— Батюшки светы, — говорит Март, веселясь, когда Кел выдает ему свою речь обеспокоенной городской цацы, — у тебя чересчур много свободного времени. Заведи себе женщину, я тебе о чем толкую. Вот тогда и будет о чем переживать.
На самом деле Кел более-менее отметает вероятность, что малой собирается его ограбить, — если учесть, что Трей подходит к этому бестолковее некуда, а Кел понимает, что Трей вовсе не бестолков. Раз он теперь знает кое-что о возможной семье Трея, складываются другие сценарии, более вероятные: ребенка дразнят, и ему нужна защита; ребенка обижают так или иначе, и ему необходимо рассказать кому-то; мать ребенка пьет или на наркотиках, или ее бьет дружок, и ребенку нужно поделиться; ребенок хочет, чтобы Кел отыскал беглого папашу; ребенок пытается устроить себе алиби в чем-то таком, чем ему не следовало бы заниматься. Келу кажется, что местные, предубежденные против разгильдяйства Джонни Редди, возможно, недооценивают склонности его сына по этой части. И пусть у Кела есть все причины считать, что дети способны иногда стать выше своей говенной семьи, есть у него и все причины считать, что в большинстве случаев так не случается.
Кел прощупывает почву вокруг Джонни Редди, дает Трею лазейку, если ее малой и выискивает, но Трей отсекает это сразу же.
— Ага, это может сгодиться, — говорит Кел, осматривая первую попытку Трея вырезать паз. — Рукастый ты. Отцу помогаешь с таким вот?
— Не, — отвечает Трей. Вынимает полку и с одного конца паза еще пару раз постукивает, прищуривается, низко склонившись над деревяшкой. Ему нравится, когда все сделано как следует. Келу что-то, может, и сойдет, а вот Трей покачает головой и еще пару-тройку раз пройдется, прежде чем удовлетворится.
— И чем же вы тогда с ним занимаетесь?
— Ничем. Он уехал.
— Куда?
— В Лондон. Звонит нам иногда.
Это, в общем, подтверждает, что Трей — из Редди, если только Лондон не пункт назначения всех местных никчемных папаш.
— У меня отец тоже уезжал часто, — говорит Кел. Стремится наладить связь, но Трея это, похоже, не трогает. — Скучаешь?
Трей жмет плечами. Кел уже разбирается в этих пожатиях плечами, их много, и они богаты оттенками. Это вот означает, что тема закрыта за отсутствием интереса к ней.
У Кела, таким образом, остается два варианта: либо Трей делает что-то плохое, либо что-то плохое делают с Треем. Пока Келу не удается придумать, как заговорить хоть о том, хоть о другом. Он отдает себе отчет: если напортачит, Трея потом ищи свищи. Если бедокурит сам Трей — это пожалуйста, но на ребенка, которого обижают, свежеобретенный Келом талант не будить лихо не распространяется. И поэтому с Треем он обращается так же, как в самом начале, — занимается своими делами и позволяет малявке подобраться поближе, когда время придет.
Время приходит недели через две. Дождливое утро, прохладное и тихое, с легким ветерком, что забредает в открытое окно и пахнет пастбищем. Кел с Треем закончили шлифовать стены в гостиной, загрунтовали углы и делают перерыв, перед тем как приступить к основной задаче. Сидят за столом, жуют печенье с шоколадом, вклад Трея, — теперь бывают дни, когда он заявляется с печеньем, а раз был даже яблочный пирог. Кел знает наверняка, откуда все это берется, и его слегка покусывает совесть, когда он все же ест это, однако считает, что будет спокойнее, если не вдаваться в этот вопрос.
Трей методично и сосредоточенно поглощает печенье. Кел пытается размять узел на шее. Все из-за матраса, нытье и боль в мышцах уже затихли. Тело почти привыкло к работе, и Келу это нравится — так же, как нравилось ему, что мышцы ноют. Поначалу он предполагал, что слишком стар и не привыкнет совсем, но тело справилось. Кел чувствует себя моложе, чем полгода назад.
— Белка, — говорит он, показывая в окно на сад. — На днях подстрелю несколько и сварю нам беличье рагу.
Трей осмысляет сказанное, смотрит, как белка утекает под изгородь.
— А как на вкус?
— Неплохо. Как дичь. Крепче курятины.
— Белка укусила мою сестру, — говорит Трей. — За палец. Можно и съйисть.
— Когда мне было лет десять, — говорит Кел, — я жил у дедушки, и мы с тремя приятелями ходили с ночевкой в лес за дедовым домом. В первый раз дедушка сказал нам, чтоб мы поосторожней, потому что водится в этом лесу зверь под названием белкошак. Гибрид белки и кота, но крупнее и белки, и кота — и свирепее. У него здоровенные когти и клыки и рыжий мех, и он вцепляется либо в глотку тебе, если сидишь, либо в яйца, если стоишь. О том, что он изготовился нападать, узнаёшь по таким странным звукам. Типа рычания вперемешку со стрекотом.
Кел показывает, как это. Трей слушает и наблюдает, выскребая зубами начинку печенья. Кел взял привычку рассказывать Трею все подряд, что на ум взбредет, — просто компанейски, не обращая особого внимания, есть какой-то отклик или нет.
— В лес мы все равно пошли, — говорит, — но в палатке навалили большую гору камней, на всякий случай. Поздно ночью, как раз когда устроились в спальниках, снаружи послышался звук. — Повторяет. — Чуть не обосрались. Вылезли из спальников, набрали камней и давай кидаться. Несколько раз хорошо так попали, и тут слышим — дедушка кричит, что хватит. Кто-то угодил ему прямо в лицо, губу рассек.
— Это был он, — говорит Трей. — Он и шумел.
— Ну да. Не бывает никаких белкошаков.
— И чё сделал? Отлупил?
— Не. Ржал как конь, кровь стер, принес нам здоровенный мешок зефирок.
Трей усваивает сказанное.
— Чего это он? Зачем прикидывался?
— Думаю, хотел посмотреть, как мы поступим, — говорит Кел, — в сложной ситуации. Он же отпустил нас одних. А на следующий день начал учить меня стрелять из ружья. Сказал, раз я собираюсь сражаться с тем, что меня пугает, надо это уметь, и уж лучше я буду точно знать, во что стреляю, прежде чем жать на курок.
Трей осмысляет.
— А меня научите?
— У меня пока нет оружия. Как добуду, тогда может быть.
Видимо, это его устраивает: Трей кивает и доедает печенье.
— Бобби Фини говорит, видал в горах пришельцев, — произносит, выхватив эту мысль из какой-то череды их. — В школе болтали.
— Ты собираешься стрелять по пришельцам?
Трей делает лицо “совсем без мозгов”.
— Нет никаких пришельцев.
— Ты что же, считаешь, Бобби придумал их, чтоб дурить голову людям, как мой дедушка?
— Не.
Кел улыбается, попивает кофе.
— Что же он тогда видел?
Трей пожимает плечом — одним, это означает, что не хочет рассуждать об этом.
— Вы не верите в пришельцев, — говорит он, вглядываясь в Кела.
— Может, и нет, — отзывается Кел. — Я придерживаюсь широких взглядов, и кто знает, может, где-то пришельцы и есть, но сам я никогда не видел ничего такого, чтобы решить, будто они прилетали.
— У вас братья или сестры есть? — требовательно спрашивает Трей ни с того ни с сего. Искусство болтовни пацан пока не освоил. Любой его вопрос звучит как на допросе.
— Трое, — отвечает Кел. — Две сестры, один брат. А у тебя?
— Три сестры. Два брата.
— Много детей-то, — говорит Кел. — Дом у вас большой?
Трей насмешливо фыркает уголком рта.
— Не.
— Ты среди них который по счету? Старший? Младший?
— Третий. А вы?
— Старший.
— Вы с остальными дружите?
Из всех вопросов, какие Трей успел задать до сих пор, этот самый личный. Кел отваживается глянуть на пацана, но тот сосредоточенно разбирает на части следующее печенье. У него свежая стрижка под машинку, но выглядит так, будто стриг себя он сам, ближе к затылку виден недостриженный клок.
— Вполне, — отвечает Кел. На самом деле они не родные, с каждым он виделся от силы пару раз, и где-нибудь братьев-сестер у него, вероятно, даже больше, но все эти сведения не кажутся сейчас полезными. — А ты?
— Кое с кем, — отвечает Трей. Резко закидывает печенье в рот и встает: перерыв, надо полагать, окончен.
— Пей молоко, — говорит Кел.
— Не люблю молоко.
— Я купил. Пей.
Трей заглатывает молоко, морщится и ставит кружку на стол, будто тяпнул стопку.
— Лады, — развеселившись, говорит Кел. — За дело. Погоди.
Отправляется в спальню, возвращается со старой клетчатой рубашкой, кидает ее Трею.
— На.
Трей ловит, смотрит на нее непонимающе.
— Зачем?
— Придешь домой весь в краске — мама не обрадуется.
— Она не заметит.
— А если заметит, узнает, что ты не был в школе.
— Ей плевать.
— Решай сам, — говорит Кел. Принимается отколупывать отверткой крышку от банки с грунтовкой.
Трей разглядывает рубаху, крутит ее в руках так и сяк. Затем надевает. Повертывается к Келу, вскидывает руки и лыбится: манжеты болтаются, полы доходят до колен, а по ширине поместилось бы три Трея.
— Хорошо смотришься, — говорит Кел, улыбаясь в ответ. — Подай вон те.
Показывает на лотки для краски и валики в углу. Купил он два комплекта; достались дешево, да и Кел решил, что даже если малой перестанет приходить, все равно пригодятся. Трей явно впервые видит такие приспособления. Рассматривает их и вперяет в Кела вопросительный взгляд, хмурится.
— Смотри, — говорит Кел. Наливает грунтовку, макает в нее валик, отжимает избыток жидкости о насечки, затем быстро прокатывает валиком по стене. — Понял?