. Нежнее тебе надо быть, дочка.
Как будто сама моих редких кавалеров не распугивала излишне реалистичными байками о характере старшей дочери.
— Да вы что, Марина Александровна, она пьяные драки во дворе разнимала? — переспрашивали претенденты на серьезные отношения, с недоумением поглядывая в на меня.
— Да, — заливалась смехом мама, — кричала: «Расходимся, или стреляю на поражение!» И молотком — бац по нашей старой медной сковородке… А когда маньяка в наших посадках ловили, полицейские Фирочку лично домой привели. Рассказывали — окружают преступника, и вдруг из-за спин детский громкий голос «Выходи, гад! Лучше мужикам сдайся, если я подойду — поздно будет».
