Я чувствую, как Кехинде ощетинивается — но соглашается. Да, ребята, так вежливо, как этот парень, меня куском говна еще не называли.
Смех эхом доносится из прошлого, смешиваясь со смехом в настоящем.
Я знаю, что не должен сомневаться в приказах, но начинаю гадать, что такого плохого случится, если позволить этому человеку, этому Жаку, воплотить свои идеи. Криминальные элементы будут всегда, так почему бы и не использовать их для какой-нибудь благой цели? Зачем нам — зачем мне — убивать его?
Мне велят ждать, когда со мной свяжется помощница Жака. Я коротаю время за работой — копаю канавы. Хренов Данлади учил меня, что, когда ты под прикрытием, лучше всего заниматься ручным трудом. «Он помогает оставаться в форме, и можно думать, пока машешь руками». Данлади был прав наполовину. Не проходит и недели, как мышцы у меня становятся крепче, но вот песни, помогающие нам поддерживать ритм, гипнотизируют, вводя в состояние безмыслия, заставляя пассивно впитывать сальные байки, которые травят работники. Я не стану их повторять. Вечерами мы пьем самогон и бурукуту [Бурукуту — алкогольный напиток из зерен сорго и африканского проса.], произведенные в самых изысканных ванных комнатах.
Я опираюсь на кирку, дожидаясь, пока из канавы, которую мы роем, уйдет вода, когда ко мне подходит женщина. Она чиста — то есть я не слышу ни одной ее мысли. Такое иногда бывает. Некоторые люди обладают иммунитетом к инопланетным спорам, а у некоторых — как у моей начальницы — есть против них защитные средства. Дети постоянно лезут играть в воду, и наш формальный прораб вынужден каждый раз их прогонять.
Женщина останавливается на краю канавы и смотрит вниз, на меня.
— Это ты Эрик?
— Да.
— Что тебе нужно от мистера Жака?
— Я хочу с ним работать.
— У него нет для тебя денег.
Я пожимаю плечами.
Она изучающе смотрит на меня — так смотрят на сома, проверяя, свежий ли он, — а потом качает головой.
— Нет. Ты мне не нравишься. Возвращайся туда, откуда пришел.
Она поворачивается, чтобы уйти, но я хватаю ее за щиколотку.
— Подожди, — говорю я.
— Убери руку.
— Я правда хочу помочь ему воплотить свое видение…
— Отъебись.
Она высвобождается из моей хватки и уходит.
У нее хорошее чутье. Я должен был проявить больше алчности. В Нигерии идеалистам не доверяет никто, даже фундаменталистские церкви. Поэтому Жака и ждет смерть. Наверное.
Я слежу за штаб-квартирой Кехинде глазами и разумом, надеясь, что Жак объявится там. Вот и все мои занятия: я рою канавы, моюсь и ем на рабочем месте, а потом прихожу сюда и жду. К пятьдесят первому дню я делаюсь таким жилистым, словно копал всю свою жизнь, — и тут Жак врывается в инопланетную мыслесферу с такой силой, что мне кажется, будто он прибыл сюда лично. Это не так.
Уже вечер. Лист рифленого железа, на котором я сижу, согревает задницу иссякающим солнечным теплом. Я вижу, как помощница Жака садится в джип вместе с Кехинде. Они едут на встречу с ним, а у меня нет машины, чтобы пуститься в погоню. Гонимый инстинктом, я перепрыгиваю с крыши на крышу, чтобы не упустить джип из виду. Это не паркур; это спотыкающаяся импровизация, бег на грани падения, едва не вгоняющее меня в паралич переживание в зеленом свечении купола. Я не обращаю внимания на ругань обитателей хибар, чьи крыши попираю ногами; как минимум однажды моя левая нога проваливается внутрь. Когда джип останавливается, я понимаю, что они ехали вовсе не на встречу. Они ехали на поединок. У одного бойца над головой, точно нимб, завис чужой — из тех, которых прозвали «фонарями», другого сопровождает гомункул. Интересный выбор. Борцы, усиленные инопланетянами. Только в Роузуотере.
Гомункул — это часть коллективного разума, покрытая нейротоксичной слизью. Он выглядит как необычайно маленький безволосый человечек с блестящими глазками. Отдели его от стаи — и он привяжется к ближайшему млекопитающему. Тому, кого он выбирает, нейротоксин не страшен, так что этому бойцу ничего не грозит. В отличие от его соперника. А фонари похожи на китайские бумажные фонарики и выдыхают облака галлюциногенов. Поединок будет либо длинным и захватывающим, либо коротким и жестоким. Я оглядываюсь в поисках Жака, но это ни к чему. Он выходит на ринг перед началом боя и толкает небольшую речь. Я спрыгиваю с крыши и начинаю движение к рингу; перекладываю пистолет за пояс — он кажется тяжелым и горячим. Я отталкиваю людей с пути и мысленно успокаиваю их — мне не нужно, чтобы меня отвлекали. Жак прямо передо мной, примерно в тридцати ярдах. Я…
Все останавливается.
Звуки умирают, ветер стихает, люди перестают двигаться, и не только двигаться — думать тоже. Надо мной парит грифон. Грифон: орлиная голова, орлиные крылья, львиное тело — мифическое создание из легенд. Почему я вижу грифона? Он снижается, почесывается клювом, а потом поворачивает голову и смотрит на меня одним глазом. В его взгляде есть что-то знакомое.
— Ах да. Эрик-из-Лагоса-и-Йобурга. Точно. Что ж, Эрик, если ты это видишь, значит, ты нашел Джека Жака, а это, боюсь, означает, что твоя жизнь в опасности и у тебя есть всего несколько минут, чтобы начать действовать.
— Что ты…
— Что я делаю у тебя в голове? Я не у тебя в голове. По крайней мере, не прямо сейчас. Я побывал там раньше, и оставил… нечто вроде послания, которое должно было активироваться при этих обстоятельствах.
— Но я помешал твоей попытке вторжения.
Это он, тот рекрут с армейской стрижкой, которого я встретил, когда получал приказ. Кааро.
— О да. Очень смешно. Нет, ты мне не помешал. Я просто позволил тебе считать, что ты это сделал. Эрик, у нас нет на это времени. Убийца — не ты.
— Не я?
— Нет. Характер не тот. Хорошие навыки; вероятно, способен на убийство с целью самозащиты, но первым на спусковой крючок не нажмет.
— Ты читал…
— Твое досье, да. Заткнись и слушай. Твоей настоящей задачей было отыскать Жака. Ты это сделал. Ура. Молодчина. Oku ise. Следующий этап — убить его.
— Ты же вроде сказал, что убийца — не я.
— Следующий этап для О45, а не для тебя.
— А что тогда…
— Должен сделать ты? Ну, ты должен умереть вместе с Жаком. Они планируют использовать твой имплантат в качестве маячка. У них наготове команда ликвидаторов, она уже в пути. Я это знаю, потому что моей задачей было подать им сигнал, и уж будь уверен — я его подал.
— Значит, я…
— Нет; что бы ты там себе ни думал, нет. Даже если ты сможешь остановить команду или сбежать от нее, план Б — это дрон, находящийся в режиме ожидания. Если ликвидаторы провалятся, дрон запустит ракету с радиусом поражения от ста до ста пятидесяти ярдов. Бум! И даже не спрашивай меня о плане В. Варианты существуют, Эрик. Вот и все, что тебе нужно знать.
— И зачем ты мне это рассказываешь, если все безнадежно?
— А я и не говорил, что все безнадежно. Все альтернативные сценарии полагаются на то, что твой имплантат будет функционировать. Деактивируй его — и у тебя, возможно, появится шанс ускользнуть.
— Я не знаю как…
— Ох, блядь, какой ты туполобый. Ты же в логове преступника. Как думаешь, могут ему понадобиться услуги кого-нибудь, кто умеет взламывать имплантаты? Удачи тебе, брат. Отыщи меня, если выберешься. Хотя нет, лучше не надо. Не хочу влипнуть в неприятности.
Мир снова оживает. Жак заводится, говоря о том, что федеральное правительство не планирует упоминать Роузуотер в бюджете. Я меняю курс и нахожу его помощницу. Заметив меня, она сначала вытаращивается, а потом прищуривается.
— Я же тебе сказала…
— Ты должна увести меня как можно дальше от своего босса, и еще мне нужен срочный хак имплантата. Прямо сейчас.
— Эрик…
— На кону жизни. Включая твою. — Я утыкаю ей в бок пистолет.
Впечатления это на нее не производит, но все же она говорит:
— Ну ладно, иди за мной.
Мы рядом с крупнейшим из ганглиев. Технарь говорит, что его окружает ЭМП, мешающее слежке. Я с ним не спорю — я вижу это у него в мозгу. Такая близость к ганглию немного пугает. Нервные окончания гигантского инопланетянина — штука страшная, не в последнюю очередь потому, что оказавшиеся неподалеку от них люди, бывает, погибают от случайных разрядов. Технарь находит мой фальшивый идентификационный номер, и настоящий тоже — это возможно, если знать, что ищешь. Он переносит оба на перепрограммированного кибернаблюдателя — ястреба СКН — и выпускает его на свободу.
— Поздравляю, — говорит он. — Теперь ты никто.
Я мотаю головой:
— Железяка все еще у меня внутри. Двадцать четыре часа свободы максимум.
Я смотрю, как ястреб улетает прочь, свободный, одновременно я и не я.
— Я знала, что с тобой что-то не так, — говорит помощница Жака.
— Слушай, он в безопасности. Это ведь главное, верно?
— И что ты теперь будешь делать?
— Сидеть здесь и ждать ареста.
— Этому не обязательно заканчиваться вот так. Лагерь полон беглецов, желающих начать все с чистого листа, а Джеку пригодился бы человек, натасканный О45.
— Я только что пытался его убить.
— Нет, не пытался. Даже достань ты пистолет — кстати, ребята Кехинде из тебя мигом бы дуршлаг сделали — сомневаюсь, что ты бы выстрелил. У тебя, кажется, есть совесть.