— Вот он — мой садик. — Она толкнула калитку рукой, та со скрипом поддалась, и она вошла на территорию. Никого не было, удивительная тишина среди грохота мегаполиса…
А сегодня они уже подписывали договор аренды шестого помещения. Все здания были в разных районах Москвы, чтобы охватить как можно больше желающих. За эти почти три года их садики стали на слуху, родители передавали информацию из уст в уста, сарафанное радио в таком деле — лучший способ продвижения. Группы были маленькие — до десяти человек. В каждом здании размещалось по пять-шесть групп. Каждую нужно было обеспечить двумя преподавателями и оборудованием. Создавалась так называемая среда Монтессори. Среда — это то пространство, в которое попадает малыш, придя в садик, может по нему свободно и безопасно передвигаться, самостоятельно выбирая те упражнения, которые будет выполнять.
Айша тщательно подходила к выбору мастеров и поставщиков для наполнения групп специальными материалами, Наташа закупала продукты и контролировала кухню, ведала всеми финансами и счетами их новорождённого бизнеса. Садики работали с семи утра и до восьми вечера, при необходимости ребёнок мог остаться ночевать с дежурным воспитателем. Всё это было огромной и серьёзной работой, которая обязывала Айшу и Наташу постоянно обучаться, в первую очередь повышая свои управленческие навыки. Сейчас стоял вопрос о специальных курсах для воспитателей, чтобы готовить кадры для своих садиков и для других подобных детских учреждений. Айша всё дольше пропадала на работе.
У Германа же, напротив, со временем с работой разладилось. Если в начале их отношений он хорошо зарабатывал и, в общем-то, ни в чём себе не отказывал, при этом работая из дома, без офиса и в свободном графике, то сейчас его бизнес явно требовал реорганизации. Доходы падали, новые источники не появлялись. Он занимался тем, что ранее называли спекуляцией. У одних брал партию товара, потом находил, кому перепродать его со своей наценкой. Работал с оптовыми поставками, обзавёлся сетью компаньонов, которые за процент передавали ему информацию о покупателях.
...Совершая несколько крупных сделок в месяц, он мог всё остальное время ничего не делать. Точнее, заниматься тем, что ему нравилось.
Он с увлечением фотографировал, потом сам проявлял снимки. В его комнате был так называемый стенной шкаф — углубление, закрытое дверью. В детстве он всегда думал, что это дверь в другой, сказочный мир, как в каморке Папы Карло, только на его двери не был нарисован очаг. Поначалу в этой кладовке хранился какой-то хлам, накопившийся за много лет, но, когда Герман расчистил её, каморка оказалась неожиданно приличного размера — преимущество сталинской застройки. Он сделал там полки и разместил компактную фотолабораторию. В студенчестве Герман фотографировал группы в институте, подрабатывал на фотографиях детей сотрудников кафедр, часом в обмен на зачёты. Иногда ездил на хлебозавод, снимал им хлеб для рекламы.
У него неплохо получалось. Если бы он развивался в этом направлении, смог бы стать востребованным фотографом. Но ему не нравилось работать с заказчиками, которые диктовали свои условия и правила. Не одобряли выбранные им фото, просили изменить фон либо ракурс. Всё это расстраивало, и он снимал просто для себя. Герман хорошо разбирался в самой фототехнике, стал торговать и ею тоже. У любителей скупал фотоаппараты и сдавал их в профессиональную комиссионку на Кутузовском проспекте. Таким образом перезнакомился с фотографами и стал работать по их запросам. Доход от этого был, но не стабильный. Он никак не мог встроиться в новую бизнес-среду с большими оптовыми сетями, поглощающими мелкий спекулятивный бизнес.
Мысль, чем заняться, не давала ему покоя. Всё чаще Айша, приходя к нему домой, заставала его в раздумьях на диване либо за компьютером и игрой в «бродилки», которая стала просто катастрофой для их отношений. Когда он играл, для него не существовало ничего и никого. Самое неприятное, что он не мог остановиться. Они ужинали, обсуждали какие-то новости с её работы, ложились спать, ну, не совсем спать, конечно. Всё было прекрасно, она уже почти засыпала, утомлённая бурными объятиями, прижималась к нему, обвивая ногами, как он вставал и садился играть.
— Я немного поброжу, — говорил он.
Клавиатура, какая-то специальная, игровая, стучала на всю комнату, монитор, купленный недавно, специально максимально большой из возможных, освещал все вокруг, Герман периодически что-то выкрикивал, переговариваясь в наушниках с другими участниками игры. Когда события развивались не в его пользу, он, бывало, ещё и закуривал сигарету. Обычно он выходил на балкон, а в состоянии такого накала эмоций курил, не вставая с места. Айша не могла спать в таких условиях. У неё были проблемы со сном из-за стрессов в детстве. Нужна была полная тишина и темнота, иначе она не могла заснуть. А тут такая обстановка.
Сказать напрямую: «Выключи компьютер, я спать хочу, мне на работу утром» — она не могла. Ей было неудобно, она же не у себя дома, что он, сам не понимает, что ей вставать рано, а легла она так поздно?
...Айша пыталась намёками уложить его спать. Бесполезно. Герман был не с ней.
И Алевтина Васильевна, и Герман ложились, когда рассветало. Айша утром вставала раньше всех. Она тихонько собиралась, выпивала кофе, готовила ему нехитрый завтрак — пару бутербродов, салатик из огурчиков с помидорами, насыпала в чашку кофе с сахаром и уходила на работу. Весь день чувствовала себя разбитой, спасалась кофе, хотя молодость есть молодость, ещё и не то можно выдержать.
Глава 2
Тоня
Листья папоротника распускаются медленно, постепенно осваиваясь в пространстве — сильные и крепкие, несмотря на видимую нежность. При пробуждении они преодолевают толщу старых сухих сопревших листьев, прорываясь из глубины земли к свету. Ещё немного — и каждый из них развернётся тонким кружевным пером павлина и будет горделиво покачиваться на ветру: вот, мол, я каков! Посмотрите!
Тоня жила совсем рядом с парком Сокольники. Это старый район Москвы. Раньше здесь был лес, где московская знать охотилась с ловчими птицами. Отсюда и название местности — Сокольники.
...Знатных мальчиков с детства обучали искусству соколиной охоты.
Хотя птицы использовались разные — это и быстрый сокол, и мощный кречет, и сильный беркут, но в народе охоту с птицей принято называть соколиной. Ребёнок должен был уметь поймать птенца той или иной птицы, обучать его, ухаживать, чтобы достигнуть взаимопонимания и использовать в дальнейшем на охоте. Ценилось умение выследить добычу, броситься на неё сверху, а потом по зову хозяина вернуться на обтянутую кожаной перчаткой руку. В те времена охотничьи птицы так ценились, что были лучшим подарком, ценнее золота и мехов.
В наше время редкий сокол пролетит над сохранившимся достаточно большим лесным массивом. Лес начинался в Измайлово, плавно перетекая в Лосиный остров, Сокольники, ВДНХ и Ботанический сад.
Сотни километров прошагала Тоня по тропинкам любимого парка. Хожено-перехожено. Вначале с мамой и папой, потом с подругами и ухажёрами. Почти каждое утро в юности она начинала с пробежки. Склонная к полноте, она уже лет с четырнадцати стала следить за своим весом, хотя в далёкие шестидесятые (а родилась Тоня сразу после войны, в сорок шестом), мало кто об этом задумывался, не было тогда тотальной моды на худощавость.
Жили они вначале на 3-й Рыбинской. С улицы был проход через арку, и там стоял их старый кирпичный четырёхэтажный дом, построенный ещё до революции для рабочих макаронной фабрики, которая располагалась неподалёку. Буквально в нескольких шагах стоял необыкновенный особняк, похожий на шоколадную коробку, принадлежавший Иоганну Леонгардовичу Дингу, который владел шоколадной, кондитерской и макаронной фабриками.
При советской власти в 1922 году макаронную фабрику Динга переименовали в «Московскую макаронную фабрику № 1», на ней и работали родители Тони, чудом получившие жильё в этом доме.
Она очень любила свой район. Когда подросла, мать умудрилась обменять квартиру — подкопив денег, совершила обмен с увеличением жилплощади. Позже на Русаковской улице, где они стали жить, массово сломали старые дома и построили новый блочный длинный дом с лифтами, магазинами на первом этаже и прочими современными удобствами. Так их скромная однушка превратилась в шикарную по тем временам двушку. До парка было, конечно, далековато, зато совсем рядом было метро, и окна двушки выходили на шоссе.
Вечерами можно было сесть у окна и наблюдать, как едут машины, торопятся пешеходы, хлопают деревянные двери входа в метро — жизни круговерть. Потом, когда Тоня начала встречаться с мальчиками, мама то и дело выглядывала её в окно, ждала, когда придёт последний трамвай или откроются двери метро и из них выбежит припозднившаяся дочь.
Совсем рядом была старая пожарная каланча, она до сих пор стоит на своём месте, кого только не пережив. Построили её ещё до революции, когда Сокольники были не районом Москвы, а селом. У жителей не было пожарной команды, и они обратились к властям с просьбой о постройке собственной пожарной части. Разрешение было получено, и потом долгие 18 лет всем селом собирали деньги на строительство. Далее объявили тендер на проект здания пожарной части с каланчой. Лучшим был признан проект Максима Геппнера. Строили из красного кирпича, очень по тем временам дорогого. В 1884 году пожарная часть с каланчой, которую венчала обходная галерея, была построена. На мостках галереи круглосуточно дежурил дозорный, в случае пожара он вывешивал флаг или фонарь и давал сигнал в помещение дежурной команды, которая выезжала в течение пяти минут. Много историй и легенд связано с этой каланчой. По одной из них, сам Ленин прятался от жандармерии в этом здании. Тоня назначала свидания ухажёрам и встречи с подругами у каланчи, специально не у метро и не у парка, чтобы можно было восхититься старинной постройкой, посмотреть на реакцию товарища и рассказать историю этого места.
