Татьяна Алюшина
Сердце просит счастья
Мира и не заметила, как он внезапно появился перед ней, словно выскочил из-за угла или материализовался из ниоткуда. Никого вроде не было на ее пути, когда она стремительно и целенаправленно шла к дверям, и на тебе: раз — и стоит совсем маленький человечек, и такой весь серьезный, решительный, строго насупив бровки, ну прямо недовольный Гном Гномыч.
— Мне надо пописать, — заявил он обиженно, словно попеняв ей за недосмотр и дурное обращение, и добавил: — Прямо сейчас. Быстро-быстро.
— То есть объяснять, откуда ты взялся и кто такой, некогда? — уточнила Мира.
— Нет, — насупился еще больше мальчонка, поджав губки.
— Если очень быстро, тогда, наверное, лучше тебя понести? — предложила она.
Гном задумался на пару мгновений, видимо, прикидывая варианты, степень своего терпения и позволительно ли его нести незнакомому человеку, и с тем же серьезным сосредоточенным видом кивнул и протянул ей ручки.
— Ну, давай, — вздохнула Мира и, толкнув локтем подальше за спину свою большую сумку, висевшую на плече, наклонилась и подхватила ребенка на руки.
Разумеется, в их туалетных комнатах имелись и детские унитазы и сиденьица для них, и даже горшки, все-таки они кукольный театр, и основной их зрительный контингент составляют именно дети.
Но стоило ей опустить ребенка возле унитаза, он все так же недовольно-насупленно отодвинул ее руки, решительно заявив:
— Я сам, — и растолковал для полной ясности: — Я уже большой мальчик.
— Без вопросов! — вскинула она руками, соглашаясь с ним. — Я тебя там подожду, зови, если помощь понадобится.
И вышла из кабинки.
В туалетной комнате, кроме них, в данный момент никого не было, и немудрено: спектакль давным-давно закончился, зрители отшумели и разошлись, а персонал, кроме контролерш зала, в основном пользовался служебными туалетами. Мира прошла к умывальникам, наклонилась поближе к зеркалу и порассматривала наливающийся цветом небольшой синячок у себя на лбу.
«Нет, ну надо же было снова долбануть себя этим башмаком!»
Из кабинки донеслось какое-то сосредоточенное сопение и возня, словно недовольный еж копошился в листве, потеряв заветное яблоко.
«Или гном», — подумала она и усмехнулась своим мыслям.
— Ты как там, большой мальчик? — громко спросила Мира. — Помощь нужна?
В тишине ее голос прозвучал неожиданно звонко и гулко.
— Надо пимпу нажать, — ответил мальчонка, распахивая дверцу кабинки.
— Нажмем обязательно! А как же, — пообещала Мира.
На пимпу она нажала, но штанишки на нем ей все же пришлось немного поправить, что он безропотно выдержал.
— Руки мыть? — поинтересовалась она у него.
— Да, — отчего-то тяжко вздохнул ребенок и кивнул.
Для того чтобы деткам было удобно пользоваться умывальником, вдоль стенки стояли в ряд специальные пластмассовые табуретки в виде усеченных конусов разной веселой расцветки. Придвинув одну из них, Мира поставила на него парня, пустила воду, помогла ему накачать из баллончика мыльного раствора в ладошки и отошла надергать салфеток из аппарата.
Мальчишка долго, старательно намыливал ручки и столь же старательно и усердно мыл их под струей воды.
Совершенно ясно, что ему просто доставлял удовольствие сам процесс полоскания под водой.
— По-моему, все уже замечательно чисто отмылось, — предположила она.
— Да, — с серьезной рожицей рассмотрев свои мокрые ладошки, согласился Гном.
Она помогла ему вытереть ручки и, выбросив использованные салфетки в урну, развернула к себе и спросила:
— Так, а теперь ответь-ка мне, серьезный мальчик, ты чей?
А он посмотрел на нее… Нет, не так! Совсем не так!
Он поднял свое личико и посмотрел прямо ей в глаза своими большущими синими-синими глазищами, и в этот момент с Мирой случилось что-то очень странное — в районе солнечного сплетения что-то сжалось, дыхание перехватило, сердце заколотилось, а внутри разлилась такая… такая… как благодать, что ли… до слез, до спазма в горле.
Длилась эта странность всего несколько стремительных мгновений, но произвела на Миру ошеломляюще сильное впечатление.
Она смотрела в эти синие глазенки, казавшиеся ей отчего-то удивительно знакомыми, родными, и переживала настоящее потрясение, что-то сродни необычайному откровению.
Что это с ней? Она даже головой тряхнула, стараясь освободиться от наваждения, и пришла в себя.
— Я папин, — вернул ее в действительность голос малыша. — И бабушкин. — Он подумал и с сомнением добавил: — И мамин еще тоже.
— Ну, хорошо, — выдохнула Мира и, не удержавшись, погладила малыша по головке и улыбнулась. — Папин и бабушкин. А звать-то тебя как?
— Звать меня Петя, — громким, четким голосом отрапортовал пацан. — Фамилия моя Барташов.
Фамилию свою он произносил по слогам, тщательно рыча и грассируя на букве «р» и продолжительно шипя на букве «ш», явно повторяя заученный урок, и у него неплохо получалось, но выглядело это до того уморительно, что Мира едва удержала расползающуюся улыбку, плотно поджав губы, чтобы не обидеть парня.
— Мне три года, — продолжал докладывать мальчонка. Теперь он растопырил пальчики, помогая второй рукой удержать мизинчик и большой вместе, чтобы показать именно три нужных. Получилось. Парень довольно кивнул и добавил: — И еще полгода.
— Отлично, — оценила все его старания Мира. — Молодец. — И представилась: — А меня зовут Мира Олеговна. Но можно просто Мира.
— Миррра, — расстарался он, порычав на букве «р», и заулыбался. — Это как Мир-р-р?
— Как Мир, — подтвердила, усмехнувшись, она, весело потормошила ему коротенький чубчик, после чего сразу же причесала его пальцами назад и спросила: — А скажи-ка мне, Петя Барташов, с кем ты сюда пришел и где они сейчас? Ты потерялся?
— Нет. — Ребенок завертел головой. — Я не терялся. — И снова глянул на нее своими синими-синими глазищами и перешел на доверительный тон: — Я пришел с бабушкой Ларисой. Мы смотрели всяких кукол, как они там живут. Сказку про царевича… Он вот такой… — Он показывал что-то непонятное руками. — В красном таком, красивом, — провел он ладошками по рубашечке на груди. — И шапка такая. Еще там волк был, он на нем ездил…
— Ну, ладно, — мягко остановила его воспоминания Мира, прекрасно зная, что это может затянуться надолго. — А после царевича с волком, когда сказка закончилась, вы с бабушкой куда пошли?
— Туда, — широким жестом в непонятном направлении махнул мальчонка. — В очередь за вещами.
— В гардероб, — догадалась Мира.
— Да, — подумав, согласился он.
— Получили вещи? — все выстраивала она последовательность его действий после спектакля, направляя рассказ ребенка в нужное русло.
— Нет, — снова активно закрутил тот головой, замолчал и отчего-то испуганно посмотрел на нее.
— Почему? — как можно мягче спросила девушка, почувствовав этот его неожиданный испуг.
— Бабушка вдруг так… — Он сложил ладошки замочком и прижал к груди, словно защищаясь от грянувшей напасти. — «Ой, ой» сказала. И мы из очереди вышли на скамейку.
— Та-а-ак, — протянула Мира, уже начиная подозревать, что случилось. И максимально осторожно и доброжелательно принялась расспрашивать дальше, придав голосу самые теплые и успокаивающие интонации, на какие была способна. — Вы сели на скамейку у стенки и бабушке стало плохо?
— Да, — кивнул ребенок и заспешил рассказать, помогая себе активной жестикуляцией: — Бабушке больно было, и она вот так, — он показал как, — за бочок схватилась. К нам тетечка подошла, бабушку спрашивала, что у нее болит. Потом еще всякие тетечки пришли. А бабушка мне сказала, чтобы я вот здесь стоял возле скамеечки и ни-ку-да, — произнес он по слогам с особым нажимом, — не отходил и ничего не боялся. Я стоял, но все равно боялся. Потом бабушка заснула. И пришли другие люди в таких синих штуках, — он провел ручками по груди и ножкам, стараясь показать синюю форму медиков. — Бабушку положили в какое-то одеяло с ручками и куда-то унесли. А я стоял и ждал. Потом посидел немножко, а потом писать захотел.
— Понятно, — выдохнула Мира.
Охренеть!
Сегодня в театре случилось происшествие, наделавшее шуму и суеты, — какой-то женщине стало плохо, она потеряла сознание, вызвали «Скорую помощь», и ее увезли в больницу. Про происшествие Мира слышала, да что она, весь театр непродолжительно погудел об этом, охали, ахали, мимолетно посочувствовали и забыли. Но отчего-то никто не вспомнил о ребенке и не предположил, что женщина была не одна, а с каким-то малышом. А ведь это совершенно очевидно.
Почему? А что, неужели старушка пришла в театр кукол одна — посмотреть утренний спектакль? Так, что ли? Ну есть несколько таких бабулек, которые приходят на определенные спектакли по льготным дням без билетов, но их все сотрудники знают в лицо и их всего-то три или четыре, да и ходят они всегда одной компанией и на вечерние или дневные спектакли.
И что, получается, никто не обратил внимания на то, что стоит у стенки маленький ребенок? Как это может быть? А их контролерши? Они же проверяют зал и холл и все помещения после спектакля и закрытия дверей?