Март умеренно пьян — достаточно, чтобы уронить ключи на коврик под рулем, а потому вылезает из машины и возится в поисках.

— Не волнуйся, — говорит он с ухмылкой, замечая, какое у Кела лицо, и хлопая ладонью по борту машины — синей развалюхи-“шкоды”, обляпанной грязью и крепко смердящей мокрой псиной. — Эта хрень знает дорогу от паба до дома, даже если я усну за рулем. Ей доводилось.

— Здорово, — говорит Кел, поднимая ключи и вручая их Марту. — Мне полегчало.

— Что с рукой? — спрашивает Март, старательно забираясь в кабину.

Рука у Кела заживает нормально, однако пластырь он не отлепляет, чтоб никто не заметил укуса.

— Ножовкой зацепил, — отвечает.

— То-то и оно, — говорит Март. — В следующий раз послушаешь меня и пойдешь на те сайты в интернете. — Заводит машину, она кашляет, содрогается и устремляется вперед по дороге с пугающей прытью. — Что там нес этот обормот Сенан? Что-то насчет Боббиной овцы?

— Ага. Бобби считает, это пришельцы. Сенан с ним не согласен.

Март сипит смехом.

— Я б сказал, ты думаешь, у Бобби чердак не на месте, а?

— Не-а. Я ему втер про то, как мой дед видал НЛО.

— Это ты его осчастливил, раз так, — говорит Март, сворачивая с основной дороги и с мерзким скрежетом переключая передачу. — Бобби не псих. Беда у него только в том, что он слишком много работает на земле. Работа мировецкая, но если человек не полный пень, уму его неймется. Мы, все остальные, в основном с этим справляемся — семья там, картишки, выпивка или еще что. А Бобби холостяк, для выпивки голова у него слабовата, да и в карты у него получается так паршиво, что мы его играть не берем. И вот когда уму-то неймется, Бобби, никуда не денешься, топает в холмы и там ловит НЛО. Ребята хотят купить ему гармонику, еще чем-нибудь его занять, но сам я хоть весь день бы слушал его про пришельцев этих.

Кел осмысляет сказанное. Пришельцы кажутся ему более удачным лекарством от неугомонного ума, чем кое-какие прочие средства из Мартова списка. То, как Март ведет автомобиль, поддерживает предположение Кела.

— Так ты не считаешь, что его овцу пришельцы убили? — спрашивает он, просто чтоб подзудить Марта.

— Едрить, иди ты нахер.

— Он говорит, нет в этих краях такого, кто так мог бы.

— Бобби не всё в этих краях знает, — отвечает Март.

Кел ждет, но Март свою мысль не развивает. Машина скачет на ухабах. Фары освещают узкую полосу грунтовки и плещущие ветви по обеим сторонам; внезапно вспыхивает пара светящихся глаз, низко над дорогой, — и нет их.

— Приехали, — сообщает Март, ударяя по тормозам у ворот к Келу. — Цел-невредим. Говорил же тебе.

— Можешь высадить меня возле себя, — предлагает Кел. — Чисто на случай, если у тебя там делегация встречающих.

Март секунду таращится на него, а затем хохочет так надсадно, что складывается пополам от кашля, лупит ладонью по рулю.

— Бляха-муха, — говорит он, придя в себя. — У меня свой рыцарь в сияющих доспехах завелся, проводит до дома. Ты ж, к богу в рай, не о фуфеле этом Дони Макграте беспокоишься? А еще называется с большого злого города.

— У нас такие пацанчики в городе тоже водятся, — говорит Кел. — И там они мне тоже не нравятся.

— Дони ни с того боку, ни с этого не подойдет ко мне, — заявляет Март. Последний смех все еще морщит ему лицо, но в голосе слышна фальшивая нота, от которой Кел торопеет. — Ума ему хватит.

— Уважь меня, — говорит Кел.

Март хихикает, качает головой и вновь заводит машину.

— Ладно, раз так, — говорит он. — Главное, прощального поцелуя не жди.

— Мечтай, — отзывается Кел.

— Прибереги для Лены, — отбривает Март и хохочет всю дорогу.

В жилище Марта — длинном белом доме с мелкими окошками, изрядно вдали от дороги, посреди некошеной травы — над крыльцом горит лампочка, а когда Март открывает дверь, Коджак выходит встретить хозяина. Кел вскидывает руку и ждет, пока Март не приподнимет твидовую кепку в дверях, пока внутри не зажжется свет. Дальше ничего не происходит, и Кел отправляется домой. Даже если Дони Макграт проявит не свойственную ему предприимчивость, Коджак — хорошая поддержка. Однако из-за чего-то в общей картине — Март в дверях, непринужденный средь полей и громадной тьмы, где гуляет ветер, рядом Коджак виляет хвостом — Кел чувствует себя немножечко нелепо, хоть и не по-плохому.

Его калитка примерно в четверти мили от Мартовой. Небо ясное, луны достаточно, чтоб не терять дорогу без фонарика, хотя раз-другой наползают тени деревьев, Кел путается и чувствует, как одной ногой погружается в глубокую траву вдоль обочины. Высматривает то, что появлялось перед машиной, но оно либо убежало, либо насторожилось. Горы на горизонте — будто кто-то достал карманный ножик и вырезал опрятные контуры густого звездами неба, оставив пустую черноту. Там и тут разбросаны желтые прямоугольники окон, крошечные, отважные.

Келу здешние ночи нравятся. Чикагские были слишком людными и беспокойными, вечно где-нибудь громкая вечеринка, а еще где-то ссора все шумнее, и хнычет, хнычет без умолку ребенок, и Кел слишком много знал о том, что происходит в потайных уголках и способно выплеснуться в любую минуту, требуя его внимания. Здесь же он располагает уютным знанием, что происходящее в ночи не его ума дело. В основном оно самодостаточно: мелкие дикие охоты, баталии и свидания, где от рода людского ничего не требуется, лишь бы не лезли. И даже если под этой великой мешаниной звезд происходит такое, что требует легавого, Кел тут ни при чем. Это вотчина местных ребят из сельца, и они, надо полагать, тоже предпочли бы, чтоб он не лез. Это Келу по плечу — более того, он этим упивается. Малой по имени Трей, вернув ночи эту необходимость бдеть и внимать, показал Келу яснее некуда, до чего же он по всему этому не скучает. Келу приходит в голову, что, возможно, в нем есть нераскрытый доселе талант не будить лихо, пока оно тихо.

Его жилище так же безмятежно, как Мартово. Кел открывает пиво, извлеченное из мини-холодильника, и усаживается с ним на заднем крылечке. Рано или поздно выстроит себе дворовую веранду и добудет в придачу мощное кресло, но пока хватит и ступенек. Куртку не снимает — воздух покусывает, сообщая тем самым, что осень тут уже не на шутку, игры кончились.

Где-то над землями Марта слышен клич совы. Кел некоторое время всматривается и улавливает намек на нее — между деревьями лениво плывет всего лишь штрих тени погуще. Кел размышляет, мог бы он, сложись все иначе, жить вот так: починять то-сё, сиживать на крыльце с пивом, смотреть на сов — и пусть остальной мир хлопочет как хочет. Не вполне смекает, как сам к этому относится. Ему не по себе, и он не до конца понимает, как именно.

Чтоб отделаться от внезапного непокоя, насевшего на него, словно комариная тучка, Кел вытаскивает из кармана телефон и звонит Алиссе. Он звонит ей каждые выходные. Трубку она обычно снимает. А когда не снимает, пишет в Вотсапп, часа в три-четыре ночи по времени Кела: “Прости, пропустила, была занята! Созвонимся!”

В этот раз отвечает.

— Привет, пап. Как дела?

Голос быстрый, нечеткий по краям, как будто она держит трубку подбородком, занимаясь попутно чем-то еще.

— Привет, — говорит Кел. — Занята?

— Нет, все в порядке. Прибираю тут кое-что.

Кел прислушивается, пытается разобрать, что именно, однако доносятся лишь случайные шорохи и стуки. Пытается представить ее. Высокая, спортивная, лицо — чудесный сплав его и Донны: синие глаза Кела и его ровные брови, подвижные, устремленные вверх черты Донны; Кел обожает это лицо. Беда в том, что он до сих пор представляет себе, как она бегает в обрезанных джинсах и просторной толстовке, волосы собраны в гладкий каштановый хвостик, и понятия не имеет, соотносится ли это сейчас с действительностью хоть как-то. Последний раз они виделись на Рождество. Может, она остриглась коротко, выкрасилась в блондинку, накупила костюмов, набрала двадцать фунтов и носит зверский макияж.

— Как ты? — спрашивает он. — Грипп прошел?

— Обычная простуда. Прошла.

— Как на работе?

Алисса работает в некоммерческой структуре в Сиэтле, что-то связанное с подростками из групп риска. Кел пропустил, что там к чему, когда она впервые рассказала ему, что нанимается на эту работу, — нанималась она много куда, а Кела почти целиком занимали его собственная работа и Донна, — а теперь уж поздно было расспрашивать.

— Работа хорошо. Мы добыли грант — большое облегчение, будем, значит, пахать дальше еще сколько-то.

— Как там тот малой, о котором ты беспокоилась? Шон, Дешон?

— Шон. В смысле, он продолжает заходить, это главное. Я все еще думаю, что дела у него дома паршивые, прям очень паршивые, но как ни спрошу — он весь замирает. В общем…

Умолкает. Кел с радостью придумал бы что-нибудь полезное, но почти все его методы добавлять людям разговорчивости выработаны для случаев, имеющих с этим мало общего.

— Дай время, — говорит он в конце концов. — У тебя получится.

— Лады, — говорит Алисса чуть погодя. Голос у нее кажется вдруг очень усталым. — Надеюсь.

— Как там Бен? — спрашивает Кел.

Бен — Алиссин парень, еще с колледжа. Парнишка вроде годный, немножко слишком рьяный и болтливый, когда дело касается его мнений об обществе и о том, чем все должны заниматься, чтоб его усовершенствовать, но Кел не сомневается: так или иначе он и сам мог достать кого угодно в свои двадцать пять.