— Где это мы? — шепотом спросила я, когда Малыш Хакли отлип от борта.

Заметив меня, юнга подошел к двери каюты. Двое выряженных в красные ливреи слуг ловко подцепили короб, который был до верху заполнен караваями, и скрылись в темноте башни.

— Королевский дворец. Мы здесь главные поставщики хлеба, — Хакли с интересом рассматривал меня.

Я все еще была облачена в просторную мужскую рубаху, едва закрывающую коленки. Вот на них и уставился малец. Его покрасневшие уши сигнализировали, что подобное «распутство», как голые ноги, в их мире не приветствуется.

— Смотри мне в глаза, — посоветовала я, видя, как краснота с ушей юнги перекидывается на покрытые веснушками щеки.

Мое замечание моментально сделало мальца алым. Его зеленые, как изумруды, глаза зло блеснули.

— Больно надо любоваться на тощие ноги, — сплюнул он. — Как говорит мой старший брат, нам не нужные женщины, худые, будто щепа. Пощупать нечего.

— Ах ты паршивец! — я возмутилась неискренне.

Смешно было смотреть на рыжего лопоухого мальчишку, который был далек от того образа бывалого мужчины, которым хотел казаться. Плечи расправил, нижнюю губу выпятил, а все равно походил на взъерошенного воробышка.

— Сама уродина.

— Да меня вчера рыцари за русалку приняли! — в моем воображении рисовалась милая Русалочка из диснеевского мультфильма.

— Ты хоть раз видела настоящих русалок? Нет никого страшнее них. Тела рыбьи, костлявые, волосы точно водоросли, сиськи висят пустыми мешочками, а между пальцами на руках перепонки. А как рот откроют, от вида острых зубов обмочиться можно.

— Они всякими могут быть, как и люди. Красивыми и нет. Зато поют хорошо, — к нам присоединился капитан. — Зазывно. Сколько народу сгубили чарующим пением.

С лица юнги схлынула кровь. Ему сделалось стыдно: хозяин застукал его за обсуждением русалочьих сисек.

— Хватит болтать. Пора за дело. Поднять якорь! — скомандовал капитан, спрятав улыбку.

Юнга принялся крутить железное колесо, втягивая канат с крюком на конце. Тот удерживал судно у башни. Стражник сноровисто высвободил якорь из скобы на стене. Махнул рукой, давая знак, что можно отчаливать. Заметив меня, выглянувшую за борт, воин широко улыбнулся. Но шипение капитана, напомнившее, что я роняю честь «Удильщика», заставило присесть.

Закрепив якорь, юнга взбежал на мостик. Дождавшись, когда капитан багром оттолкнет лодку от стены и прокричит «Фордевинд!», начал маневр. Наше судно медленно разворачивалось, ловя единственным квадратным парусом ветер. Странная конструкция.

— Курс на ярмарку! — приказал старик Малышу Хакли.

Устроившись на канатной тумбе, достал из кармана кисет и принялся набивать трубку табаком. Я оказалась права, когда впервые услышала голос капитана. Он был именно таким — прокуренным.

— Капитан, а зачем нам на ярмарку? — звонко поинтересовался юнга.

— Я тут кое-кого на работу принял. По-человечески одеть надобно, — старик прикрыл один глаз, чтобы тот не слезился от дыма.

Глава 3, в которой я сталкиваюсь с преступным элементом

Загорелое, задубевшее от ветра лицо капитана перекосилось от улыбки, навеянной вчерашними воспоминаниями.

— Негоже нашей помощнице в одной рыбьей чешуе разгуливать.

Ах, вот что он думает о моем купальнике!

Но Хакли никак не успокаивался.

— Зачем она нам? — мальчишка хмурился. Утренний ветер зло трепал его рыжие вихры. — Если посуду после теста мыть, так я и сам справляюсь.

— Не бойся, оплату тебе не срежу. А лишние руки не помешают. Стар я. Пусть Лянка учится пекарскому делу, пока я в силах. А как слягу, заменой мне сделается. Не оставим заказчиков без вкусного хлебушка. Пусть селедочники не облизываются на нашу долю.

Всюду конкуренция. Даже в этом странном мире.

— Как же мы ее такую голую по ярмарке поведем? — малец упорно делал вид, что меня не существует. Шел разговор двух мужчин. — Стыдоба одна. Ее бы в бочку сунуть и народу явить, как пойманную русалку. Пусть дивятся. Я видел, как прошлым летом таборщики девку с зелеными патлами за деньги показывали. Все больше пользы принесет. Еще неизвестно, сколько она муки изведет, прежде чем научится печь.

— Хватит ворчать, — старик встал и выбил пепел из трубки за борт. — Дадим ей шанс выжить. Забыл, как сам ко мне весь в соплях пришел?

Хакли сжал зубы и уставился вдаль. На его глазах навернулись слезы. То ли заревновал, что дед пригрел на груди русалку, то ли всколыхнули душу воспоминания о соплях.

Прилично удалившись от королевского дворца, «Удильщик» завис у колокольни городской ратуши. На площади перед ней раскинулась ярмарка. Судя по количеству повозок с товаром, цветных шатров, куда громко зазывался народ, и огромных бочек с вином, из которых черпали все, кому не лень, день выдался праздничный.

— Отдай мою шляпу, — буркнул капитан, стягивая с моей головы двууголку.

Я специально заправила под шляпу волосы, чтобы снизу, когда перевешусь через борт, не было понятно, что я девица. Очень хотелось поглазеть на средневековый город, где вовсю шли гуляния.

Дед с Малышом Хакли по случаю посещения ярмарки приоделись. Рыжик даже расчесался, прилизав волосы водой. Мне велели затаиться, а для того, чтобы не было соблазна высунуться, нашли занятие — следить за огнем в печи.

— Что делать, если пламя вдруг погаснет?

— Дуть, — коротко ответил капитан и шагнул на сходни, перекинутые на колокольню.

Хакли, закрепив якорь, поджидал старика у лестницы, косясь на огромный колокол. Тот медленно раскачивался, подчиняясь сильным порывам ветра, свойственным такой высоте.

— Убрать трап! — скомандовал капитан, спрыгнув на площадку колокольни.

— Я?! — не поняла я.

— У нас кто-то прячется в каюте? — старик вскинул кустистую бровь. — Конечно, ты. Привыкай к работе.

И бросил мне веревку, с помощью которой я должна была перетянуть сходни к себе.

— А я случайно не улечу без вас? — я покосилась на безвольно висящий парус. В покое он становился похожим на палатку, которая почти полностью накрывала судно.

— Без моей команды — нет, — успокоил старик, спускаясь вниз по винтовой лестнице. Малыш Хакли уже ускакал вперед. — «Удильщик» слушается только меня.

— А если придут чужие? — мне было боязно оставаться одной.

— Кому нужна наша дряхлая лодчонка? Хватит вопросов, Ляна, следи за огнем.

Вернувшись в теплую каюту «дряхлой лодчонки», я собрала волосы на макушке. Мысленно прикинула, где бы помыть голову. После реки они сделались жесткими, как проволока. Но на ум ничего не шло, поэтому я решила дождаться возвращения команды. Лучше у них спрошу, как организовать банный день.

Вопросов к капитану накопилось немало. Начиная с того, почему «Удильщик» только снаружи выглядит утлой лодчонкой, а на самом деле является довольно крупным кораблем с мостиком и просторной палубой. Но больше всего меня интересовало, какие силы удерживают судно в воздухе.

Придвинув низкую табуретку к печи, я подперла подбородок рукой и уставилась на пламя. Было тепло, уютно и приятно пахло свежеиспеченным хлебом.

Вспомнив, что старик оставил целую буханку, отрезала от нее горбушку. Вгрызлась в хрустящую корочку и закатила глаза от удовольствия. Представляю, какой вкус у сдобного каравая, если, жуя хлеб для простолюдинов, можно проглотить язык.

Я почти задремала, когда судно резко качнулось. На палубу кто-то спрыгнул. Хотела вылететь навстречу, чтобы спросить у своих, почему так рано вернулись, но услышала незнакомые голоса.

— Так и знал, что лодка непростая! Глянь, как ловко придумали спрятать боевой корабль! Если бы не слишком большая для лодки тень, ни за что не догадался бы.

— Тише ты!

— А чего таиться? Никого нет, — незнакомец и не думал понижать голос. — Капитан и его пацаненок шляются по площади.

Вскоре и второй осмелел. Я слышала, как они топали по палубе и выворачивали все, что попадалось на пути. Хлопнула крышка сундука, куда дед складывал готовый хлеб, чтобы тот не заветрился.

— Повезло! Обычно один из них остается, — этот голос, в отличие от первого, уверенного и грубого, можно было назвать козлиным. Компаньон явно трусил.

— Брось возиться с сундуками, — Грубиян пнул корзину с квадратными формами для хлеба, и те громко клацнули, вывалившись на палубу. Дед вынес их, чтобы почистить от нагара. — Надо искать в каюте.

Я заметалась, не зная, куда спрятаться. Нырнула под кровать, выставив перед собой горшок.

Эти двое действовали нагло. Переворачивали кадки, сбрасывали с полок посуду. Бьющейся тары капитан не держал, все же не на земле, но грохот стоял ужасный.

— Загляни под кровать, — приказал Грубиян, и его напарник тут же рухнул на колени. Он лихорадочно шарил по полу рукой, едва не задевая меня, но я так вжалась в заднюю стену, что сделалась едва ли толще камбалы. Козел и тут проявил трусость, боясь сунуться глубже.

Я помогла ему нащупать хоть какую-то добычу: подсунула свою ночную вазу. Он вытащил ее и громыхнул крышкой.

— Фу-у-у, — Козел с досадой оттолкнул от себя горшок и поднялся с колен. — Ничего нет, зря роемся.

— Я бы тоже слово мастера не держал на судне, — Грубиян, устав скидывать чашки и плошки, шумно дышал. — Понять бы, где берлога капитана. Но старик хитрый, пойди такого выследи.