Поблизости подавали мало, и она следом за другими шатавшимися по дорогам бездомными бродягами прибрела, не думая о том, к Москве. Про Михайлу она и не поминала. И вдруг среди громадного незнакомого города, точно из-под земли, вырос перед ней Михайла. Очутившись на узких, ломаных уличках Китай-города, она стала спрашивать встречных про Патрикей Назарыча. Одни только отмахивались от нее, другие неопределенно показывали куда-то в сторону. Наконец какая-то сердобольная старушка сжалилась над ней и взялась показать дом Патрикей Назарыча. Долго колесили они по узким уличкам, пока старуха, наконец, остановилась. — Ну вот, родимая. Тут и есть. Ты присядь покуда на завалинку, а как кто выйдет, ты и попроси, чтоб покормили мальчишку.

Только что старуха поковыляла дальше, как калитка распахнулась и из нее вышел парень в лихо сдвинутой на затылок шапке.

— Эй, тетка, — сказал он, поглядев на Маланью, — ты чего? Подаянья ждешь? Пройди на кухню, даст хозяйка. Она у нас добреющая.

— Да я не о том, сынок. Мне бы Патрикей Назарыча повидать-словцо ему одно сказать. Прислали меня к ему.

— Да кто прислал-то? — спрашивал Степка, с удивлением глядя на необычного гонца, да еще с малым мальчишкой.

— Михайлушка прислал, вот кто, — сказала Маланья, утирая слезу.

— Михайла, — еще больше удивился Степка. — От Карпа Лукича, стало быть?

Маланья отрицательно мотнула головой.

— Ну, идем, коли так, в избу, — решил Степка. — Мальчонку здесь покуда оставь.

Но когда Маланья встала и попробовала оторвать малыша от своей юбки, тот поднял такой визг, что Степка махнул рукой и сказал:

— Ну да ладно, тащи и его.

Патрикей Назарыч тоже очень удивился, когда Степка сказал ему о Маланье.

— Ну, говори, — обратился он к ней, — чего тебе Михайла наказывал.

— Да он мне, родимый, ничего не наказывал, — пробормотала она, всхлипывая.

Патрикей Назарыч вопросительно поглядел на Степку.

— Чего ж ты путаешь, тетка? — сердито прикрикнул на нее Степка. — Видно, за подаянием пришла, так говорил я тебе — к хозяйке ступай.

Маланья совсем перепугалась и только всхлипывала, утирая слезы. Ванюшка, видя, что мать плачет, тоже заревел, дергая мать за юбку:

— К тятьке пойдем, мамынька!

— Погодь ты, Степка, — остановил Патрикей Назарыч. — Ты не бойся, сердешная. Ничего тебе не будет. Ты, верно, у Карпа Лукича была, и тебе там Михайла…

Но Маланья опять решительно затрясла головой. Не понимала она, какой еще Карп Лукич. Патрикей Назарыч нетерпеливо потер сухие ладошки. Он тоже не знал, как приступиться к глупой бабе.

— Ну, сказывай сама, чего знаешь, — решил он, махнув рукой.

Маланья с трудом, глотая слезы, невнятно забормотала:

— Схватили его, сердешного, повалили, руки скрутили, поволокли.

— Михайлу? Да кто схватил-то?

— А кто их знает. Собаками меня травили, а он, стало быть, кинулся, собак расшвырял и меня ослобонил, и мальчишку вон.

— А где то было? Ведаешь?

— В Белом городе. Спросила я, чьи хоромы, сказывали — князя какого-то, а имя-то я и позабыла нагрех.

— Не Воротынского? — догадался Степка.

— Вот-вот, касатик. Немилостивый, говорят, князь. — Царица небесная! — вскричала вдруг Маланья, залившись долго сдерживаемыми слезами. — Забьют они его до смерти. За меня, за горькую. Старших двух волки задрали, а тут Михайлушку… Да лучше б меня тот пес в клочья разорвал, лучше б на свет мне не родиться! Михайлушка, родимый!.. Провожала, думала — навек. А тут свиделись, да не в добрый час.

Патрикей Назарыч и Степка с удивлением переглядывались. Они понятия не имели, что у Михайлы была семья. Он никогда не поминал об том.

— Ну, поживешь покуда у нас, и с мальчишкой, — решил Патрикей Назарыч, поняв, что сейчас от бабы больше ничего не вытянешь. — Михайла у нас что свой, — стало быть, и ты оставайся. Маланья низко поклонилась.

— Спаси тебя Христос. Я то ништо, вот Михайлушка-то как?

Патрикей Назарыч, махнув рукой, сказал бабе:

— Ну, ладно, иди покуда к моей хозяйке, покормит она вас, а там что бог даст.

Степка глядел в окно, непривычно задумавшись.

«Как же так? Марфушу все поминал Михайла, и она за ним присылала, как он с обозом приходил. А у него, выходит, на селе семейство было. И когда поспел он? Вовсе мальчишкой он был в тот раз. Трое сынов».

Когда баба вышла, Патрикей Назарыч хлопнул Степку по плечу.

— Чего раздумался, парень? Нам с тобой обдумать надобно, как нам Михайлу вызволить. Изведет его Воротынский князь. Ты с челядинцами его знакомство ведешь, — может, что разведаешь?

Степка сразу ободрился. Ведомо, без него кто ж такое дело обделает?

— То так, — сказал он, потирая гладкий подбородок, — повар ихний больно меня жалует. Нонче же я к нему на поварню проберусь, разведаю, чего там у ихнего князя затеяно. Може, и к Михалке он меня как ни то проведет.

— Ну, это вряд, — покачал головой Патрикей Назарыч. — Иди. А я покуда Карп Лукича повещу.

IV

Но на этот раз Степке не повезло. Повара во дворе не было, а дворецкий, вышедший на крыльцо, заметил Степку и сердито крикнул:

— Ты чего тут шмыгаешь, гаденыш? Высматриваешь, чего бы стянуть? Такой же, может, беглый, как твой приятель, что в железах сидит! Выкатывайся живо, покуда не намяли бока. Степка, не отвечая, кинулся к воротам и только оттуда, обернувшись, крикнул задорно:

— Ты за такие слова ответить можешь! Чай, я купецкий сын с Нижнего Новагорода.

Но дворецкий даже не глянул на Степку.

Слезы обиды саднили в горле у Степки, когда он брел назад в Китай-город.

«Верно говорил Михалка, что от тех бояр да княжат добра не жди, ругался он про себя. — Ну, покажу я им беглого холопа! И что я Патрикею Назарычу скажу?»

Очень не хотелось Степке признаваться, что ничего ему не удалось разузнать.

— Степан Дорофеич, а Степан Дорофеич! — окликнул его вдруг незнакомый голос.

Ни разу еще не называл никто так Степку, и он не сразу сообразил, что это его окликают, a когда сообразил, погладил подбородок и оглянулся через плечо.

Его догонял нескладный деревенский парень, размахивая длинной рукой. Степка никак не мог припомнить его.

Степка важно кивнул ему в ответ на его поклон и стоял, ожидая, что тот скажет.

— Не признаешь, Степан Дорофеич? Да оно и правда, время-то немало сошло с той поры, как мы с обозом к твоему батюшке приходили.

— А, так ты из тех обозчиков, — обрадовался Степка. — Князя Воротынского, стало быть, холоп. И Михалку знаешь?

— Вот-вот, — охотно подтвердил малый. — Савёлкой меня звать.

— Так вы же в тот раз сбежали от князя, к Болотникову, сказывали, — заметил Степка.

— Вот-вот, — опять с готовностью подтвердил Савёлка. — А там, как забрал царь Василий Болотникова, мы с Михалкой вместях побрели — царя Дмитрия Ивановича разыскивать. Наши-то домой подались.

— Ну? — нетерпеливо торопил Степка. Все это его мало интересовало.

— Ну, Михалку-то по пути трясовица схватила, я и покинул его в деревне в одной. Я так полагал — не встать ему. Больно круто била его.

— А как сюда-то ты попал? К Дмитрию Иванычу, сказываешь, шел? — спросил Степка. Савёлка поскреб в затылке.

— Да вишь ты, как Михалка-то свалился, одному мне будто как неспособно стало итти. А тут я наших мужиков, Невежку да Нефёда, нагнал, ну, и пошел с ими до дому. Так там и жили по сию пору. Князь-то на Москве был. Нас и не тронул никто. А ноне князь велел приказчику обоз с разной домашностью на Москву справить, а как я завсегда в обозчиках ходил, меня и снарядили тоже.

— Ну, слушай, Савелка… Так тебя звать? А ноне про Михалку ничего не слыхал?

— Как не слыхать, Степан Дорофенч. На крестьбинах еще за им, гляди, погоня была, как он, стало быть, беглый. Да утек он в те поры, слава господу. А тут двух седьмиц не прошло, гляжу — волокут его по двору, избитый весь. И прямо в подполье под поварней, и колодку там, слышно, на его набили. Там и сидит по сию пору. То и нагнал я тебя, чтобы повестить. А князь-то наш истинно зверь. Велел заутро ему сто плетей дать. Вряд жив будет. Княгиня, сказывают, тоже сильно злобится за казну. Рассказал ей князь, что как обоз Михайла вел, так с казной сбежал.

Он неуверенно поглядел на Степку.

— А може, вызволить его как ни то можно? — проговорил Степка.

— Оно бы можно, — подхватил парень сразу. — Сторожит его там тоже с нашей деревни парень. Да так то поопасается. Вот кабы поднести ему чарочку либо две, оно бы, может, и вышло. Да, вишь, в мошне-то у меня пустым-пусто. Деньги немалые надо — алтынов пять, а то и шесть. Степка оживился.

— Ну, казну-то я принесу. С собой лишь нет, — проговорил он с важностью, хотя у него тоже не было ни одной деньги.

Но он надеялся на Патрикей Назарыча. Теперь ему было что рассказать тому.

Савёлка обрадовался.

— Ну, коли казна есть, мы это дело живо обладим. Ты только, как смеркаться станет, приходи в кабак к Евстигней Пудычу, коло Тверских ворот.

— Ладно, — сказал Степка. — Не обмани лишь.

— Зачем обманывать? Я за Михалку что за брата родного. За старшого он у нас был. Иван Исаич вот как его отличал.