Таррин Фишер

Все его жены

Посвящается Колин

1

Он приходит по четвергам, каждую неделю. Это мой день, я — Четверг. День надежды среди более важных дней; не начало и не конец, но передышка. Аперитив перед выходными. Иногда я думаю о других днях: думают ли они обо мне? Ведь женщины так устроены, верно? Всегда интересуются друг другом — любопытство и ненависть сливаются в маленьких лужицах эмоций. Ничего хорошего тут нет; если слишком много думать, можно натворить ерунды.

Накрываю стол на двоих. Немного медлю, когда выкладываю столовое серебро, пытаясь вспомнить, что куда полагается по этикету. Провожу языком по зубам и качаю головой. Это просто нелепо; мы с Сетом будем сегодня только вдвоем — домашнее свидание. Впрочем, иначе почти и не бывает — мы нечасто рискуем ходить на настоящие свидания, где нас могут увидеть вместе. Только представьте… Ты опасаешься, что тебя увидят с твоим собственным мужем. Или твой муж не хочет, чтобы его видели вдвоем с тобой. Стопка водки, выпитая чуть раньше, согревает, дарит расслабленность и беззаботность. Опуская рядом с тарелкой вилку, я чуть не роняю вазу с цветами — букет бледных роз, вполне оправдывающих свое название. Я выбрала их за едва уловимую сексуальность, ведь в моем положении крайне важно быть на пике любовной игры. Посмотри на эти нежно-розовые лепестки. Они напоминают мой клитор? Прекрасно!

Справа от цветов стоят две белые свечи в серебряных подсвечниках. Однажды мама сказала, что в мерцающем пламени свечи женщина выглядит почти на десять лет моложе. Маму всегда волновали подобные вещи. Каждые шесть недель доктор протыкал ей иголкой лоб, запуская под кожу тридцать кубиков ботокса. Она была подписана на всевозможные глянцевые журналы и собирала книги о том, как удержать мужа. Никто не прикладывает столько усилий, чтобы удержать мужа. Особо стараться начинают только те, кто его уже потерял. Раньше, когда я еще свято верила в идеалы, я считала ее поверхностной. У меня были большие планы отличаться от матери во всем: быть любимой, успешной, родить прекрасных детей. Но увы, желание сердца — лишь слабый ручей против потока воспитания и природы. Ты можешь плыть против него всю жизнь, но постепенно устанешь, и тогда поток генов и воспитания утянет тебя под воду. Со временем я стала очень похожа на нее и лишь немного — на себя.

Кручу пальцем колесико зажигалки и подношу пламя к фитилю. На «Зиппо» виднеются остатки потертого английского флага. Мерцающий язычок напоминает мне о коротком опыте курения. В основном чтобы казаться круче — я никогда не затягивалась, но мне нравилась сияющая искра на кончиках пальцев. Родители купили подсвечники мне в подарок, для домашнего уюта, после того, как я присмотрела их в каталоге Тиффани. Предсказуемо роскошные. Сразу после свадьбы ты смотришь на пару подсвечников и представляешь долгие годы домашних ужинов, дополненных такой красотой. Именно таких, как сегодня. Моя жизнь почти идеальна.

Я складываю салфетки и смотрю в эркерное окно — передо мной простирается парк. Погода серая, типичный Сиэтл. Я выбрала эту квартиру именно из-за вида на парк, хотя другая, выходящая на Эллиот-Бей, была гораздо больше и лучше. Большинство предпочитают вид на воду, но я больше люблю наблюдать за людьми. Седая пара сидит на скамейке, наблюдая за тропинкой, на которой каждые несколько минут можно встретить велосипедистов и любителей оздоровительного бега. Прекрасные в своей седине наблюдатели не прикасаются друг к другу, но их головы синхронно поворачиваются, когда кто-то появляется на тропинке и исчезает снова. Интересно, ждет ли такое будущее нас с Сетом? Потом я вспоминаю других и чувствую, как к щекам приливает краска. Представлять будущее — непростая задача, когда делишь мужа с двумя другими женщинами.

Я ставлю на стол бутылку «Пино-гри», выбранную сегодня на рынке. Обычная этикетка, ничего выдающегося, но строгий мужчина, который мне ее продал, подробно описал вкус, потирая пальцы. Я не помню, что именно он рассказывал, хотя это было всего несколько часов назад. Я была слишком озабочена покупкой продуктов. Мама учила меня: готовка — единственный способ быть хорошей женой.

Я делаю шаг назад и оценивающе оглядываю результат работы. Стол впечатляющий, но королевой вечера буду я. Все именно так, как любит он, а значит, люблю и я. Нельзя сказать, что у меня нет индивидуальности, просто вся моя индивидуальность предназначена для него. Как и должно быть.

Ровно в шесть я слышу, как поворачивается в замке ключ и со свистом открывается дверь. Потом щелчок, когда она закрывается, и бряцанье его ключей, брошенных на столик в прихожей. Сет никогда не опаздывает: при такой сложной жизни, как у него, четкий распорядок крайне важен. Я приглаживаю с огромным трудом завитые волосы и выхожу из кухни в коридор, ему навстречу. Он разглядывает почту, которую держит в руке, с кончиков волос капает вода.

— Ты забрал почту! Спасибо.

Я смущаюсь восторга в собственном голосе. Господи, да это всего лишь почта!

Он кладет стопку на маленький мраморный столик в прихожей, рядом с ключами, и улыбается. Меня начинают даже слегка настораживать замирания моего сердца и бросает в жар от удовольствия. Я подхожу к его широкой груди, вдыхаю его аромат и утыкаюсь лицом в шею. В прекрасную шею, широкую и загорелую. Грациозно поддерживающую голову с превосходными волосами и классически красивым лицом. Я в страстном порыве вся прижимаюсь к нему. Пять дней — долгий срок без любимого мужчины. В юности я считала любовь обузой. Как вообще можно заниматься делами, если каждую секунду приходится думать о другом человеке? После встречи с Сетом все мои принципы полетели к чертям. Я превратилась в то, что видела в собственной матери: обожающую, покладистую шовинистку — эмоционально и сексуально. Это поразило и возмутило меня.

— Я скучала, — говорю я ему.

Целую его в подбородок, в нежную кожу под мочкой уха, а потом встаю на цыпочки, чтобы дотянуться до губ. Я изголодалась по вниманию и целую агрессивно и глубоко. В его груди раздается стон, и портфель со стуком падает на пол. Он обхватывает меня руками.

— Прекрасная встреча, — произносит он. Два его пальца скользят по моим позвонкам, как по саксофону. Он мягко массирует меня, и я придвигаюсь ближе.

— Я бы сделала ее еще лучше, но ужин готов.

Его взгляд затуманен, и я внутренне ликую. Я завела его меньше чем за две минуты. Хочется сказать: «Видели?!» Но кому? Что-то разматывается у меня в животе, нитка раскручивается и раскручивается. Я пытаюсь поймать ее, пока не поздно. Почему я постоянно думаю о них? Основная задача как раз о них не думать.

— Что ты приготовила? — Он разматывает шарф и оборачивает его вокруг моей шеи, прижимает меня к себе и снова целует. Его голос согревает мое ледяное оцепенение, и я прогоняю непрошеные чувства, исполненная решимости не портить совместный вечер.

— Пахнет здорово!

Я улыбаюсь и плавной походкой возвращаюсь в столовую — пора кормить его ужином. Задерживаюсь в дверях, чтобы проследить за его реакцией на стол.

— Как красиво!

Он протягивает ко мне сильные загорелые руки с прожилками вен, но я игриво отскакиваю в сторону. На оконном стекле за его спиной виднеются капли дождя. Я выглядываю из-за его плеча — пара со скамейки ушла. Чем они будут ужинать? Едой из китайского ресторана? Супом из банки?

Я двигаюсь по кухне и слежу, чтобы Сет не сводил с меня взгляда. Он научил меня — можно полностью завладеть вниманием мужчины, если правильно двигаться.

— Каре ягненка, — сообщаю я через плечо. — И кускус…

Он берет со стола бутылку вина, держит за горлышко и наклоняет, чтобы рассмотреть этикетку.

— Хорошее вино.

Сет не пьет вино; во всяком случае, с другими. По религиозным причинам. Но для меня он делает исключение, и я считаю это еще одной своей маленькой победой. Я соблазнила его темно-красным «Мерло» и бодрящим «Шардоне». Мы целовались и смеялись, и пьяными предавались долгожданным любовным утехам. Только со мной, с ними он так не делал.

Глупо, знаю. Я сама выбрала такую жизнь, и ее смысл — не соревнование, а забота, но невозможно удержаться и не вести счеты, когда рядом есть другие женщины.

Когда я возвращаюсь из кухни и несу между двумя полотенцами горячий ужин, он уже разлил вино, пьет его и смотрит на улицу. Под окном двенадцатого этажа пульсирует вечерний город. Перед парком проходит оживленная улица. Справа от парка, вне поля зрения — Зунд, покрытый лодками и кораблями летом и скрытый в тумане зимой. Его видно из окна спальни — широкий водный простор. Идеальный вид на Сиэтл.

— Плевать на ужин. Хочу тебя, немедленно, — говорит он. Тон командный, Сет не оставляет места для обсуждений. Эта черта сослужила ему хорошую службу во всех сферах жизни.

Я ставлю блюдо на стол, чувствуя, как во мне пробуждается совсем другой аппетит. Наблюдаю, как он задувает свечи, не сводя с меня глаз, и иду в спальню, расстегивая на ходу платье. Медленно, чтобы он видел, стягиваю с себя шелк. Я чувствую его сзади: его присутствие, его тепло, его нетерпение. Мои идеальный ужин стынет на столе, жир ягненка сгущается по краям блюда, а я выскальзываю из платья и наклоняюсь вперед, упираясь руками в кровать. Запястья тонут в пуховом одеяле, его пальцы касаются моих бедер и цепляют упругую резинку на талии. Он стягивает трусики, они сползают к лодыжкам, и я скидываю их на пол.