Ему нравится делать вид, будто я его ужасно раздражаю, но, когда он смотрит на меня, уголки его губ иногда чуть приподнимаются. Так бывает каждый раз, когда я рассказываю историю про парня из колледжа. Того, с которым мне пришлось задрать колени до ушей, отчего я почувствовала себя свернутым спальным мешком (рассказ об этом сопровождается энергичной пантомимой). Примерно минуту продолжались унылые толчки, а потом молодой человек проорал мне на ухо: «Хочу, чтобы ты испытала оргазм!» «Ладно…» — ответила я, к собственному ужасу, и подняла большой палец. В результате я почувствовала нечто противоположное оргазму, к тому же мне пришлось молиться, чтобы не пукнуть прямо в моего кавалера. После такого конфуза это была бы уже не моя, а его смешная история.

Случаи, когда мне удавалось заставить Майера по-настоящему улыбнуться, можно сосчитать по пальцам. Зато от его улыбки у меня земля уходила из-под ног. Открытые зубы, ямочки на щеках, лучики возле глаз — я буквально ахнула, когда увидела все это впервые, и Майер тут же придал своей физиономии обычное выражение. Улыбку как будто пылесосом затянуло. Тот день стал памятной датой в моем календаре.

Особенное достижение — если тебе удается рассмешить другого комика. Тем более комика такого классного, как Майер в свое время. Наверное, он и сейчас мог бы зажигать, если бы хотел. Раньше он был очень популярен. Его показывали по телику в передаче о восходящих звездах стендапа. Он выступал на разогреве у суперзнаменитостей. Его номера были глубокими по смыслу, а говорил он почти монотонно; казалось, он рассказывает о каких-то ничего не значащих пустяках и даже сам скучает. Тем неожиданнее звучали потрясающие шутки. Они попадали в цель сразу же, но потом вспоминались зрителю снова и снова и от этого становились еще смешнее. Майеру не нужно было гримасничать или жестикулировать, он почти не использовал бранных слов, зато, когда использовал, они производили мощный эффект. Все кусочки, из которых состоял номер, соединялись без швов, образуя единую сквозную историю.

Если задуматься, то мы с Майером полные противоположности друг другу.

— Я предупреждал тебя, что та шутка дерьмовая, — говорит он, посмеиваясь ледяными голубыми глазами.

— Сейчас была шутка о шутке? — парирую я, выключив микрофон и наушник.

Вместо ответа Майер закатывает глаза. Мы идем рядом.

— Где Хейзл? — спрашиваю я, высматривая его дочку.

— Марисса ее забрала. Ей задали эссе, а она его все никак не напишет.

— Эссе? В десять лет? Ты в какую школу засунул бедного ребенка?

Майер устало вздохнул и опять закатил глаза.

— Это самая хорошая школа для глухонемых, какая только есть. Очень дорогая, кстати. Я хотел бы, чтобы она и впредь была мне по карману, поэтому, пожалуйста, не надо больше фекальных острот.

— То есть если я не перестану «начинять свои номера зловонными потрохами», девчонка опять сможет веселиться вместе с нами, сколько захочет? — говорю я, цитируя одного газетчика, которому очень не понравилось мое выступление. — Ясно. Значит, надо продолжать в том же духе. И вообще, Майер, сколько можно тебе объяснять: у горячих девчонок бывают проблемы с животом.

Проигнорировав последнее замечание, мой менеджер отвечает:

— Пожалуй, мне не стоит водить дочь на шоу, где ты так рассказываешь про свои секс-игрушки, что канал Кью-ви-си мог бы показывать тебя в «Магазине на диване».

— Я смотрю на это как на социальную рекламу. Стараюсь, чтобы мое выступление было познавательным.

— Из-за тебя, Джонси, я дважды получил предупреждение от службы защиты детей.

— Спокойно! — Я умиротворяюще поднимаю руки. — Ты же объяснил этим людям, что ребенок все равно меня не слышит.

— Если помнишь, от моих объяснений стало только хуже.

Я невольно начинаю смеяться, когда вспоминаю о том, с каким удовольствием Хейзл смотрит мои выступления. Хотя она не слышит звуков, ей нравится, когда вокруг все хохочут. Наверное, именно поэтому я и влюбилась в нее. Она чувствует эту атмосферу и балдеет, совсем как я.

Что у отца из-за ее увлечения могут быть проблемы — об этом девчонка совсем не думает. А отец, между прочим, не пасует перед трудностями. Потому-то, вероятно, я немножко и влюблена в него.

— Мои неприятности кажутся тебе забавными? — усмехается он, вздернув бровь.

— Нет, но если разобраться… — говорю я и пожимаю плечами.

Лицо Майера становится серьезным. Мы оба отлично знаем опасности нашей профессии. Бывает материал, с которым шутки плохи. Я всегда стараюсь затрагивать социальные вопросы, но не за счет чьих-то человеческих чувств. Уж лучше сыпать туалетными остротами и выставлять на посмешище саму себя, чем говорить остроактуальные гадости, оскорбляя других людей.

Пожалуй, моя карьера идет в гору, но я еще далеко не такая звезда, чтобы не интересоваться тем, что пишут обо мне в интернете. На этой неделе мой синдром самозванца обострился благодаря следующему отзыву: «Пожалуй, она может быть слегка сексуальной, когда говорит по-человечески, — плевать. Терпеть не могу эту отвратительную женщину! Она жалуется на наглость мужчин, но если по ее вульгарной болтовне можно о чем-то судить, то я готов поспорить на любую сумму: счет тел у нее выше, чем ай-кью. Кошмарная потаскуха! Если бы она не отплясывала и не вопила, как бесноватая, то в ее выступлениях не было бы совершенно ничего смешного».

Отвечу сразу, не дожидаясь вашего вопроса: автора этого отзыва зовут Чед, он из породы «бро» и «чуваков». Его профиль — это целая галерея фотографий, на которых он запечатлен в скрывающих лысину бейсболках и с банкой «Монстр энерджи» в руке (представлены все возможные вкусы). Солнечные очки «Оукли» в белой оправе надеты на затылок. Кто бы сомневался.

Посмотрела ли я в интернете, что теперь — благодаря Чеду — означает словосочетание «счет тел»? А то как же! Я-то думала, это нечто вроде индекса массы тела… Увы, ребята, это совсем другое.

Потом я подумала о том, спрашивал ли меня кто-нибудь когда-нибудь об этом моем «счете» (то есть о количестве моих «жертв»), и если да, то что я ответила. Майер такого случая не припомнил, а он обычно все припоминает, когда дело касается меня.

Я смотрю на него сбоку и думаю: где он находит время для похода в спортзал? Судя по очертаниям его тела, где-то находит. Или использует, как герои комиксов, «сыворотку суперсолдата». При этом за последнее время он довольно сильно поседел. Когда мы познакомились, белые волосы были у него только на висках, а теперь по всей голове, да и щетина стала как соль с перцем. Ему тридцать пять (то есть на десять лет больше, чем мне), но выглядеть на свой возраст он стал совсем недавно. Уж не из-за меня ли? Не из-за той ли жизни, в которую я его втянула? Майер — отец-одиночка глухонемой девочки и менеджер-одиночка единственной клиентки, которая, при всем своем очаровании, ужасно утомляет и с которой надо везде разъезжать. Да уж, поседеешь тут…

Как только эта мысль приходит мне в голову, я без дальнейших раздумий спрашиваю:

— Ты жалеешь о том, что взял меня?

Майер останавливается и быстро поворачивает ко мне голову, озадаченно выпятив губу. Это непохоже на его перманентную невозмутимость. Мне тут же захотелось взять свои слова обратно, однако замолчать я уже не могла.

— Если жалеешь, то дело дрянь. Ты подписан на кучу каналов и знаешь все мои пароли — я без тебя не смогу… Эй, Боб! — Я увидела своего любимого охранника и устремляюсь к нему. — Хорошо выглядишь, старик. Дай-ка потрогать бицепсы… Ого! Еще немного, и ты достигнешь предела физического совершенства. Тогда, если какая-нибудь женщина тебя отфутболит, это можно будет объяснить только твоими человеческими качествами.

— Вообще-то ты уже не на сцене. Не заметила? — усмехается Боб. — К тому же я просто-напросто стараюсь не отставать от твоего менеджера.

Прежде чем я успеваю съязвить и втянуться в привычную перепалку, Майер хватает меня за локоть. Я вздрагиваю. Мы много времени проводим вместе, но я стараюсь, чтобы таких обыденных соприкосновений между нами было как можно меньше. Два раза за вечер — это, пожалуй, рекорд.

— Фарли, — говорит он, и я поворачиваю голову в ту сторону, куда он смотрит.

Святые яйца! Здесь Кара Ву!

Она видела мое выступление.

Видела, как я зажгла.

Она улыбается. Популярнейшая юмористка, которую я обожаю, автор множества потрясающих номеров, ведущая шоу «Субботний вечер в прямом эфире» сидит здесь и улыбается мне.

Или не мне? Я не из тех девочек, которые с рождения считают себя неотразимыми. Я вечно в себе сомневаюсь. Вот и сейчас я оглядываюсь: кому могла быть адресована улыбка звезды? Потом закрываю на секунду глаза, делаю вдох и выдох через нос, собираюсь с силами и несмело приподнимаю уголки губ, вновь повернувшись лицом к столику, за которым сидит Кара Ву.

Вернее, сидела. Сейчас она стоит прямо передо мной. Я поднимаю глаза на Майера, чтобы убедиться, что у меня не галлюцинация. Он улыбается сжатыми губами, во взгляде — легкая насмешливость.

А Кара Ву по-прежнему стоит и ждет, когда я выйду из ступора. Боковым зрением я смутно вижу Боба: беззвучно смеясь, он достает телефон, чтобы нас сфотографировать.