— Таким образом и получилось, — рассказывала Дина Владу, — что я год просидела с Кирюшкой дома и кормила его весь этот год. И сбежала в учебу с огромной радостью. Кстати, — улыбалась она ему, и лицо ее просветлело от тех теплых воспоминаний. — Я училась и заканчивала колледж вместе с Асей Волхонской [Героиня романа «Руки моей не отпускай».]. Уж ее ты точно знаешь и помнишь.

— Помню, — немного сдержанно улыбался Влад, — еще бы не помнить, я давал ей интервью несколько раз, и она делала про нас с Максом острый, местами обличительный, местами хвалебный большой репортаж.

— Аська, она такая, — рассмеялась Дина, — мы с ней по-настоящему дружили в колледже и дружим до сих пор. Но не близко-близко, — перестала улыбаться она, — в силу специфики моей деятельности я вообще мало с кем теперь дружу, чтобы не подставлять людей. Но про наши дела Аська тоже острые репортажи делала, пока не ушла из профессии. Она редкая молодец. Ты ее книги читал?

— Нет, — признался Гарандин.

— А я читала. — И повторилась: — Она молодец. Парня такого родила щекастого, умненького. Сейчас снова беременна, девочку ждут.

Динка погрузилась в учебу, а Кирюшу вырастила и воспитала прабабушка Лида. Нет, разумеется, вся семья принимала самое активное участие в воспитании малыша, но основная забота о ребенке, о Васюле и о доме-хозяйстве легла на плечи Лидии Юрьевны.

А остальные члены семейства все в работе — дед Борик продолжал разъезжать по гастролям, невзирая на свои шестьдесят пять; мама пропадала, дневала и ночевала, только не поселившись в своем интернате, который как раз начали отстраивать и ремонтировать; отец, ну это понятно, — его они видели урывками и в основном спящего между дежурствами: полторы смены и приработок на стороне ухайдакают кого угодно. А Дина вместе с подругой своей, боевой Асей, на четвертом курсе колледжа устроились работать на одну подстанцию «Скорой помощи» в статусе медсестер, и пропала она для семьи и ребенка напрочь.

Домой приползала, как и отец, только поспать, падала в кровать трупиком, а просыпавшийся ранним утром Кирюшка самостоятельно выбирался из кроватки, писал на горшок и залезал к маме под бочок, так они и досыпали еще часик-полтора. И это было единственное время в сутках, когда Дина могла пообнимать, расцеловать сыночка и побыть с ним хоть чуть-чуть, никуда не убегая и не опаздывая.

Так и жили. Перед самыми выпускными экзаменами Дины в колледже умерла бабуля Васюля. Последние три месяца она уже лежала, не вставала, обессиленная старческой немощью и болезнями. А ушла тихо, мирно, как и дед Павел — во сне.

— Благословил Господь, пожалел, — сказала про ее тихую смерть бабушка Лида, когда нашла ее утром, уже холодную, с застывшей улыбкой на губах, и заплакала.

После окончания колледжа пути подружек разошлись — Ася поступила в мединститут, как и мечтала, и продолжила учебу. А Дина поступать не спешила — захотелось ей отдохнуть хоть годик от напряженной жизни, нормально общаться с ребенком и проводить с ним хоть сколько-то времени, а то вон ему уже четыре годика, а мать родную скоро узнавать перестанет, потому что практически не видит. Вот как-то перевести дух и не мчаться в институт между дежурствами, не сидеть ночами над учебниками и тетрадями, отрубаясь от бесконечной хронической усталости, — так решила для себя Дина и не спешила продолжать учебу, оставшись работать в «Скорой помощи», но уже в должности фельдшера.

Как-то холодной промозглой осенью, в ноябре, произошел с их бригадой один случай, не совсем чтобы стандартный, хотя… этих нестандартных у них завались — что ни смена, то необычная ситуация: то «покойник» оживет, то алкаша с дерева снимают, то работягу с куском арматуры в грудине транспортируют.

Но эта была особенная.

Они уже закончили смену и возвращались с последнего вызова, не потребовавшего транспортировки больного в стационар, — бытовая травма легкой степени тяжести, обработали, забинтовали, направление в травмопункт выписали — и на базу. Отъехали от «адреса» и уже заслуженно расслабились, предвкушая отдых. Доктор их, Петр Ильич Кольцов (который, понятное дело, носил позывной Чайковский), гениальный врач, не в пример великому композитору, великий матерщинник, любитель острых анекдотов, уже было начал повествовать очередной свеженький анекдотец — верный признак окончания смены, когда пришел срочный вызов от диспетчера.

— Пятая бригада, Ильич, — с просящими интонациями обратилась диспетчер в эфире, что сильно не приветствовалось начальством, но допускалось в особо сложных ситуациях среди персонала: — Там рядом с вами экстренный вызов.

— Роды, смерть по причине упития, бытовой беспредел после совместного распития? — вредничая, не самым благостным тоном спросил Чайковский.

— Перестрелка. Произошла только что, прямо рядом с вами, — не приняла его тона диспетчер и назвала адрес. — По словам очевидца, от которого поступил вызов, у молодого человека два пулевых, сильное кровотечение, и он без сознания.

— А те, кто в него стрелял? — спросил Петр Ильич, жестом велев водителю ехать по адресу.

— Говорит, двое подхватили третьего и, торопливо, но тяжело хромая, ушли, похоже, что все трое тоже раненые. — И предупредила: — Вы там осторожней, один экипаж милиции уже едет, но будет минут через пятнадцать, а вы…

— А мы уже на месте, — перебил ее ворчливо Ильич, заметив выхваченную из темноты дальним светом фар группу людей, которые столпились над кем-то, лежавшим на асфальте. Какой-то человек, отделившись от остальных, призывно махал им рукой.

— Работаем, — строгим, недовольным тоном отдал распоряжение Ильич и первым выбрался из машины, бурча себе под нос, где он видал эту добровольно-принудительную сверхурочку.

Но стоило Дине с Валентином, медбратом их бригады, поспеть за Чайковским, который уже начал осматривать пострадавшего, как все в докторе Кольцове изменилось мгновенно, словно перед ними чудным образом материализовался совершенно иной человек.

Четким, командирским голосом, в котором звенел металл, он отдавал приказы, торопил, матеря по ходу всех и вся, и задал такой темп, что они, в пару минут затолкав в кузов каталку с пострадавшим, в четыре руки уже проводили экстренные действия, пытаясь остановить кровотечение, еще до того, как их водитель Василич врубил сирену с мигалкой и рванул вперед, без лишних слов со стороны начальства оценив ситуацию. Пострадавший оказался высоким, крепким, довольно симпатичным мужиком лет чуть за тридцать.

— Валя, ноги ему подними! — орал Ильич. — Динка, давай сюда! — указал он на раненого. — Оседлай его, быстро! — И матерился в три этажа, пока Дина становилась на колени над раненым. — Слушай меня, — объяснял он ей. — Я сейчас покажу тебе, куда надо давить, зажмешь артерию, прямо кулаком нажмешь — придавишь со всей силы, почувствуешь сразу, как толчки крови остановятся. И будешь держать. Поняла?

— Поняла, — подтвердила Дина, неожиданно вспомнив, что читала в учебнике по хирургии о таком способе экстренной остановки кровотечения из крупных сосудов вен и артерий. Но только в полевых условиях.

А тут и есть почти полевые условия! Как парень до сих пор жив, вообще вопрос, кровопотеря страшная!

— Чувствуешь?! Нашла?! — орал Петр Ильич.

— Нашла! — прокричала в ответ Динка, почувствовав под пальцами пульсирующую мощными толчками кровь, и прижала со всей силы, помогая себе второй рукой.

— Зажимай! Зажимай, мать его так-разтак!.. — орал Чайковский. — Вот, молодец! — уловив изменения в состоянии больного, похвалил он: — Молодец, Динюга, держи, не отпускай!

— Можно же зажимом?! — прокричала Дина.

— А как я тебе на ходу в этой каше, что у него там разворотило, буду вену выделять, мать твою, умница ты моя?! — обматерил он ее в три этажа с выкрутасами и приказал: — Держи!

И она держала. А матерящийся, бушующий Ильич и подгоняемый им Валентин, перепачканные кровью с ног до головы, проводили экстренную реанимацию парня.

— Куда везти? — орал Василич, проникшись остротой момента и общей штормовой атмосферой экипажа.

— Петр Ильич, — предложила Дина, — давайте в Склиф, он ближе всего, и сегодня отец дежурит.

— К Шаману? — задумался буквально на секунду Кольцов и тут же решил: — Точно, Шаман вытащит. — И проорал новую вводную медбрату: — Валька, звони диспетчерам, скажи, в Склиф везем, и пусть свяжутся с Нагорным, предупредят, чтобы никого не брал, мы ему тут «подарочек» приготовили!

И в этот момент раненый открыл глаза. Посмотрел мутным взглядом в пространство, потом напрягся всем телом, попытавшись встать, за что тут же получил заряд трехэтажного мата от Кольцова, в вольном переводе звучащий приблизительно так:

— Лежи, не двигайся, даже не шевелись!.. — далее непереводимая ненормативная лексика.

Мужчина принял к сведению рекомендацию и перестал напрягать тело, зато, чуть прищурившись, осмотрелся, как мог, сообразил, где и в каком положении находится, и, взглянув на Дину, попытался что-то сказать.

— Что? — спросил Ильич и снял с него кислородную маску.

— Девочка, — не просительным, а строго-приказным тоном обратился пострадавший, — запомни, пожалуйста, — и произнес странную фразу: — Квадрат семнадцать-двадцать, Левко и Бандоев, пятнадцатого, в восемь. Номер здесь: двадцать восемь, ноль три, местный, любимая марка, цвет.