Тати Блэк, Полина Рей

БАМС! Безымянное агентство магического сыска

Ночь первая, приведшая к событиям исключительно важным и опасным

Старший лейб-квор, агент магического сыска Пётр Иванович Шульц не спал третьи сутки. К подобным лишениям он только начал привыкать, оттого кости его ныли, будто в сезон разыгравшейся подагры. Но дело было превыше всего! Пётр Иванович не уставал повторять себе это, особливо в те моменты, когда сидеть и дальше, скрючившись под старой, видавшей виды, перевёрнутой лодкой, становилось невмоготу.

Покрутив правый ус, который чрезвычайно портил его миловидное и имеющее успех у дам лицо — впрочем, как портил его и левый — Шульц мысленно приготовился остаться на своём посту до утра, когда случилось сразу несколько событий.

Край лодки вдруг приподнялся, и к нему нырнула — словно рыбка в пруду — стройная девица, от которой пахнуло свежестью и кофием. Докучливая особа, мгновенно вызвавшая на лице Петра Ивановича кислую мину.

— А с вами, милая моя, мы кажется, распрощались не далее как, — он с трудом вынул из кармана сюртука чудо-брегет с паровым механизмом, и сверился с ним, — десять часов назад.

— Я вам не милая, — огрызнулась девица, с успехом занимая оставленные им диспозиции возле двух просверленных отверстий в борту лодки. Для глаз, разумеется.

— Это не меняет дела, — припустив в голос строгости, гаркнул шёпотом Шульц. — Вы, не милая моя, как я смел понадеяться, решили отступить от своего безумного плана и занялись делом более привычным.

— Каким, осмелюсь вас спросить?

В голосе девицы не было ни капли интереса, и оставлять место, как нельзя более подходящее для слежения за высоким, в три этажа, особняком, она не собиралась.

— Вышиванием или, скажем, поисками жениха, дабы обзавестись уже семьёю. Это, знаете ли, отвлекает от подобных развлечений, несвойственных юным барышням.

Шульц был так увлечён перепалкой с настырной девицей, что не сразу заметил, как вычурные двери, снабжённые новомодным механизмом, сами распахнулись, и в темноту сада выскользнул закутанный во всё чёрное человек. Пронесшись бесшумной тенью мимо вековых кипарисов, незнакомец почти скрылся из виду, но Пётр Иванович, лишь чудом успев зацепиться за его таинственную фигуру взглядом, взревел:

— Срочно за ним!

Настырная девица, в миру Оболенская Настасья Павловна, тонко вскрикнула, но, как и подобает барышне, увлечённой процессом поимки преступника, тут же взяла себя в руки, понудив Шульца вознести хвалу Господу за то, что ему не придётся впоследствии искать нюхательные соли. Лодка была отброшена прочь могучей рукою лейб-квора, Шульц замешкался, подбирая трость с земли, чем и воспользовалась Настасья Павловна, подхвативши юбки и помчавшись прямиком в сад.

«Святые угодники! До чего же юркие нынче девицы пошли!» — мысленно взвыл от досады Шульц и побежал следом за неугомонной.

Как и думал Пётр Иванович, фигуры в чёрном и след простыл. Это удалось выяснить минут через пять бесцельного забега по кипарисовому саду. Сия затея была в целом опасна. Никто не мог гарантировать, что незнакомец в чёрном не укрылся за каким-нибудь из неохватных стволов и не целился в Шульца с Оболенской из пистоля. Однако у Петра Ивановича на такие штуки был особый нюх.

— Стойте! Стойте Настасья Пална! — лишь слегка запыхавшись, приказал лейб-квор, поводя в воздухе оружием, спрятанным в трость. Особый, устроенный в набалдашнике механизм, от определённых манипуляций был способен с такой скоростью выпустить шомпол, надёжно сокрытый внутри трости, что тот мог пробить насквозь бочку.

— Мы не будем ловить его? — пытаясь прийти в себя и совладать со сбившимся от бега дыханием, воскликнула Оболенская, с изумлением и в некотором роде обличительно глядя на Шульца.

Пётр Иванович едва сдержался, чтобы не поморщиться. Прыть Настасьи Павловны показалась ему неуместной и даже в некотором роде вредительствующей нынешнему положению дел. А положение это, чего греха таить, было незавидным. Занятый пикировкой с Оболенской, свалившейся ему на голову, как чёрт из табакерки, он упустил шанс поймать того, за кем охотился без сна и продыху последний месяц.

— Мы, Настасья Павловна, вообще ничего не будем дальше делать вместе. Отныне сие занятие, не подобающее юным барышням, продолжу я один. А вы извольте отбыть домой. Где вам и полагалось находиться всё это время.

Он попытался подпустить в голос строгости, но нетерпение, сквозящее во всём облике Петра Ивановича, выдавало его с головою.

— Я не знаю, что вы там себе решили, да это и не касается меня вовсе, но смею вас заверить: домой я не отправлюсь даже если небеса разверзнутся, и мне укажет это сделать глас Господень!

Оболенская вскинула подбородок и отвернулась, и Шульц невольно залюбовался изящным профилем, едва различимом в свете дальнего уличного фонаря. Чуть вздёрнутый аккуратный носик, пухлые губы, ничуть не по моде того времени, выбившийся из причёски локон, которым играл ветер. Пётр Иванович мог побиться о заклад, что эта прядка волос, которую ему самому хотелось убрать за аккуратное ухо Оболенской, мешает девице. Но она была так погружена в образ непоколебимой в своём решении барышни, что подобные неудобства были для Настасьи Павловны терпимыми.

— К тому же, я отпустила возницу, — добавила она тихо, когда пауза меж Оболенской и Шульцем затянулась.

Пётр Иванович тяжело вздохнул. Не гнать же теперь её одну по ночным улицам города. Особливо учитывая, что северный квартал, где они выслеживали преступника, кишмя-кишел личностями весьма маргинального толка.

— Чёрт с вами, — решился Шульц, и растянул губы в улыбке, когда в ответном взгляде Оболенской увидел возмущение. Девица скрывала его изо всех сил, очевидно, разрываясь меж желанием сообщить Петру Ивановичу, что подобного обращения не потерпит, и опаской лишиться по своей глупости приключения в случае, если раздосадует Шульца гневной отповедью. — Чёрт с вами, Настасья Павловна, — не в силах отказать себе в удовольствии рассердить Оболенскую ещё пуще, повторил лейб-квор. — Идёмте же, осмотрим дом.

Он, помахивая тростью и насвистывая шансонетку, направился к особняку, тёмной громадой выступающему из мрака. И дёрнула же нечистая сила выстроить этот безвкусный новомодный дом в таком гиблом месте! Нынче родственники великого князя урождались какие-то неразборчивые.

— Вы думаете, нас туда впустят? — раздался подле него голос Оболенской, и сама Настасья Павловна зашагала рядом, приноравливаясь к ходу Шульца. — Не прогонят?

— Не прогонят, душа моя. Не прогонят.

— Почему вы так считаете, Пётр Иванович?

Лейб-квор приостановился, окинул взглядом хрупкую девичью фигурку, словно решал в уме, стоит ли делиться с Оболенской своими предположениями. Его глаза недобро сверкнули, а тон, которым Шульц произнёс следующие слова, был мрачным и зловещим.

— А потому, Настасья Павловна, что трупы не ходят.

***

Пётр Иванович даже сейчас, по прошествии времени, не мог бы сказать, отчего заказ такой важности оставили в агентстве магического сыска, в котором он служил последние семь лет. Ничем не примечательное, перебивающееся с расследования о пропаже парового котла из ватер-клозета купчихи Толоконниковой на безнадёжное дело помещика N, завещавшего сыну орден кавалера третьей степени, с которым сам помещик, по его словам, охотился на вурдалаков в Свердловской губернии, агентство магического сыска и не надеялось когда-либо приняться за дело государственной важности. И тем не менее, вот уже месяц, как Шульц, позабыв о котле и ордене — последний, кстати, на поверку оказался безделушкой, начисто лишённой всяческой магии — выслеживал странного человека, лица которого так ни разу и не увидел. Он так и называл преступника в своих докладах, кои исправно клал на стол фельдмейстеру [Начальник] агентства Фучику Анису Виссарионовичу — «странный человек». И была ещё одна особенность, отличавшая рисунок нечестивца, решившего сгубить ни много, ни мало, а великого князя, гостившего в Шулербурге у вдовой снохи.

— Обратите внимание, Настасья Павловна. Видите? Руки несчастного сложены на груди. При этом сломаны оба указательных пальца. Словно воздетые к небу персты.

Не глядя на Оболенскую, которой стало не по себе — по крайней мере, девица была белее мела и то и дело подносила к лицу батистовый платок — Шульц присел возле покойника, что был обнаружен им в особняке князя, достал из кармана внушительный свёрток и принялся за осмотр.

Со всем тщанием оглядел рот, нос и глаза убитого, то отодвигая провисшие, будто брыли бассетхаунда, щёки, дабы осмотреть зубы, то проводя палочкой, смоченной в какой-то жидкости, по пожелтевшей роговице. Затем и вовсе совершил странное — двумя пальцами зажал язык убитого, выудил его изо рта, обильно присыпал какой-то металлической трухой и принялся скрести.

— Ах, Пётр Иванович, давайте же уйдём! — взмолилась шёпотом Оболенская, но это воззвание Шульц оставил без ответа, продолжая свои манипуляции с покойным.

— М? — только и откликнулся он, впрочем, не слыша и не слушая ничего, кроме собственных инстинктов. А они кричали, как никогда до этого. То, что Шульц мог ранее воспринять за череду совпадений, в эту ночь и при осмотре этого трупа, подтвердило догадку Аниса Виссарионовича, которую фельдмейстер высказал Петру Ивановичу не далее как третьего дня. Они имели дело с какой-то общиной, вероятнее всего, состоящей из религиозных фанатиков. И хоть преступник, коего выслеживал Шульц, действовал в одиночку, все улики, что лейб-квор находил на местах преступления, указывали на то, что в Шулербурге бесчинствует целый орден мистиков.