— Извини, дорогой. Я не хочу очнуться в реанимации. — Я попятилась к дверям, не отрывая взгляда от скорчившегося на полу мужа. — Не волнуйся, я сейчас вернусь, только полицию вызову.

На слове «полиция» в голове Кисы явно что-то перемкнуло, и он прохрипел:

— Стой, дура!

— Ага, стою, дура, — успокаивающе повторила я, наощупь продвигаясь к двери и проклиная себя, дуру: надо было хватать одежку-документы и валить от него ночью, пока спал.

— Не надо полиции. Лиза… прости меня… — Киса с заметным трудом привстал.

А я как раз нащупала за собой дверную ручку и выдохнула с облегчением. Мои шансы не превратиться в котлету резко повысились.

Ну… не то чтобы Киса когда-то раньше меня бил. Нет. Он ограничивался моральным топтанием. Это вчера его переклинило, а сегодня продолжило. Но я-то знаю, если мужика вот так переклинит раз, и дура-баба его поймет и простит — кончится все херово. Возможно, летально. Я такое уже видела. Так что — развод, без вариантов.

— Прощу, Киса, обязательно. Потом.

— Лизонька, я погорячился, — криво и неубедительно проскрипел Киса, одну руку протягивая ко мне, а второй держась за пострадавшие яйца. — Я волновался за тебя! Я звонил в полицию!

Я чуть не засмеялась. Истерически. Представляю, что он сказал полиции на смеси английского с нижегородским. У него же словарный запас в двадцать слов, и те путает. В лучшем случае его приняли за пьяного туриста, в худшем — ему еще и штраф выпишут за ложный вызов, или что у них тут в Англии полагается всяким идиотам.

— Вот и хорошо. Отойди к окну, Одоевский.

— Лизонька! — Вместо того чтобы послушаться, он сделал шаг ко мне.

— Заору! — пригрозила я.

— Лизочек! — у него сделались круглые и очень обиженные глаза. — Девочка моя, ну что ты такое говоришь!

— К окну, говорю.

— Ладно, милая, к окну так к окну… — Ипполит Геннадьевич с тяжелым вздохом отошел на два шага и кинул взгляд в окно. — Оденься тепло, там ужасная погода. И будь добра, дай мне рубашечку, ту, шелковую.

Вот тут я не выдержала и заржала. Да, как пьяная лошадь. Нет, ну вы видели такой сюр? Он меня чуть не побил, почти выставил голой из номера, и тут же — Лизочек, подай рубашечку!

Лизо-очек! Руба-а-ашечку! А-а-а! У-у-у-у!

— Лизонька, выпей водички. Тебе нехорошо, милая?..

— Мне-то?.. У-у… Мне великолепно, милый, — ответила я по-английски, в точности как вчерашнему синеглазому незнакомцу.

Киса вряд ли понял иронию, а что мне хорошо — разумеется, не поверил. Правильно не поверил. У меня дико болит ушибленное бедро, меня трясет от адреналина, мои надежды на спокойную и счастливую жизнь разбиты, а еще я впервые изменила мужу. Какое тут хорошо!

— Ты только не волнуйся, милая. Мы сейчас оденемся и пойдем…

Куда пойдем, договорить он не успел. В дверь номера постучали и тут же спросили:

— Мистер Одоевский? Лиз? Все хорошо? — по-английски, разумеется.

— Все хорошо, мисс Бринкс, — с ужасающим акцентом отозвался Киса и посмотрел на меня такими несчастными глазами, что мое сердце должно было разорваться от жалости. Или от стыда, это ж я виновата.

— Лиз? Вы в порядке, Лиз? — настырно продолжала допытываться Нэнси. — Если вы не отзоветесь, я вызываю полицию!

— Лиза, ну ответь же, мисс Бринкс волнуется. Лизочек! — Киса запаниковал.

А меня наконец-то начало отпускать. То есть, отпускать начал страх. И продрал заспанные глазки здравый смысл. Он, смысл, подсказывал: самое время успокоить психованного гения, одеться, собрать вещи и документы — и свалить. Куда угодно, только чтобы гений не знал, куда именно.

— Все хорошо, Нэнси, — собрав нервы в кучку, крикнула я. — Небольшой форс-мажор, но мистер Одоевский через пять минут будет готов.

— Ладно. Мы с Робби подождем тут, — намекнула Нэнси, что она не одна, а с шофером-громилой.

— Зачем тут, не надо тут! — забеспокоился Киса, услышавший знакомые слова. — Лизочек, скажи ей, пусть посидит внизу.

Я покачала головой и указала Кисе на шкаф:

— Одевайся.

А сама потянула из-под кровати свой чемодан. Но мне помешала нога в черном, несвежем и перекрученном носке.

— Оставь чемодан! — привычно рявкнул Киса, но тут же снизил тон, вспомнив о мисс Бринкс. — Лиза, не глупи. Тебе некуда идти.

— Будь добр, убери руки. И ноги. И сам уберись от меня! — я оттолкнула его руку, протянутую ко мне.

Откуда я знаю, хочет он помочь мне подняться или снова ударить? Нет уж. Мое доверие кончилось.

— Не будь дурой. Подумаешь, я погорячился немного, но ты сама виновата! Ты же знаешь, я на нервах! Лиза, ты должна понимать!

— Мисс Бринкс, — напомнила я, выпрямившись и глядя в упор в наглые мудацкие глаза.

Когда-то мне очень нравился их ореховый цвет. И форма нравилась. И мужественный нордический подбородок вкупе с гладко выбритыми щеками и высокими скулами, и темно-русая стильная стрижка тоже. Ипполит свет Геннадьевич вообще красивый мужчина, к тому же талантливый художник и обладатель отлично подвешенного языка. Вот так сразу и не скажешь, что эмоционально неуравновешенный мудак с манией величия.

Я злая, да? Да. Я злая. Меня обозвали шлюхой, побили, чуть не выкинули из номера в одном халате — и тут же сделали во всем виноватой. Тут как останешься доброй, так и протянешь ноги. Так что я буду настолько злой, насколько только смогу.

Видимо, Киса прочитал это в моих глазах. Он вообще-то умный, Киса. Просто потерял берега от собственного величия и безнаказанности.

— Лизочек… — опять сменил он пластинку.

— Не теряй время, Киса. Через час пятьдесят леди Камилла передумает делать твою выставку.

По тому, как болезненно он поморщился, я поняла, что попала в самое уязвимое место. Выставка! Шанс всей его жизни! Вот так разом стать из весьма известного в узких российских кругах гения — мировой знаменитостью. Выставка в «Данишхолл» и целых полчаса в телешоу для снобов — это совершенно новый уровень славы и, что немаловажно, денег.

— Ты не можешь бросить меня сейчас, Лизонька. Я же без тебя, как без рук! Лизочек, давай вечером поговорим… — панически бормотал Киса, бочком пробираясь к шкафу. — Мы же семья, я же люблю тебя, маленькая моя… ну где же эта рубашка… Лиза!

— Развод, двадцать тысяч евро и отдельный номер, — выпалила я, едва не зажмурилась от собственной смелости, и добавила: — Сегодня же.

Между прочим, я имела полное право потребовать все тридцать — разницу между обычной ценой за картины Кисы и той, что я сумела вытрясти с леди Даниш. Да-да, без моих сладких песен о его гениальности и, что немаловажно, изумительной эксцентричности и самобытном антураже черта с два бы эта снобская стерва обратила внимание на еще одного дикого русского художника. А так она нашла для себя новое развлечение, почти медведя с балалайкой.

— Лиза?! — глаза Кисы сделались круглыми, и в них замелькали значки доллара, как в мультиках. — Зачем тебе отдельный номер?

— По разводу и гонорару возражений нет? Отлично. Три минуты до выхода. Если ты согласен, то к леди Камилле я еду с тобой.

— Три минуты! О боже! Лиза! А-а!

От шока Киса уронил на себя вешалки с рубашками, а себя — на пол, и стукнулся копчиком обо все тот же бортик кровати. Он заорал, а я подумала: есть в этом мире справедливость!

— Элизабет?! — тут же послышалось из-за двери.

— Все в порядке, Нэнси! Поль очень волнуется, но будет готов вовремя.

— Помоги мне, Лизонька, скорее! О черт! Моя рубашка!..

— Вот твоя рубашка. — Я выдернула из кучи, под которой барахтался Киса, нужный предмет.

— Ты моя умница… да убери ж ты это все!

Я едва не дернулась по привычке сгребать вывалившиеся вещи обратно в шкаф, но вовремя себя остановила.

— Ты согласен с моими условиями, Одоевский?

— Некогда, Лизонька, некогда, одевайся скорее! Где же мои брюки… да не эти…

— Ладно. Раз не согласен, то все сам.

Я демонстративно отошла к стоящему у окна стулу и уселась на него, сложив руки на груди.

— Что за!.. Лиза! Черт, Лизонька! Время! Лизочек, вечером поговорим… надо бежать, нас люди ждут! Что подумает леди Камилла? Ты же не хочешь выглядеть дурочкой, Лиза!

Если он ждал, что я подскочу и брошусь его обслуживать, чтобы выглядеть хорошей девочкой, он ошибся. Да что там ошибся. У Кисы явно случился разрыв шаблона. Это же всегда срабатывало! А тут вдруг — облом. Я прямо услышала, как шестеренки в его голове заскрипели в попытке перестроиться и найти новую, действенную линию поведения.

— Полминуты до твоего выхода, Киса.

— Не называй меня так! Я ненавижу, когда ты зовешь меня Кисой! — снова взъярился он, но тут же угас и растерянно застыл перед шкафом. — Что мне надеть?

Как дитя малое, честное слово. Талантливое, избалованное, капризное, эгоистичное, хитрожопое и неприспособленное к жизни дитя. Какой же я была дурой, когда приняла его за мужчину и вышла за него замуж!

— Сходи в душ, а потом надень розовые брюки, клетчатый пиджак и галстук с павлинами.

— Зачем с павлинами? Он дурацкий!

— Именно поэтому. Киса, это мой последний дружеский совет, хочешь — пользуешься, не хочешь — не поль…

— Хорошо-хорошо, я надену… я согласен! Это шантаж, Лиза, так нельзя! Но я согласен на все!