— Офигеть чё щас было! — Денис хлопнул меня по плечу и сел между мной и Колином. — Мне только что предложили место в футбольной академии!

Едва я успел его поздравить, как Денис перевел новость Колину.

— Congrats, mate! I knew it! [Поздравляю, старина! Я так и знал! (англ.)] — сказал Колин.

Остальные сидевшие за столом, услышав, что Денису предложили место в академии, встали со своих мест, подняли кружки и трижды хором прокричали:

— Dan! Dan! Dan!

Прошло столько лет, а я все никак не вспомню, видел ли хоть раз Дениса таким счастливым. Он сидел, гордо выпятив грудь и положив руку на спинку стула Колина. Время от времени подмигивал чирлидершам, а те в ответ краснели и звонко хихикали.

— Смотри, чё щас будет, — шепнул он мне и направился к их столу.

Он подошел к Эмме и пригласил ее танцевать. Музыкальный аппарат играл плейлист, составленный Квентином Тарантино. Сначала Денис схватил Эмму за талию, но с каждым па его руки опускались всё ниже и ниже, и Колин Барнз, который минуту назад восхищенно смотрел на своего товарища по команде, спрятал покрасневшее лицо в ладонях. Потом он встал, бросил на стол десять фунтов и был таков. Я представил, как он идет по набережной, поднимается на мост, разглядывает свой силуэт в воде, дробящейся лунным светом, а затем ныряет — в последний раз в жизни. Но нет, в понедельник Колин вновь пришел на урок английского, который, как обычно, начался с вопроса о том, когда мы наконец пройдем его любимого Оруэлла.

С Дэном мы встретились после занятий и вместе отправились на обед. В столовой давали какую-то примитивную дрянь — остывшую рыбу во фритюре и жареную картошку.

— Ты кетчунеза побольше клади: так вкуснее, — говорил Денис каждый раз, когда я ворчал на еду.

— Ну что, ты отцу звонил? — спросил я.

— Нет, сегодня позвоню, — ответил Денис. — Ссыкотно как-то, если честно.

— А что так?

— Да блин… я же в детстве на секцию ходил… ну помнишь, я говорил. Так вот, папа тогда сказал: «Молодец, но ставку делай на учебу». Я спрашиваю: «А вдруг футболистом стать захочу?»

— Погоди, ты же говорил, что он сам тоже на футболе повернут.

— Да в том-то и дело… Ему когда лет семнадцать было, он решил выебнуться и в воздухе ножницами пробить. Ну и приземлился на копчик. Операцию сделали, тьфу-тьфу-тьфу, все хорошо. — Денис трижды постучал по столу. — Но играть запретили.

— И что? С тех пор он ни разу мяч не пинал?

— Не, почему? Пробовал как-то, знаешь, на любительском уровне. Но ничего серьезного. А потом уже девяностые. Братки там, все дела. Я вылупился, уже не до футбола было.

— Странно. Если ему когда-то не повезло, почему он считает, что с тобой будет то же самое?

— И я о том же. Но он такой человек. — Денис тяжело вздохнул. — Сам меня на матчи таскал. У него еще привычка была — да она и сейчас есть: он, когда видит, что наши за мяч ухватиться не могут, начинает ногой трясти. Я потом узнал, почему он так нервничал всегда. Ставки делал. Не, мужик он классный. Просто параноик, и ничего с этим не поделаешь.

Я вспомнил своих предков и их причуды: отца, который каждый год устраивал ремонт, из-за чего половину детства я провел у бабушки с дедушкой, и маму, которая до моего тринадцатилетия боялась отпустить одного даже за хлебом. Мое детство прошло перед теликом. Я сидел на полу на расстоянии одного метра от экрана и познавал мир. До четвертого класса я думал, что почти все взрослые русские работают ментами, а американцы в большинстве своем извращенцы или агенты ФБР. В прайм-тайм бабушка с дедушкой вели ожесточенную борьбу за пульт, из-за чего я пришел к выводу, что вечерние новости — это многосерийная мыльная опера с бессменным главным героем.

— В позапрошлом году мы ездили на финал Лиги чемпионов, — продолжал Денис. — До матча зашли в музей «Реала», и там был такой типа стенд со списком прославленных игроков. Так он вкратце пересказал биографии почти всех легенд клуба! Я посмотрел на стенд: нигде не ошибся. Сам понимаешь, ни английского, ни испанского он не знает. Вот такой фанат. Прикинь.

— Прикинул, — ответил я. — Слушай, все равно поговори с ним. Раз он так любит футбол, чем бог не шутит. Вдруг оплатит академию. В конце концов, ты сам сказал: «Успех — это мечта, прошедшая испытания».

— Да, ты прав. Вечером наберу его.

Через два стола сидела Эмма, на лице ее было написано такое негодование, что казалось, будто поедание рыбы причиняет ей жутчайшую боль.

— Как с Эммой вчера?

— Ой, лучше не спрашивай. — Денис засмеялся. — Такая жесть! Проводил до общаги. Она говорит, что охрана меня не пропустит. А я такой типа: «Ну ок» — и пролез через окно. Она запаниковала, но я успокоил. Короче, лежим, сосемся, и я давай уже там мацать… Ну ты понял, в общем. А она ломаться начинает. «Give me some time, I need to think» [Дай мне время, мне нужно подумать (англ.).]. А чё тут думать? Говорю: «Давай, чё ты!»

— Фига ты Данила Багров!

— Ага, хер там плавал, — вновь засмеялся Денис. — Слушай, чё дальше было. Вдруг слышу: кто-то в дверь ломится. Думаю: ну ежкин крот, кого угораздило. Оказывается — хаус пэрэнт [Комендант в общежитии. (Прим. авт.)]. В общем, выписали Эмме ворнинг [Предупреждение. (Прим. авт.)], а меня за «спортивные заслуги» простили. Вот и вся история.

— Ну и хорошо, на самом деле. А то Колин вчера приуныл, когда ты Эмму танцевал. Ты бы его видел. Мне даже показалось, что он руки на себя наложит.

— Пусть не расстраивается. В конце концов, нельзя исключать, что это он нас сглазил. Колин — парень хороший, но любовь всех превращает в подонков… Ладно, давай доедай. Домахи на завтра дохерища! Hey, Emma!

— Fuck you, Daniel!

III

Крис Дженкис дежурил у моей комнаты и разминал кулаки. На нем были светлые джинсы, белая футболка, красная ветровка — типичный хулиган из комедий Джона Хьюза. Увидев меня, он крикнул: «Hey, prick!» [Слышь, придурок! (англ.)] — и ринулся ко мне. Я хотел было сбежать, но говнюк запрыгнул на меня и повалил на пол.

— Where is my damn money, twat? You owe me 30 quids! [Где мои чертовы бабки, ублюдок? Ты торчишь мне тридцатку! (англ.)]

В Англии дорогие сигареты. Поэтому мы с Денисом привозили их из России и продавали одноклассникам. В магазине пачка Marlboro стоила девять фунтов, мы отдавали за шесть. На рождественских каникулах Крис попросил купить целый блок, я уговорил заплатить вперед. На таможне потребовали показать содержимое чемодана. Увидев там четыре блока, таможенники тотчас конфисковали товар, и я прибыл в школу ни с чем.

— It was a force majeure, I don’t owe you nothing [Это форс-мажор, я тебе ничего не должен! (англ.)], — кричал я, пока меня мутузили по голове.

Вокруг столпились однокашники. Никому из них и в голову не пришло за меня заступиться. Кто-то снимал происходящее на телефон. Только очкастый индус с гигантским рюкзаком, проходя мимо, спросил, что тут происходит, и, получив ответ, пошел дальше.

— Какого хера?! — послышался голос Дениса.

Денис оттолкнул зевак и врезал Крису с ноги. Тот повалился на спину и охнул. Денис набросился на него с кулаками и принялся мутузить Криса так, как секунды назад тот бил меня.

Я встал. В глазах потемнело, закружилась голова, но мне удалось удержаться на ногах. Я схватил Дениса за локоть и оттащил в сторону:

— Не надо, хаус пэрэнт…

— Ублюдок сраный, — сказал Денис и плюнул на лежащего Криса.

Мы направились в медпункт. К кабинету дежурного врача выстроилась очередь — в основном из покашливающих парней. Две девчонки-китаянки сидели в углу, спрятав лицо за телефонами, которые противно кликали каждый раз, когда они что-то строчили в мессенджер. Каждый клик отдавался в голове приступом неистовой боли, как будто кто-то забивал гвозди прямо в виски.

— Can you mute it, for fuck’s sake! [Выключите звук, чтоб вас! (англ.)] — закричала появившаяся на пороге медсестра. Затем она со всей силы захлопнула дверь. Я почувствовал, как по башке врезали бейсбольной битой.

— Все бабки хочет? — спросил Денис.

— Ага… — ответил я.

— Ты можешь сходить пожаловаться. Скажи, мол, у тебя силой деньгу клянчат. Тогда пидараса точно отчислят. Хотя… он же англичашка. Расисты сраные…

— Шовинисты. Расист — это когда дискриминируешь другую расу.

— Не будь занудой, у тебя глаз подбит.

— Ты о себе лучше подумай.

— А чё я? — спросил Денис.

— За то, что ты Криса отмудохал, тебе грозит отчисление. Это не в комнату Эммы пробраться, так просто с рук не сойдет. В тот раз забили, в этот могут за яйца схватить.

— Да не! — Денис демонстративно махнул рукой. — Ничего они мне не сделают. Во-первых, куча свидетелей, которые докажут, что я повел себя как «настоящий джентльмен». Во-вторых, есть ты и твой подбитый глаз!

И вдруг Денис засмеялся. Так громко, что даже китаянки отвлеклись от телефонов.

— Что такое? — спросил я.

— Уже второй раз за два дня злоупотребляю твоими травмами. То ты ногу подвернул, то глаз подбили. Реально Steadfast.

И правда, это было забавно; я попытался засмеяться, но к голове поднялась жуткая пульсирующая боль. Я схватился за скамью, подташнивало.

Врач выкрикнул мое имя. Я оказался в комнате, пропахшей антисептиками. На фоне голубых обоев и белого кафеля я не сразу заметил врача, который сидел на металлическом стуле и выстукивал что-то на клавиатуре.

— How can I help you? — начал он, оборачиваясь ко мне. — Oh, gosh! You look beastly! [Как я могу вам помочь? О боже, вы выглядите чудовищно! (англ.)]