Она заметно волновалась и теребила сумку в руках, не решаясь опустить ее с колен на скамейку.

— А ты знаешь, чем зацепить бедного стендап-комика. Я не… — попыталась возразить я.

— Это буквально на пару месяцев. Не дольше. Пожалуйста, я очень сильно тебя прошу, — умоляла Света, округлив глаза.

— А Лена с тобой не может жить?

Лена, которую Света спасла из тюрьмы во Владивостоке, по рассказам Светы, продолжала слезать с героина при помощи метадона. Света оплачивала ей отдельную квартиру, лекарства и учебу на онлайн-курсах.

— Я тебя умоляю. Лене самой нужен психотерапевт, — отрезала Света.

— Как твердо ты уверена в моей психической стабильности.

— Не уверена, но я верю, что ты справишься. Пожалуйста, буквально два месяца. Не больше.

— Ладно, — сдалась я.

Вечером я сказала соседке Соне, что съезжаю. На удивление, она тоже собиралась уезжать к маме, потому что не тянула оплату квартиры. Я подумала: раз все так совпало — это знак.

Света снова сняла новую большую квартиру. В этот раз в Апраксином переулке — в самом центре Петербурга. Я была рада, что Света всегда живет в центре, потому что знала каждый двор и каждую улицу наизусть. Парадный фасад дома выходил на гранитные набережные Фонтанки. Левее возвышался Аничков мост, по углам которого на каменных возвышениях стояли огромные бронзовые скульптуры — кони Клодта. В детстве, проходя мимо них с бабушкой, я любила слушать ее рассказы о том, что каждая из скульптур показывает стадию укрощения человеком коня. Но мне всегда было смешно думать, что на самом деле это четыре разных мужика пытаются укротить своих коней на мосту и третий явно не справляется.

Я собрала вещи, и мы въехали. Я выбрала себе дальнюю комнату с телевизором, подключила приставку и закинула свой небогатый гардероб в шкаф. При разборе вещей я с иронией заметила, что блокнотов и ручек у меня раз в десять больше, чем одежды. «Это многое обо мне говорит, — ухмыльнулась я. — Такова жизнь гения». Со мной мои блокноты и моя игровая приставка. А большего мне и не надо.

Я окинула взглядом голые стены чужого для меня дома. Несмотря на то что новый дом располагался в одном из самых любимых мест города, я скучала по той квартире, из которой меня выгнала мама. Я любила ту кухню, те комнаты. А этот дом казался мне пустым и холодным. Мне стало обидно, что мама выставила меня на улицу, когда мой заработок почти был на нуле, и за все лето даже не поинтересовалась, как я себя чувствую и как живу. Одновременно с этим я жалела себя — что в двадцать один год я так сокрушаюсь о маминой холодности в мою сторону. Но я быстро откинула мрачные мысли. Не время раскисать: мне предстоит два месяца прожить с женщиной, чья жизнь — сущий ад, и я добровольно подписалась на то, чтобы этот ад с ней разделить.

Мой блуждающий взгляд остановился на зеркале большого шкафа. Я увидела красивую и очень одинокую рыжую девочку в большой желтой толстовке. Я улыбнулась и сказала ей: «Ты все делаешь правильно. Все пройдет».

Два месяца

Эти два месяца жизни стали для меня самыми тяжелыми в моей жизни. Оказалось, что я совсем не умела переживать чужое горе. Света кричала и стонала во сне каждую ночь. Я вставала ее будить, поддерживала и утешала. Светины ночные истерики во сне и наяву были раза в три громче и отчаяннее, чем в ту ночь в предыдущей квартире, когда я их застала.

Утром и до самого вечера Света чаще всего уходила на работу, а потом на терапию к Глебу Когановичу. Но я не могла насладиться этими часами покоя, потому что чаще всего засыпала на весь день после ужасной бессонной ночи. Единственное время настоящего покоя случалось, когда у Светы были рабочие сутки. Так назывались ночные дежурства у врачей, и во время них я могла отдохнуть.

Оправдывая свое поведение вскрытыми на терапии травмами, Света истерила и днем. Била посуду, постоянно рыдала и кричала, выла от боли. Я постоянно делала ей чай, готовила еду, часами напролет общалась с ней и успокаивала как могла. Света постоянно меня прижимала к себе и хватала за руки. Когда она успокаивалась, я твердила ей, что ненавижу, когда меня так трогают, и воспринимаю это как насилие, хоть и не могу, видя ее состояние, ее оттолкнуть. Света извинялась, но все повторялось по новой.

Я почти не выходила из дома. Только на свой открытый микрофон и обратно. Помню, как я, безумно устав от происходящего и будучи уже на грани нервного срыва, решила посмотреть, сколько осталось до истечения двух месяцев. С ужасом я обнаружила, что прошло только две недели.

Так мы и жили. В середине второго месяца стало легче — истерики были уже не ежедневными, и я видела, что прогресс в Светиной терапии действительно присутствует.

В августе Света притащила домой котенка. Просто внезапно приехала домой с работы, а в ее сумке сидел крохотный серый комочек.

— Что это? — шокированно спросила я.

— Это тебе, — ответила Света.

Я никогда не хотела заводить животных, всегда считая это невероятной ответственностью, на которую у меня нет ни денег, ни сил, ни времени. Поэтому отреагировала холодно:

— Да ты с ума сошла, я не просила. Унеси туда, откуда взяла его.

— Это девочка. Не могу я ее унести. Я забрала ее по объявлению. Они сказали, что утопят котенка, если его не заберут.

Котенок вытянул крохотные лапки, замурчал, и внутри меня что-то растаяло. Что за нелюди готовы убить крохотное беззащитное существо! Котенок серого цвета с белыми лапками и воротничком распахнул на меня свои огромные глаза.

— Какая сладость, — сказала я. — Ладно. Будет моя кошка. Я назову ее Зигги Стардаст, в честь Дэвида Боуи. Стардаст переводится как «звездная пыль». А эта кошка серая, как пыль, и глаза у нее как звездочки.

Тогда я еще не знала, что кошке ничего не угрожало и Света взяла ее, чтобы сильнее привязать меня к ней и ее дому. И что это будет не последнее такое животное.

* * *

Однажды, в том же месяце, мы со Светой сидели и пили чай, как вдруг я увидела на своем телефоне несколько пропущенных вызовов от неизвестного номера. «Здравствуйте, кто это?» — написала я. Мне ответили:

...

«Прошу прощения, вы Татьяна?»

«Допустим».

«Меня зовут Глеб Коганович. Я психотерапевт Светы. Она дала ваш номер. Как вы, наверное, знаете, условием терапии было, чтобы с ней кто-то жил. Меня пугает ее состояние, и я попросил ваш номер. Надеюсь, я вас не сильно потревожил. Вы не могли бы мне подтвердить информацию, что вы действительно живете со Светланой?»

«Подтверждаю», — написала я и скинула Глебу Когановичу свое селфи на фоне Светы. «Странно», — получила я ответ.

...

«Что странно?»

«А кем вы приходитесь Светлане?»

«Просто подругой. Надеюсь, вы в курсе, что у нее никого больше нет. Она именно это у вас и прорабатывает».

«Я-то в курсе. Простите за нескромный вопрос, а сколько вам лет?»

«Двадцать один год».

«Вы такая молодая и взяли на себя такую тяжелую ношу — помогать взрослой женщине в труднейшей терапии?»

Я покосилась на Свету — как-то очень неловко обсуждать ее личную терапию, сидя прямо с ней на кухне. Но Света увлеченно сидела в телефоне. Я подумала, что она листает ленту, отвечает на рабочий вопрос или переписывается с Леной. На меня она не обращала никакого внимания. Я ответила Глебу Когановичу:

...

«Да, а что? Я не подхожу? Вы же продолжите с ней работать?»

«Простите, конечно продолжу. Просто я очень удивился. Вы очень сильная, и я искренне удивлен, что такие добрые люди существуют. Такое впервые в моей практике. И Светлана тоже, конечно, очень интересная. Хоть у нас и очень тяжелая терапия, она замечательно справляется», — получила я лестное сообщение.

«Вы меня тоже простите, но, по-моему, вы ведете себя крайне непрофессионально. Почему вы мне рассказываете что-то о подноготной вашей с ней терапии?» — раздраженно напечатала я.

«В этом-то и дело. Я пишу к вам с личной просьбой. Светлана очень много говорит о вас, как многим вам обязана и как долго вы ее терпите и поддерживаете. Она чувствует себя крайне уязвимо, но есть прогресс. Татьяна, она никогда вас об этом не попросит, поэтому я лично вас прошу: останьтесь жить с ней еще на несколько месяцев. Она сама не справится, и у нее не хватит духу попросить самой. Она пытается казаться очень сильной, но ей правда нужна помощь, и я прошу вас ей помочь».

«Я подумаю».

Я чувствовала, что мне необходимо сообщить Свете, что ее терапевт имел наглость обсуждать ее со мной. Я отложила телефон и сказала Свете:

— Мне написал твой Глеб Коганович.

— Ой, да, прости, он просил у меня твой номер. Хотел проверить, правда ли ты живешь со мной, а то я на последней терапии очень расклеилась, много плакала, вот он и засомневался, — виновато ответила Света.

— Он раскрыл некоторые моменты вашей терапии. Ты уверена, что он хороший специалист?

— На все сто процентов, — заверила Света. — По крайней мере, именно он мне подходит, и ты же видишь, что мы действительно далеко продвинулись.

— Вижу, — я устало вздохнула.

Мне не нравилось, что Глеб Коганович написал мне. Но больше я боялась нагрубить ему или узнать, что он откажется от Светы как от пациентки. Может, он просто заинтересованный человек и хотел удостовериться, не врет ли ему Света?