— Нормально. Дуреет на той работе, но на следующей неделе у него собеседование, так что скрестим пальцы.

Сейчас Бен работает в “Старбаксе” или что-то в этом роде.

— Пожелай ему от меня удачи, — говорит Кел. Он всегда улавливал, что Бен от него не в восторге. Поначалу было плевать, но сейчас кажется, что нужно попытаться это как-то исправить.

— Передам. Спасибо.

— От мамы слышно что-нибудь?

— Ага, у нее все хорошо. А у тебя как? Как дом?

— Дело движется, — отвечает Кел. Знает, что Алисса не хочет обсуждать с ним Донну, но иногда не может удержаться. — Потихоньку — но времени у меня навалом.

— Я получила фотки. Туалет смотрится отлично.

— Ну уж, не настолько. Но теперь по крайней мере не выглядит так, будто я в нем от зомби отбивался.

Это Алиссу смешит. Даже малюткой она смеялась здорово — громко, богато, просторно. У Кела перехватывает дух.

— Тебе надо сюда в гости, — говорит. — Тут красиво. Тебе понравится.

— Ага, эт-точно. Надо. С работы только сорваться, ну ты понимаешь.

— Ну, — говорит Кел. Через секунду: — В любом случае, думаю, лучше подождать, пока я не приведу тут все в порядок. Ну или пока не обзаведусь мебелью.

— Точно, — говорит Алисса. Не разобрать, воображает ли он облегчение у нее в голосе. — Сообщай.

— Ага. Скоро.

Гаснет вдали за полями крошечное освещенное окошко. Сова все еще кличет, невозмутимо, неуклонно. Келу хочется сказать еще что-то, подержать дочь на телефоне подольше, но ничего не придумывается.

— Ты бы поспал, — говорит Алисса. — Который у тебя там час?

Когда Кел завершает звонок, в нем та же пустота, какая возникает последнее время всякий раз после разговора с Алиссой, — ощущение, что, несмотря на состоявшийся звонок, они вообще не поговорили: вышел сплошной воздух и перекати-поле, ничего осязаемого. Пока была малюткой, она трусила рядом с ним, держала за руку и рассказывала все на свете, хорошее и плохое, все выливалось прямиком из ее сердца на язык. Когда это поменялось, Кел не помнит.

Облако непокоя не развеялось. Кел берет себе еще пива, выносит на ступеньки. Вот бы Алисса прислала ему фотки своей квартиры. Он разок попросил, она пообещала, но с тех пор ничего. Кел надеется, что у нее просто руки не дошли, а не потому что Алисса живет в какой-то дыре.

В зарослях в глубине сада потрескивает ветка.

— Малой, — устало произносит Кел, возвышая голос, чтоб долетело по-над травой. — Не сегодня. Иди домой.

Чуть погодя из изгороди осторожно выступает лиса, замирает, глядя на Кела; из пасти у нее свисает нечто мелкое и вялое, лисьи непроницаемые глаза посверкивают в лунном свете. Затем лиса пренебрегает Келом как чем-то несущественным и убегает по своим делам.

4

Малой возвращается через два дня. Поскольку день после дождливого начала развиднелся, Кел и бюро вновь в саду. С бегунками от ящиков разобрались в прошлый раз, теперь Кел берется за отсеки для бумаг, под откидной крышкой. Деревяшки, из которых они сработаны, вставлены в пазы причудливым зигзагом; несколько сломано. Кел укладывает бюро задней стенкой на холстину, фотографирует всю конструкцию телефоном, после чего осторожно извлекает поломанные фрагменты, сколупывая старый клей скальпелем, и замеряет их, чтобы подготовить замену.

Доделывает первый, вычищает последний паз, чтоб деревяшка вошла как родная, и тут слышит треск сучьев. На этот раз никаких игр затевать не приходится. Малой протискивается сквозь изгородь, останавливается, смотрит, руки в карманах худи.

— Доброе утро, — говорит Кел.

Малой кивает.

— На, держи, — говорит Кел, протягивая деревяшку и протягивает кусок наждачки.

Малой подходит, забирает из рук, не помедлив. Похоже, с их последней встречи Кел у него переместился из категории “Опасное неизвестное” в “Безопасное известное” на основании некоего таинственного рассуждения, как это бывает у собак. От прогулок по мокрой траве джинсы у пацана сырые до икр.

— Эта часть будет на виду, — говорит Кел, — поэтому тут будем чуть привередливее. Когда с этой шкуркой закончишь, я тебе другую дам, помельче.

Трей осматривает деревяшку у себя в руках, затем — разломанный исходник на бюро. Кел показывает на брешь среди отсеков.

— Вот сюда.

— Не тот цвет.

— Затемним в тон. Потом.

Трей кивает. Садится на корточки в траву в нескольких футах от холстины и берется за работу.

Кел принимается вычерчивать карандашом следующую деревяшку, усевшись так, чтобы поглядывать на пацана. Худи явно выдали донашивать, из дыры в кроссовке торчит большой палец. Малой нищ. Но дело не только в этом. Кел видал предостаточно детей беднее этого, но за ними рьяно ухаживали, а вот чистая ли шея и заштопаны ли вытертые штаны на коленках у этого пацана, никто не проверяет. Вроде кормят его более-менее — но мало что сверх того.

Оставшиеся капли дождя отстукивают в изгороди; в траве скачут и клюют мелкие птахи. Кел пилит, измеряет, вырезает пазы и канавки и выдает Трею наждачку помельче, когда пацан заканчивает с крупной. Кел чувствует, что малой поглядывает на него, — так же, как сам он поглядывает на малого, оценивает. Обычно Кел посвистывает тихонько себе под нос время от времени, но в этот раз молчит. Сегодня очередь пацана.

Похоже, малого на это он назначил оплошно: Трею молчать легко. Дощечку он выделывает, пока полностью не удовлетворяется, несет ее Келу, протягивает.

— Хорошо, — говорит Кел. — Давай еще одну. Эту навощу здесь и здесь, видишь? И вставлю на место.

Трей нависает минуту-другую, смотрит, как Кел втирает воск в пазы, после чего возвращается на свое место и вновь принимается шкурить. Впрочем, ритм меняется, он теперь быстрее, небрежнее. Первая дощечка — чтоб утвердить себя. Теперь дело в шляпе, и на уме у пацана еще что-то, ищет выхода.

Кел не обращает внимания. Опускается на колени перед бюро, пристраивает полочку и принимается осторожно по ней постукивать, чтоб вошла в пазы.

Трей у него за спиной произносит:

— Говорят, вы легавый.

Кел чуть по пальцу себе не попадает. Эти сведения о своей персоне он тщательно скрывает, отталкиваясь от своего опыта общения с людьми на родине деда, в лесах Северной Каролины, где легавый, да вдобавок пришлый, — не на пользу репутации. Кел понятия не имеет, как это смогли тут выяснить.

— Кто говорит?

Трей жмет плечами, шкурит.

— В другой раз, может, не слушай.

— Вы легавый?

— Я похож, по-твоему?

Трей осматривает его, щурясь против света. Кел не отводит взгляд. Знает, что ответ “нет”. Для этого он и растил бороду, и волосы отпустил, чтобы не выглядеть как легавый и не чувствовать себя им. “Больше как снежный человек”, — сказала б Донна, улыбаясь и накручивая прядь его волос на палец, чтоб подергать.

— Не-а, — говорит Трей.

— Ну и вот.

— Но вы все равно легавый.

Кел уже решил: незачем придуриваться, если люди все равно знают. Обдумывает сделку: ты мне расскажешь, где это услышал, а я отвечу на твои вопросы, но решает, что не прокатит. Малой любопытен, но стучать на своих не станет. Со сделками придется чуток обождать.

— Был, — говорит. — Больше нет.

— Почему?

— Ушел на пенсию.

Трей оглядывает его.

— Вы не такой уж старый.

— Спасибо.

Малой не улыбается. Судя по всему, сарказм не по его части.

— Почему уволились-то?

Кел возвращается к бюро.

— Все стало говенней. Ну или вроде того.

Запоздало спохватывается насчет бранных слов, но пацана вроде не только не шокирует, но даже не ошарашивает. Он просто ждет.

— Люди с ума посходили. Кажется, будто вообще все сбесились.

— Насчет чего?

Кел осмысляет вопрос, постукивая по углу полочки.

— Черные сбесились из-за того, что с ними обходятся как с фуфлом. Паршивые легавые сбесились, потому что внезапно их призвали к ответу за их херовое поведение. Хорошие легавые сбесились, потому что теперь они гады, хотя ничего такого не делали.

— А вы были хороший легавый или паршивый?

— Стремился быть хорошим, — говорит Кел. — Но так любой скажет.

Трей кивает.

— А вы сбесились?

— Я устал, — говорит Кел. — Сил нет, как устал. — И это правда. Каждое утро просыпаешься будто с гриппом, зная, что предстоит топать мили и мили по горам.

— И уволились.

— Ага.

Малой пробегает пальцами по деревяшке, проверяет, вновь шкурит.

— А чего сюда приехали?

— А чего б нет?

— Сюда никто не переезжает, — говорит Трей, словно объясняя тупице очевидное. — Только отсюда.

Кел загоняет полочку еще на четверть дюйма; входит туго, это хорошо.

— Меня замучила говенная погода. У вас тут, ребята, ни снега, ни жары — таких, какие для нас считаются, уж всяко. И хватит с меня больших городов. Тут дешево. И рыбалка хорошая.

Трей наблюдает, серые немигающие глаза, в них скепсис.

— Говорят, вас уволили за то, что кого-то подстрелили. Типа по работе. И вас собирались арестовать. А вы сбежали.

Такого Кел не ожидал.

— Это кто ж такое сказал?

Жмет плечами.

Кел осмысляет, как быть дальше.

— Ни в кого я не стрелял, — говорит он в конце концов — и не кривит душой.

— Никогда?

— Никогда. Слишком много телик смотришь.