Во всем же остальном работа эта вызывала в Софье устойчивую звенящую радость, постоянно тихонько поющую песнь внутри нее от восторга.

А вот все, что касалось оформления, регистрации, сдачи кандидатских минимумов, собирания необходимых документов и издания статей — вот это была жутчайшая тягомотная хрень, вынудившая Софью побегать по кабинетам и инстанциям и сто раз подумать: может, ну ее, ту диссертацию? А пуще нее — ту учетную систему научного документирования и подтверждения открытий и их фиксирования.

В общем, сильно потрепала Соне нервную систему официальная сторона «диссера». И до печенок конкретно достало чиновничье устройство научного законодательства, опиравшегося, сволочь такая, даже не на российские установки и правила.

Но что поделаешь, архив родной. Впрочем, родным для Софьи давно уже стал не архив города Москвы, в котором она начинала свою трудовую деятельность, а Государственный архив Российской Федерации, в который она перешла служить, где служит по сих пор в научном отделе. Кстати, именно там она и познакомилась с Ярославом Ладниковым…

«Так! Стоп!» — приказала себе Софья, словно шлёпком по голове зарядила, вскидываясь из того приятного расслабленного созерцательного состояния, в которое незаметно для самой себя погрузилась, предавшись нахлынувшим отчего-то воспоминаниям.

«Не-не-не, — мысленно повторила Соня, даже головой покрутила, усиливая отрицательный приказ-посыл мозгу. — Я сказала, что думать о нем не стану! Ни сейчас, ни…»

— Привет, — обрывая мысленные метания Софьи Павловны, раздался от входа в беседку спокойный, негромкий голос.

Дернувшись всем телом от неожиданности, Соня попыталась резко поменять положение из полулежащего на сидящее, но, запутавшись ногами в льняном покрывальце, которое накинула на себя от легкого, чуть холодившего ветерка, заковырялась и, выпутываясь из ткани, чуть и вовсе позорно не свалилась с диванчика.

— Прости, не хотел тебя напугать. — Ярослав быстро шагнул вперед и успел поддержать девушку под локоток.

— Это от неожиданности, — объяснила Соня ровным, холодным тоном, наконец твердо усевшись, выпрямив спину и мягким движением высвободив свой локоть из его ладони.

— Я понял, — кивнул Ладников и отступил от нее на шаг. Отвел взгляд от Софьи и с интересом осмотрел обстановку беседки. — А ничего тут, уютненько, — дал он положительную оценку тому, что увидел.

— Да, — лаконично и неинформативно согласилась с его утверждением Соня.

Ярослав снова посмотрел на девушку, ну а Соня — куда деваться? — приняла и держала его взгляд со спокойным, не выказывающим эмоций лицом.

Помолчали, рассматривая друг друга.

— Как ты здесь образовался? — спросила Соня, нарушая их затянувшееся молчание и сопроводив вопрос неопределенным жестом ладоней.

И оба прекрасно понимали, что интересуется она не тем, как он нашел ее и откуда вообще узнал, где искать, — Софья даже по касательной не скользнула мыслью на эту тему, настолько для нее было очевидным и логичным появление в беседке Ярослава. Как того же легкого ветерка, в этот самый момент мазнувшего дуновением по ее лицу, шаловливо закинувшего при этом на щеку выбившийся локон.

Ну, ясно же, что, когда Ладникову понадобилось поговорить с Софьей, он просто спросил у ребят из агентства, дежуривших у дома, выходила ли девушка, а получив утвердительный ответ, зашел в комнату охраны и просмотрел на записях камер слежения, куда она пошла и где находится в данный момент. Все.

— Твоя бабушка умеет заинтересовывать и убеждать, — легко, мимолетно улыбнувшись, пожал плечами Ярослав, отвечая на ее вопрос.

— А служба? — поинтересовалась Софья и усмехнулась: — Насколько я помню, аж целых два выходных — это ни разу не твоя история.

— Я в отпуске со вчерашнего дня, — ответил Ладников и внес уточнение: — В коротком, непродолжительном отпуске.

— В количестве двух дней? — Соня вопросительно приподняла брови.

— Чуть побольше, — продолжал легко и нейтрально-дружелюбно улыбаться Ярослав. — В количестве десяти дней.

— Круто, — нейтральным тоном отметила Соня.

И все. Ну вот так.

Сто пудов (а скорее всего, и все двести), что, будь на месте Софьи любая другая девушка, она развила бы тему его отпуска и, практически не слушая его ответа, вывалила бы все свои намозолившие душу обиды и претензии в адрес бывшего. А предъявив обвинения, попыталась бы узнать, как он жил все это время, что поделывал и насколько счастлив без нее. Или несчастлив, что, разумеется, предпочтительней.

Любая. Другая девушка. Не Софья.

Ярослав сел в кресло, стоявшее напротив диванчика, на котором сидела Соня, откинулся на спинку и положил ногу на ногу. А поставив локти на подлокотники и присущим ему жестом уперев пальцы рук друг в друга домиком-шалашиком, задал тот самый вопрос, ради которого и разыскивал Соню.

— А расскажи-ка мне, Софья Пална, про родственников своих драгоценных, проходящих по делу о краже семейных ценностей, — попросил он.

— Какая именно информация тебя интересует? — уточнила Соня и с силой помяла пальцами переносицу, чтобы не смотреть в эти до боли знакомые зелено-синие глаза. А заодно и скидывая напряжение от выдерживания нейтрального выражения лица, от которого у нее буквально онеменела кожа.

— Давай для начала определимся, кто кому и кем приходится. И характеристики каждого. Ну и, понятное дело, про склонности подозреваемых. Пристрастия и проблемы, каковые наверняка имеются у каждого их них, — предложил план информирования Ладников.

— Тогда лучше пойти в библиотеку, — подумав, решила Соня. — К наглядному пособию под названием «Древо рода». На нем проще всего показать, кто кому и кем.

— Пошли, — одним плавным, гибким движением поднимаясь с кресла, принял ее предложение Ярослав.

Глава 3

— Ничего себе… — восхищенно протянул Ладников, рассматривая панно полтора на два метра, закрепленное на одной из стен библиотеки, между двумя стеллажами-пеналами со стеклянными витринами и дверцами. В оных были расставлены, как экспонаты в музее, различные вещицы (от солидного серебряного портсигара с именной гравировкой и до стильной женской шляпки, что носили дамочки в тридцатых годах прошлого века), разложены пожелтевшие документы, короткие записочки, газеты (видимо, с заметками, в которых упоминались родные) и письма несколькими стопочками. По бокам от стеллажей висели старинные черно-белые фотографии. Качественно отреставрированные, увеличенные и вставленные в рамки.

— Это они? — Ярослав указал подбородком на самый большой среди прочих фотопортрет, висевший на стене.

— Да, — Соня подошла к нему. — Прохор Поликарпович и Агриппина Александровна. Это фото сделано в день их венчания, в семнадцатом году.

На студийной фотографии, выполненной в манере того давнего недоброго времени, выдерживая великолепную осанку (прямую спинку, поднятый подбородок, расправленные плечи) и буквально излучая достоинство и изысканность, сидела на стуле молодая, хрупкая как тростиночка красивая женщина в длинном платье и с уложенными в прическу густыми волнистыми волосами. Из-под подола виднелись элегантные ботиночки на шнуровке на невысоком каблучке. А рядом, положив руку на плечо женщине, стоял высокий, подтянутый, стройный и одновременно крепкий мужчина в парадной форме морского нижнего офицерского чина.

— Ты добыла всю информацию о них? — поинтересовался Ладников, продолжая внимательно рассматривать пару на фото.

— Всю информацию раздобыть невозможно, тебе же это известно лучше всех, — напомнила ему очевидный факт Софья. — Не бывает абсолютно полной информации о людях, она уходит вместе с человеком. Но что смогла, да, все разыскала. Повезло, что у меня случаются частые командировки в Питер. Там, в архиве у коллег, удалось раздобыть бо́льшую часть сведений. Они же оба были родом из Санкт-Петербурга.

— Интересная женщина… Необычная, изысканная и хрупкая на вид, но в то же время с явно весьма сильным характером, — поделился Ладников впечатлением, произведенным на него женщиной на снимке.

— В письмах к бабушке и в некоторых своих дневниковых записях дед часто упоминал ее необыкновенные глаза. «…Твои удивительные, невероятные, яркие до необычайности и прозрачные, как вода в ледниках, голубые-голубые глазки…» — процитировала Софья и произнесла с сожалением: — Жаль, что фотография не может передать цвет ее глаз.

— Этого и не требуется, — возразил каким-то необыкновенно проникновенным голосом Ладников, посмотрев на Софью непонятным взглядом. — Достаточно посмотреть на тебя и заглянуть в твои глаза. Ты такая же стройная и хрупкая на вид и очень на нее похожа. По всей видимости, именно тебе достались поразительные глаза бабушки Агриппины. Или в семье еще кому-то повезло?

— Это очень странно, но нет, до меня ни у кого из родных такого цвета глаз не было, — ответила Соня и поделилась предположением: — Может, и у меня не совсем уж такие же глаза, ведь увидеть их воочию мы не имеем никакой возможности. Ну а дед Прохор в своем восхищении мог и преувеличить их необычность и красоту. Обладая редким уникальным свойством, которое называют «врожденным слухом языка», он очень грамотно писал и умел весьма художественно излагать и выстраивать свои мысли. Его письма бабушке были просто поэмами в прозе. Он ее очень любил.