— Стоит! — категорическим тоном заявил Анис Виссарионович, для пущей убедительности стукнув кулаком по столу. — Моя племянница того стоит!

— Кого же вы хотите пригласить? — осторожно осведомилась Настасья Павловна, смиряясь с неизбежным и лелея надежду, что торжество будет не слишком пышным.

— Всех! — горячо заявил Фучик.

— И ваших агентов тоже?

— И моих агентов тоже. Есть у меня один замечательнейший экземпляр — Шульц Петр Иванович! — сказав это, Фучик как-то хитро покосился на Настасью, отчего та снова испуганно застыла. Неужто дядюшка что-то знает о ее похождениях?

— И что же? — спросила Настасья Павловна как можно спокойнее.

— А то, Настенька, что ты уже второй год как вдовая…

— Дядюшка! — воскликнула с укором Оболенская.

— Знаю, знаю, ты ещё переживаешь безвременную кончину Алексея Михайловича, но, скажем прямо, Настенька, супруг твой был не из тех, память о ком стоит свято…

— Довольно, дядюшка, — прервала его Настасья Павловна с мягкой улыбкою. — Не будемте, прошу вас.

— Хорошо-хорошо, Настенька. Но к Пете ты всё же присмотрись…

«Уже насмотрелась» — хотелось буркнуть Настасье Павловне. «Да так, что ни сна теперь, ни покою».

— Ну что же, мне пора, — продолжал, тем временем, дражайший дядюшка, вставая из-за стола. — Дела не ждут.

Когда Анис Виссарионович отбыл в агентство, Настасья Павловна позволила себе, наконец, сменить выражение лица на хмурое. Затеянный дядюшкой бал добавился в число проблем, и без того уже навалившихся на Оболенскую сверх меры. И заказ нового платья вкупе с думами о том, как удержать на замке неугомонного Моцарта, к несчастью, слишком любившего музыку, чтобы оставаться в стороне от бала, были лишь малой толикой того, что беспокоило Настасью Павловну. Главная же ее забота состояла в том, чтобы каким-то непостижимым образом избегать весь вечер господина лейб-квора, ведь Анис Виссарионович наверняка пожелает представить их друг другу.

Во время бала у Настасьи Павловны Оболенской не было ни единой свободной минуты. Каждое мгновение она была напряжена, как сжатая пружина, сосредоточив все силы на том, чтобы не попасться на глаза Петру Ивановичу. Особенно после того, как заметила, что тот беседует с Павлом Андреевичем Оболенским. И, судя по лицу лейб-квора, беседа эта носила не слишком приятный оттенок.

Не нужно было быть семи пядей во лбу, дабы понять, о чем они говорили. Вернее — о ком.

И хотя Настасья Павловна понимала, что рано или поздно ей придется предстать перед Петром Ивановичем — хотя бы для того, чтобы продолжать за ним следить — предпочитала сделать это скорее позже, чем раньше, рассудив, что будет гораздо лучше, если сие произойдет, когда господин лейб-квор немного успокоится. Во всяком случае, она очень надеялась на то, что Петр Иванович отходчив.

А потом она потеряла его из виду. Прячась за кадкой с пальмой — ужасная, по мнению Оболенской, мода заводить в доме такие растения, сейчас, тем не менее, была ей весьма на руку — Настасья Павловна для прочей подстраховки прятала лицо за металлическим веером — ещё один подарок покойного Алексея Михайловича, и силилась разглядеть в толпе Шульца. Петра Ивановича, однако, нигде не было видно, что порождало в Настасье Павловне надежду, что тот уже отбыл домой. Увлеченная своим занятием, она даже не заметила, как к ней кто-то подошёл сзади. Тяжёлые — явно мужские — руки опустились ей на плечи и Настасья Павловна буквально помертвела, ожидая, что это Петр Иванович сумел отыскать ее первым и теперь предстоит давать ему ответ за все свои маленькие шалости.

Несмотря на желание бежать отсюда немедля, Оболенская, сделав глубокий вдох, все же нашла в себе сил оглянуться на крепко державшего ее мужчину. Ещё один вздох — на сей раз облегчения — сорвался с уст Настасьи, когда она обнаружила, что что чуть вытянутый подбородок со светлой щетиной Шульцу принадлежать никак не мог.

— Какая удача, что я наконец-то нашел вас, Настасья Павловна, — интимным тоном прошептал мужчина ей на ухо, заставив Оболенскую дрогнуть. — Негоже такой красоте скрываться от людских глаз.

Натянув на лицо улыбку, Настасья Павловна, сделав немалое усилие, сумела вырваться из цепких объятий неизвестного, и оказалась с ним наконец лицом к лицу.

Мужчина был совершенно ей незнаком, но смотрел на нее так, будто ему было известно что-то большее, чем ей самой. От пронизывающего взгляда синих глаз и тонкой, таившей в себе опасность улыбки, хотелось поежиться. И все же Настасья Павловна невольно отметила красоту идеального в своих пропорциях мужественного лица, словно вылепленного неведомым скульптором. Этот белокурый красавец мог бы позировать для статуи Аполлона, посрамив при этом греческого бога своей неотразимостью.

— Мы с вами знакомы, сударь? — произнесла наконец Настасья Павловна, осознав, что ее пристальный осмотр незнакомца чрезмерно затянулся.

Он посмотрел ей прямо в глаза, и в этом взгляде светилось такое понимание, что Оболенская невольно вспыхнула. Должно быть, мужчина истолковал ее внимание весьма приватно.

Конец ознакомительного фрагмента