Глава третья

Энтони

Он замечает перемену сразу же. Она незначительна — несколько клеток с истощившимися нейромедиаторами и нестабильным мембранным потенциалом покоя, легкая вибрация и смена движения с броуновского на целеустремленное. Он знает, что-то грядет, но не знает, что именно.

Поднимает взгляд и видит отфильтрованные куполом солнечные лучи. Сегодня у них синеватый оттенок. Мысленно запрашивает у ксеноформ данные о происходящем за пределами купола, в Роузуотере и дальше. Ничего необычного. Люди ходят и ездят туда-сюда. Покупают еду, продают еду, дерутся, сношаются, живут, умирают. Никакого развертывания военных сил, никакого неизбежного нападения. Религиозные клики ведут себя спокойно. Погода хорошая, повышенной сейсмической активности не наблюдается.

Энтони — по крайней мере, этот Энтони, — живет под куполом, в конусообразном доме, верхушка которого срезана, чтобы внутрь проходил свет. Его любовная связь с человеческой женщиной подходит к концу, хотя женщина об этом еще не знает. Она — переговорщица, деликатная и телом, и манерами. Она разрешает конфликты так, словно взаимодействие между эмоциями и логикой — это материал для создания произведений искусства. Человеческое население купола очень ее уважает. Энтони находит ее голос умиротворяющим, а плоть его реагирует на ее близость со страшной силой. Они вместе уже восемнадцать месяцев, но теперь Энтони понимает, что все кончено. Должно быть, как минимум часть его личности прописана в образце ДНК. Сколько бы раз его тело ни воссоздавалось, Энтони обнаруживает в себе те же черты характера, те же причуды, совершает те же ошибки в отношениях.

Самый первый Энтони покоится глубоко в лоне Полыни — дешифровщик и переводчик, через которого пришелец общается с планетой. Он едва жив. Каждую пару месяцев по нескольким сотням синапсов пробегает импульс — случайный, бессмысленный. Энтони было около двадцати, когда его захватили в Лондоне. Полыни — больше тысячи, но мыслит она почти как ребенок.

«Я и молодой и старик, я столь же глуп, сколь и мудр» [Уолт Уитмен, «Песнь о себе» (пер. К. Чуковского).], как сказал поэт.

Любовница Энтони ворочается на кровати рядом с ним. Он слышит, как кто-то поет скорбную песню об уходящих в море матросах — уверенное контральто, наверняка поставленное. Энтони поднимается и подходит к двери, выглядывает наружу. Обиталище у него простое, мебель ему не нужна, но он держит ее в доме, потому что она нужна людям, с которыми он живет. Сон ему не требуется, жизненные силы он черпает у Полыни, но выращивает Энтони, которые умеют спать и есть, потому что иначе выглядит слишком чуждым и пугает людей, с которыми делит купол.

Он взывает к Полыни, этому гигантскому комку органических тканей, угнездившемуся под землей, но она молчит. Проходящий мимо мужчина машет Энтони рукой.

Энтони ощущает голод и приказывает ксеноформам заняться фотосинтезом.

Он как раз думает, не покинуть ли купол, чтобы самому увидеть, что происходит снаружи, когда его настигает припадок. Энтони вопит и падает на землю. Он знает, что случилось, но боль от этого не утихает. Он слышит и чувствует, что его любовница напугана, но тело Энтони ему пока не подчиняется. Он борется с этим, выпускает эндорфины, чтобы заглушить боль, и пытается войти в транс, подкрепляя его анандамидом. Перепрограммирует меланоциты, чтобы оставить своей любовнице успокаивающее послание-татуировку, и соскальзывает в ксеносферу — психопространство, созданное взаимосвязанными ксеноформами.

Ему пришел огромный пакет данных — информации, преодолевшей множество световых лет, чтобы достичь его.

Послание с родной планеты.

Информация передается посредством квантовой запутанности. Ксеноформы на краю космоса взаимозависимы с приемопередатчиками на луне в другом конце галактики. Энтони воспринимает эту информацию как воспоминание, как что-то, что знал всегда.

Вся поверхность этой луны и все подземные пространства, какие только можно на ней найти, заполнены серверами хранения данных.

Обитатели окруженной кольцом планеты в небесах называют ее Домом. По мнению Энтони, это куда логичнее, чем «Земля». Кому пришло в голову назвать планету, на две трети покрытую водой, в честь жалких клочков суши? С этого расстояния Дом прекрасен, потому что отражает свет солнца. Сине-зеленые океаны разбиты на части континентальными массивами, облаками и тучами, и пестрота делает планету только красивее.

Потом Энтони вспоминает про орбитальный мусор, образующий вокруг планеты собственную систему колец, про пылевые полосы и металлическую машинерию, настолько заполонившие пространство, что выход в космос с поверхности планеты уже невозможен. Целостность колец нарушают трупы космических станций. Океаны и континенты загрязнены выбросами бесконтрольного производства, почва больше не родит, дожди ядовиты. Живых макроорганизмов на Доме не осталось, однако атмосфера кишит экстремофилами — бактериями и грибками, которые жируют на длинноцепочечных углеводородах и радиации; для которых ядерное топливо — питательная среда; которые процветают в отсутствие кислорода. Пройдут миллиарды лет — и из этих простых организмов разовьется новая многоклеточная элита, а возможно, и разумная жизнь.

Дом непригоден для жизни, и Энтони поражен тем, как ранит его осознание этого факта. Дом был непригоден для жизни на протяжении множества земных веков. Доминантная разумная форма жизни Дома давным-давно переселилась в космос, сперва — на многочисленные космические станции. Колонизация других планет солнечной системы проваливается, как и любые попытки терраформирования. Они отправляют экспедиции в дальний космос, на поиски домоподобных планет, но ни одна так и не возвращается.

Домяне вынуждены переосмыслить понятие выживания. Их натурфилософы принимают и начинают проповедовать идею, что единственный выход — сбросить биологические оковы, и ученые работают над этой задачей долгие годы. В конечном итоге они переосмысляют не понятие выживания, а понятие смерти. Обычно результатом рассечения нити, связывающей сознание с телом, становится гибель. Но что, если этого не произойдет?

Потом случается открытие того, что человеческий разум Энтони называет ксеноформами. Это синтетические полиформные микроорганизмы, изначально разработанные ученым-домянином, которому в голову пришла идея терраформировать сам Дом, устранив загрязнения. Ксеноформы создаются для того, чтобы делать токсичные вещества безвредными. Это не срабатывает, однако ксеноформы проявляют бесконечную адаптивность, способность имитировать любую живую клетку и связываться друг с другом так, чтобы передавать информацию с помощью «жуткого дальнодействия».

Вскоре возникает идея объединить умения ксеноформ с умениями опор, эндемиков Дома. К этому времени опоры уже приручены домянами. Это бесформенные куски органики, самые маленькие из которых имеют диаметр около пятисот футов, а самые большие достигают размеров целого города. Они обладают разумом, но ограниченным, и нуждаются в симбиотической телепатической связи с полностью разумным организмом-хозяином. Энтони осознает и вспоминает, что Полынь — это опора, а он, Энтони, — ее хозяин.

Опоры накачивают ксеноформами и запускают их в космос в качестве малоценных разведчиков, отыскивающих подходящую планету.

Оставшиеся домяне копируют себя — свои разумы и воспоминания — на биомеханические устройства хранения. Колоссальную серверную ферму размещают на второй луне Дома. Философы и ученые заверяют домян, что они будут жить вечно, а когда настанет пора, смогут переселиться в новые тела. Теоретически. Домяне позволяют своим биологическим телам умереть и впадают в вечный сон в лунном комплексе.

За серверами присматривают членистоногие механизмы на солнечных батареях. Похожие на бабочек роботы поддерживают целостность данных на каждом из миллиардов серверов, перелетают с одного на другой, как будто опыляя их. Кто знает, что снится спящим домянам?

На лунной базе есть и более крупные механизмы, небольшие адаптивные многорукие машины, контролирующие информацию, пересылаемую странствующими ксеноформами. Земля — единственная теоретически пригодная для жизни планета, на которой смогли выжить опоры. Ксеноформы присылают информацию, порождающую неслышный сигнал тревоги в похожем на мула роботе, который немедленно отращивает четыре ноги и на скорости тридцать шесть миль в час мчится к конкретному серверу, огибая астероидные кратеры, лунные скалы и обломки упавших спутников. Он переносит этот сервер на базу, где куда более маленькое и изящное многолапое насекомое начинает тонкий процесс подключения сервера к главному процессору.

Другие машины активируют воздушный шлюз и наполняют комнату содержимым подземных газохранилищ. Этот газ — не воздух и неспособен поддерживать жизнь, но его молекулы могут вибрировать, создавая звук.

У пробужденной ученой уходит шесть дней на то, чтобы установить контакт с процессором и понять, где она находится. Она активирует динамики, из которых доносятся слова. Они электронные и лишены интонаций, но смысл их ясен.

— Приветствую тебя. Я не знаю твоего имени и не знаю, понятен ли тебе язык, на котором я говорю. На Доме существует более тысячи языков и диалектов. Я опробую каждый из них. Я назначена куратором процесса воскрешения. Меня зовут Луа, я говорю с тобой по односторонней связи, а потому не смогу ощутить твой ответ. Факт моего пробуждения означает, что произошел сбой.