Лена дергает плечами, натягивая потуже угол простыни.

— Найдутся такие, кто тебе сказал бы, что еще передумаешь. Кто его знает. Некоторым женитьба годится — хотя бы на время. Но не всем.

Трей вдруг спрашивает:

— Ты замуж за Кела пойдешь?

— Нет, — отвечает Лена. — Замужем мне, в общем, нравилось, но с меня хватит. Нравится как есть.

Трей кивает. От такого ей облегчение. Вопрос этот крутился у нее в голове уже какое-то время. Она одобряет то, что Кел с Леной вместе, — заведи кто-то из них себе кого-то, возникли бы сложности, — но Трей нравится так, как у них вышло, то есть что живут они порознь.

— Предложения мне, между прочим, поступали, — добавляет Лена, набрасывая верхнюю простыню поверх натянутой. — Бобби Фини заходил пару лет назад, весь опрысканный своим лучшим воскресным, с букетом гвоздик, — объяснить, чем он будет хорош как второй муж.

Трескучий смешок вырывается у Трей, не успевает она осознать его на подходе.

— Вот не надо только, — укоризненно говорит Лена, — он вусмерть серьезный был. Все обдумал. Сказал, от меня прок будет с овцами, поскольку умею со скотиной обращаться, а он рукастый в смысле чинить то-се, мне поэтому не придется беспокоиться, что предохранитель сгорит или где там ручка от двери отвалится. Поскольку для детишек я старовата, ждать, что он отцом станет, незачем, да и сам он не цыпленочек, а потому без конца лезть ко мне не будет. По вечерам в основном в пабе сидит или в горах НЛО ловит, под ногами путаться не станет. Беспокоит его только, что маманя меня не одобряет, но он уверен, что в конце концов образумится, особенно если я рисовый пудинг умею. Судя по всему, миссис Фини ради рисового пудинга на муки смертные готова.

Трей все лыбится.

— А ты ему что?

— Бобби годный, — отвечает Лена. — Ужасный идиёт, но это я против него не держу, он такой с пеленок. Я ему сказала, что доводов хороших у него много, но я уже слишком привыкла к своим прихватам и меняться мне поздно. Дала ему банку своего ежевичного повидла для мамани, чтоб в рисовый пудинг добавляла, да и отправила восвояси. На мой глаз, повидло его осчастливило сильнее, чем я б сама смогла. — Бросает Трей наволочку. — Можешь Банджо сюда пустить, если хочешь.

— Он на постель влезет.

— Я не против. Лишь бы не обмочил.

Трей спрашивает:

— На сколько мне тут можно остаться?

Лена глядит на Трей.

— Завтра сходи домой, — говорит она. — Глянешь, что к чему, — денек-другой-третий. А дальше разберемся по ходу дела.

Трей не утруждается спорить. Лену уламывать трудно.

— А потом можно я приду?

— Возможно — если захочешь. Поживем — увидим.

— Я ее воском натру, — говорит Трей, кивая на кровать. — Надо освежить.

Лена улыбается.

— Не повредит, это точно, — говорит. — Давай поспи-ка чуток. Сейчас дам тебе футболку.

Футболка пахнет сухим солнцем и Лениным стиральным порошком — он не такой, как у мамки Трей. Некоторое время Трей лежит без сна, слушает приглушенные стуки и шорохи, пока Лена за стенкой готовится ко сну. Трей нравится ширина этой кровати, нравится, что в паре шагов не шмыгает носом, не лягается и раздраженно не болтает сама с собой Мэв. Даже во сне Мэв не довольна почти ничем.

Ночь здесь звучит иначе. На горе ветер всегда драчлив, бросается в расшатавшиеся оконные переплеты и бормочет беспокойно в деревьях, смазывает любые другие звуки. Здесь же Трей слышит отчетливо: звонкий треск ветки, сову на охоте, молодых лис, что ссорятся где-то в полях. Банджо у нее в ногах переворачивается на другой бок и исторгает глубокий сладостный вздох.

Пусть и кровать, пусть и покой, а Трей все равно не спится. Чувствует, что надо быть наготове — на всякий случай. Чувство это и знакомое, и неведомое одновременно. Трей приметлива к тому, что снаружи, и нелюбопытна к тому, что внутри нее, а потому не сразу распознаёт, что так она себя чувствовала почти все время вплоть до последней пары лет, до Кела и Лены. Оно, это чувство, блекло постепенно, Трей и забыла, что оно у нее было, — до сего дня.

Трей очень ясно, что́ ей нравится, а что нет, и ее жизнь ей нравилась куда больше такой, какой та была сегодня утром. Она тихонько лежит в постели, прислушивается к существам, что двигаются за окном, и к ночному ветру, пробирающемуся с горы вниз.

2

Следующий день таков же, как и предыдущий, роса под синим пустым небом выгорает быстро. Кел выходит на связь с Леной, та докладывает, что с Трей все шикарно и она съедает в доме все, кроме собачьего корма, после чего Кел проводит остаток утра у себя на выгоне, где у него огород. В прошлом году овощи растили себя более-менее сами, Келу нужно было только оберегать их от грачей, слизней и кроликов, а это он обустроил посредством пивных ловушек, сетки, Драча и пугала. Пугало пережило несколько стадий. Кел и Трей изначально соорудили его из старых джинсов и рубашки Кела. Затем Лена откопала сколько-то старых платков, чтобы пугало зрелищнее развевалось, но тут воспротивился Март, ближайший сосед Кела, — теперь пугало, дескать, смотрится так, будто танец семи вуалей того и гляди начнет, а это отвлечет всех престарелых холостяков в округе и станет помехой в сборе урожая, а также приведет к пренебрежению овцами. Катастрофу он предотвратил, притащив что-то очень похожее на сутану и натянув ее на пугало. Через пару недель Кел вернулся домой из магазина и обнаружил, что кто-то — доселе не опознанный — приделал пугалу надувные нарукавники и надувной же розовый плавательный круг “Мой малютка пони” с головой единорога. Невзирая ни на какие перемены в наряде, грачи к концу лета пугало раскусили, о чем недвусмысленно дали понять, используя его как игровую конструкцию, совмещенную с туалетом. Этой весной, когда попер ранний латук, Кел с Трей применили изобретательность и соорудили новое пугало из пластикового зомби, которого Кел откопал в интернете. Включается он от движения: когда б кто к нему ни приближался, глаза у него загораются красным, зубы клацают, он машет руками и порыкивает. Пока это пугает грачей до усрачки. Кел ожидает, что как только сообразят, что к чему, они вдумчиво и изощренно отомстят.

В этом году из-за жары все растет иначе. Растения нужно постоянно поливать и куда более пристально пропалывать — этим Кел сегодня с утра и занят. Почва не такая, какая была прошлым летом, теперь она менее богатая и плотная, протекает сквозь пальцы Кела, а не липнет к ним, запах у нее резче, едва ли не лихорадочный. Кел знает из интернета, что такая погода подпортит ему вкус пастернака, зато помидорам благодать. Некоторые уже размером с кулинарное яблоко и даже краснеют.

Драч, вынюхивающий кроличьи тропы, вдруг взлаивает тоном сенбернара. Со своими габаритами Драч примириться так и не смог. В собственных глазах он тот, кто гоняется за беглыми каторжниками и глотает их целиком.

— Что у тебя там? — оборачиваясь, спрашивает Кел.

Ожидает увидеть птенца или полевую мышь, но голова у Драча вскинута. Он показывает, дрожа, на человека, идущего через поле.

— Сидеть, — говорит Кел. Выпрямляется и ждет, когда человек до них доберется. Солнце в зените, у человека тень — мелкое нечто, болтается и мерцает у него под ногами. Его очерк оплавлен жарой.

— Красавец пес у вас, — говорит человек, подойдя поближе.

— Хороший пес, — говорит Кел. Понимает, что человек этот — примерно ему ровесник, к пятидесяти, но на вид моложе. Лицо у него задумчиво-мечтательное, тонкокостное, и он поэтому не кажется просто работягой из ирландского захолустья. В кино такой играл бы обманутого джентльмена, который заслуживает того, чтоб ему вернули его титул и выдали в жены самую смазливую девушку. Кел ошеломительно, зверски рад, что человек этот совершенно не похож на Трей.

— Джонни Редди, — говорит человек, протягивая Келу руку.

Кел вскидывает руки, густо измаранные землей.

— Кел Хупер.

Джонни щерится.

— Знаю, а то. Вы крупнейшая новость в Арднакелти с тех пор, как овца Пи-Джея Фаллона объягнилась двухголовым барашком. Как вам это место?

— Не жалуюсь, — говорит Кел.

— Ирландия радушия [Отсылка к одному из популярных девизов Ирландии как страны “стотысячекратного радушия” (ирл. cead mile failte).], — говорит Джонни, оделяя Кела мальчишеской улыбкой. Взрослым мужчинам с мальчишескими улыбками Кел не доверяет. — Я вроде как спасибо вам должен. Хозяйка моя говорит, вы жуть какой добрый к нашей Терезе.

— Не надо никакого спасиба, — говорит Кел. — Без ее помощи я б и вполовину так скоро с этим домом не управился.

— А, рад слышать. Не хотел бы, чтоб она вам мешала.

— Нисколько, — говорит Кел. — Превращается будь здоров в какого рукастого столяра.

— Я видал тот журнальный столик, какой вы хозяйке смастерили. Славные изящные у него ножки. Я б у какой девоньки такие ножки повидал бы. — Ухмылка Джонни ширится.

— Это все малая, — говорит Кел. — Я к той вещи не прикасался.

— Не знаю, откуда в ней это взялось вообще, — говорит Джонни, ловко меняя тактику, раз чисто по-мужски поржать не вышло, хоть он на то и нацеливался. — Попробуй я такое, оказался бы в травмпункте. Последний раз с деревом возился в школе. Ничего не добился, кроме десяти швов. — Показывает Келу шрам на большом пальце. — И подзатыльник от учителя еще — за то, что школьную собственность кровью залил.