Джастин заглянул в открытую дверь. В полумраке удалось различить лестницу темного дерева и выложенную кафелем кухню с двухконфорочной плитой. Он вошел в дом, не устояв перед гостеприимством сумрачной тишины.

— Куда вы? — воскликнула Чжоу Эс.

Но Джастин уже поднимался по лестнице, ступая по неровным доскам, звавшим нагнуться и пробежать пальцами по их гладкой вытоптанной поверхности. Повсюду были приметы жизни: горшки с чахлыми растениями, полотенца, повешенные на перила, веревки с бельем, растянутые в маленьких квадратных комнатах. Однако дом был окутан тяжелым безмолвием, словно обитатели недавно его покинули, словно настоящее сдалось прошлому. Крошечные окошки на лестничной площадке пропускали мало света, но все же позволяли разглядеть слой пыли на перилах и составленных в углу коробках. Не понять, дом угасает или здравствует? Джастин вышел на улицу к своей провожатой, которая, несмотря на огромные темные очки, щурилась и сумочкой закрывалась от солнца.

— Вы с ума сошли? — сказала она. — Нельзя вот так запросто совать нос в чужое жилище.

— Но ведь это оплачено, не так ли? — улыбнулся Джастин. — И я хочу окупить свои траты.

По его настоянию они ездили от одного лонгтана к другому, джип колесил по узким улочкам с рядами платанов, но порой за каменными оградами виднелись балконы старинных вилл во французском стиле. Мрачность особняков с наглухо закрытыми ставнями напоминала о его родном доме, полном тишины, теней и размеренного тиканья напольных часов. Вспоминались коридоры, лестница и высокие потолки, создававшие впечатление сумрачной пещеры.

Пока джип тащился в потоке машин, Джастин разглядывал пешеходов. Вот стайка очкастых школьников с волосами торчком, все в спортивных костюмах, пихаются, выстроившись в очередь за шэнцзянями [Булочки, обжаренные в масле.], и радостно вопят при виде клубов пара, поднимающихся со сковороды. Вот престарелая пара, оба одеты во что-то поношенное, однако все еще элегантное, вроде бы наряд из парчи и бархата, под руку переходят дорогу перед самой машиной. Вот на перекрестке полсотни строителей уселись на тротуар, устроив себе перекур, смуглые обветренные лица выглядят чужеземно, но откуда они — не скажешь. Удивительно, думал Джастин, он уже довольно давно в Шанхае и до сих пор не замечал, сколь густо населен этот город. Видимо, пока его возили в лимузине, он просматривал финансовые документы и отчеты.

— Вас так легко ублажить. — Не глядя на него, Чжоу Эс тыкала пальцем в клавиатуру смартфона. — Всего-то и надо показать всякое старье.

Машина остановилась, потому что он углядел проулок с непримечательными и вроде как бесхозными домами. Наверное, чутье застройщика что-то ему подсказало, ибо улочка мало чем отличалась от дюжины уже виденных и выглядела отнюдь не привлекательно. Скверно оштукатуренные кирпичные домики, притулившиеся за рядом фруктовых и овощных лавок, смотрелись, честно говоря, отвратительно — дешевое жилье, лакомый кусок для стройки. Электрические провода перед фасадами спорили за место с бельевыми веревками. Из одного дома вышла девочка с тазом мутно-серой воды, которую выплеснула прямо на улицу. Что-то в этом бытии — людская скученность и теснота — напоминало о трущобах неподалеку от его дома в родном городе, те же сотни неотличимых хлипких домишек и тысячи жизней, словно смешавшихся в одну. Иногда там случались пожары, и тогда все выгорало дотла, но через месяц-другой опять вырастали халупы. Джастин не знал обитателей того мира — прежде чем он стал взрослым, хибары снесли, освободив место для торгового центра.

Он прихватил с собою фотокамеру и сделал несколько снимков пасмурной улочки с убогими лавками. В кадр попала старуха с пластиковыми пакетами, набитыми одеждой. На дисплее она щербато улыбалась, вскинув свои пакеты, точно трофей.

— Знаете, людям не нравится, когда лезут в их жизнь, — из машины сказала Чжоу Эс. — Может, поторопимся? Я уже опаздываю на встречу.

В последующие дни Джастин часто разглядывал снимок старухи и даже сделал его фоном рабочего стола, теперь она улыбалась ему, стоило включить ноутбук. Жидкие волосы ее, выкрашенные в иссиня-черный цвет и завитые в кудряшки, чем-то напоминали о тщетных стараниях его бабушки выглядеть моложе, но лишь ее старивших. Он вспоминал бабушкину комнату, царивший в ней густой меловой запах пудры, тигрового бальзама и одеколона. Маленьким он сидел на кровати и смотрел, как она расчесывает пряди; бабушка любила с ним разговаривать, хотя он еще не мог понять всего, о чем она говорит. Ему было лет пять или шесть, а ей, уже одряхлевшей, за восемьдесят. Сейчас его удивила прозрачная ясность этих воспоминаний, настойчиво обволакивающих, точно липкая пленка, которую никак не стряхнуть. Они с бабушкой не были особенно близки.

На увеличенном снимке старухи можно было различить цвет вещей в ее просвечивающих пластиковых пакетах — дешевое барахло, гордо выставленное напоказ. Он разглядывал красные обветренные щеки и пеньки почерневших от чая зубов. Может, вернуться в тот околоток, отыскать бабку и сделать еще фотографии? Вдруг внимательный осмотр места (без нудящей актриски за спиной) даст более четкое представление о домишках и соседствующих с ними лавках? Даже возникла мысль: а что, если спасти их от окончательной разрухи и восстановить, придумав хитрый план, по которому для жителей сохранится невысокая квартплата, а лавочники создадут кооператив? Весь район станет примером современной городской среды обитания в Азии, сюда охотно поедут образованные молодые люди, чтобы жить бок о бок со старыми шанхайцами.

Он набросал несколько цифр, собрав их в аккуратные столбцы и определив расходы на подобную затею, то была лишь грубая прикидка, но, как и всегда, при расчете финансов проект стал выглядеть реальным, кристаллизуясь в нечто убедительное и достижимое. Чтобы не забыть о нем, листок с расчетами он оставил на столе.

Однако вся следующая неделя была занята встречами с банкирами и подрядчиками, обедами с партийными функционерами и подготовкой к презентации в офисе мэра, затем предстояли поездки в Токио, Гонконг и Малайзию. Когда он вернулся в Шанхай, подоспела сырая зима, и не было никакой охоты в холодрыгу таскаться по улицам, отыскивая старуху и тот проулок, местонахождение которого не помнилось точно. Где-то между автострадой и большим треугольным стеклянным зданием, что ли? Времени не хватало даже на себя. К вечеру он так уставал, что душ перед сном и чистка зубов казались непосильной задачей, хотелось просто рухнуть в кровать и уснуть. Ныли суставы, постоянно пересыхало во рту, в мозгах клубился густой туман, сквозь который проглядывала головная боль. Это был грипп, на неделю уложивший его в постель, а позже навалился неотвязный бронхит. Весы в ванной известили, что он похудел почти на десять фунтов, но это не обеспокоило — такое уже бывало от работы без продыху. Чрезмерное усердие всегда заканчивалось болезнью. И все равно каждое утро он надевал костюм, отправлялся на встречи, изучал планы участков и финансовые модели.

После долгой подготовки семья наконец определилась в своей главной цели и была готова прибыть на континент, дабы возвестить о своих намерениях в предстоящие десятилетия. Черновая работа — дни и ночи бесконечных переговоров и приемов — дала результат в виде многообещающего участка, соответствующего амбициям семьи: полуразрушенный склад, в тридцатых годах возведенный на останках опийного притона и окруженный малоэтажными домами, имел превосходное местоположение — между улицами Наньцзин Си Лу и Хуайхай Лу. Имелись и другие варианты вроде гораздо большего по площади участка в Пудуне, на котором вполне уместился бы небоскреб, этакий воистину дерзкий азиатский исполин полукилометровой высоты, но отец и дядья Джастина предпочли старомодную престижность первого адреса.

— Уже только это скажет о многом, — твердо и размеренно произнес отец, однако в голосе его слышалось легкое волнение.

В наступающем году они выкупят участок и тогда решат, что на нем строить, — разумеется, нечто выдающееся, будущую городскую достопримечательность. Предстояло еще разузнать, кого из чиновников необходимо подмазать для благополучного совершения сделки, но отца, понаторевшего в подобных вопросах, это не беспокоило. Про него говорили, что в таких делах он мастак.

Однажды морозным январским утром, когда наступило затишье в переговорах и пала мертвая зыбь в деловой жизни вообще, поскольку европейцы еще пребывали в летаргии после празднования Рождества, а местные готовились к Празднику весны [Китайский Новый год.], Джастин, проснувшись, порадовался яркому солнцу и предстоящему выходному дню, ибо того и другого не бывало уже давненько. Сегодня, слава богу, не опухли суставы и дышалось легко. Он вызвал такси и наугад поехал к переулку, в котором очутился много месяцев назад. Когда район показался смутно знакомым, он вышел из машины и зашагал по улицам, застроенным низенькими домами. Обжигающе холодный воздух как будто прочищал легкие. По мостовой сновали велосипеды и электроскутеры, торговцы катили тележки с тыквами и апельсинами. Возле красивых старых домов европейской постройки часовыми стояли деревья с безжалостно обрезанными на зиму ветвями. Теперь, двигаясь пешком, Джастин замечал каменные наличники, украшавшие окна верхних этажей. Из машины видишь только первые этажи зданий, неизменно занятые безликими магазинами, что торгуют куртками и мобильниками. На случай, если встретит старуху, Джастин купил пакет апельсинов; похоже, нужное место где-то рядом, он вроде бы узнавал отдельные лавки и изгиб дороги.