— Чего скулишь, старый? Казны тебе мало. Аль есть кто богаче нас?

— Не к тому я, государь. А что, может, казны той…

Но Иван Максимович так быстро зашагал, что старику не угнаться было за ним. Он покачал головой и побрел, хромая, к амбарам.

Родом Галка был литвин. Там его звали Ягайлой. Молодым парнишкой попал он в плен. Старик Строганов купил его у казны за два алтына. Другие покупщики браковали его за простреленную ногу. Максим Яковлевич узнал, что он грамотный, и сразу пустил его по письменной части. Скоро Галка попал в старшие приказчики и весь век провел у строгановских дел.

Приказчик Жданка

Взлетела палка. Над крышей избы стайкой взвились голуби, а с крыши, сорвавшись, скатился мальчишка. Другой, свесившись, заглянул вниз.

— Данилка! — позвал он негромко.

Мальчишка внизу не откликался.

— Эй, Данилка! Убился, что ль? — крикнул он погромче.

Данилка пошевелился, встал, отряхнулся, потер коленко, поднял голову и погрозил кулаком.

— Погодь, оборву тебе вихры рыжие, Орёлка, сердито крикнул он. — Чего палку рвал?

— Мои ж голуби.

— А изба моя. Слазь!

— Врешь, не твоя. Батькина!

— Моего батьки!

— Нет. Моего. Он в ей живет.

— Весь двор моего батьки. Похочет — твово батьку выгонит.

— Врешь! Мой батька сильней.

— А мой батька Строганов!

— А мой на Москву поехал.

— А кто его на Москву послал? Мой батька послал. Я твоему батьке велел самострел купить. — Ну-у? — сказал мальчишка на крыше.

— Дай голубей погонять, а я тебе стрельнуть дам.

— Ладно. Залазь. Палку-то подыми.

Мальчишка на крыше поднялся и вдруг крикнул:

— Ой, Данилка, погодь, не лезь! Чего я увидал! На Вычегде струги.

— Ну! Отколь?

— С Устюга. Стой, я слезу. То, может батька плывет.

Мальчишка исчез с крыши и через минуту выскочил на крыльцо.

— Бегем на пристань, Данилка.

Мальчишки со всех ног кинулись через двор, в ворота и под горку к пристани. Там было пусто. На берегу, на бревнах, свесив голову, сидел один Максим Максимович и глядел на воду. Он уже давно выздоровел, да все жил в Соли Вычегодской.

— Дядька, дядька! — закричал Данилка, завидев его. — Кажись, Жданка едет. Орёлка с крыши увидал. Он мне самострел везет.

— Батька! Батька! — кричал Орёлка не переставая и прыгал на месте. — Гляди! Гляди!

Из-за поворота реки показался нос большого струга. Потом и весь он вылез. По берегу ползла точно кучка муравьев.

— Струговщики! — крикнул Данилка.

— А на носу, мотри, краснеет. То батька. Ой, батька! Мотри! Повестить всех надобно.

Орёлке не стоялось на месте. Он сорвался и помчался назад к дому.

* * *

— Жданка едет! — кричали дворовые, выбегая из ворот на площадь. — То-то веселье пойдет. Орёлка уже мчался назад, пояс волочился по земле, рубашонка вся взмокла, шапку он где-то потерял, босые ноги так и мелькали, подымая тучи пыли.

— Приехал? — кричал он издали.

На площадь уж набирался народ и со строгановского двора и из посада.

— Хозяина повестить надо, — сказал кто-то. — Угощенье велит струговщикам готовить.

— И-и-х! Загуляет теперь Жданка! — весело крикнул другой.

— Да уж на то его взять. Попразднуем.

А струги уж совсем близко подошли. Струговщики из сил выбивались, торопились к пристани. Жданка, распахнув кафтан, стоял на носу переднего и покрикивал на струговщиков.

— Здорово, Жданка — кричали ему с берега. Заждались. С приездом.

— Батька! Скорей! — визжал Орёлка, высунувшись на самый край пристани.

Струговщики, потные, загорелые, согнувшись в три погибели, мерным шагом прошли мимо пристани. Толпа отступила, пропуская их.

Кормовщик заводил кормовое весло, поворачивая струг к пристани. На борту стоял работник с багром, чтобы ухватиться за пристань.

Из ворот на площадь вышел Иван Максимович. Толпа расступилась перед ним. Он грузно зашагал на помост. Струг причалил. Жданка быстро соскочил на пристань и снял шапку. Орёлка бросился к нему и ухватил его за руку.

— Ух, батька! — крикнул он.

Данилка тоже протиснулся вперед.

— А самострел привез? — спросил он.

Но Жданка только отмахнулся от мальчишек, шагнул к хозяину и низко поклонился.

Иван Максимович зорко поглядел на Жданку, кивнул и спросил:

— Чего долго не ехал? Где соль продал?

— На Коломне, Иван Максимыч, как наказывал, — сказал Жданка негромко.

— И по цене по той, как я велел?

— Не дали той цены, государь, — сказал Жданка, опустив голову.

— Сколь же казны привез? Сказывай, — спросил Иван Максимович, не спуская с Жданки глаз.

— Бракуют, вишь, соль — начал Жданка.

— Зубы не заговаривай, — перебил его Иван Максимович. Сказывай, сколь казны привез?

— Товару закупил, как ты наказывал. А казны…

— Ну?

— Коло двух тыщ…

— Чего?! — крикнул Иван Максимович. Врешь, холоп. Двадцать тыщ велел я! Схоронил, пес! Лжу молвишь.

— Истинно, государь, — заговорил Жданка. — Цены той не дали… Я…

— Врешь, пес! — крикнул Иван Максимович.

Он размахнулся и изо всех сил хватил Жданку по уху. Жданка еле на ногах устоял. Даже пристань закачалась. Орёлка кинулся к хозяину, но Жданка оттолкнул его, повалился в ноги и стукнулся лбом о пристань.

— Помилуй, Иван Максимович! — закричал он. — Как перед истинным. Аль впервой.

— А! Не впервой казну красть — закричал Иван Максимович и так пнул его ногой, что Жданка кубарем покатился по пристани.

Иван Максимович и не взглянул на него. Он повернулся и пошел домой. Крикнул только через плечо:

— Подь в повалушу [Повалуша — комната хозяина.]. Коробья с казной да с грамотками пущай туда несут…

Струговщикам ни слова не сказал, даже не поздоровался. А они, как подвели струг, так и стояли толпой. Ожидали, что хозяин позовет их во двор угощать, как завел старик Строганов.

— Аль и угощенья ноне не будет? — сказал кто-то из них негромко.

— Сунься-ка! — сказал другой. — Вишь, Жданку угостил как.

Толпа тоже примолкла. Один Орёлка с ревом приставал к отцу:

— Батька? Чего он вдарил? Приказчик же ты. Не смеет он.

Жданка молча встал, оттолкнул его, обтер кровь с лица, обернулся к стругу, крикнул подручным, чтоб доставали коробья, а сам, ни на кого не глядя, пошел прямо на людей, точно пьяный. Не поздоровался ни с кем, будто в чужое место приехал.

Орёлка с ревом бежал за ним. Толпа на площади стала расходиться.

— Вот-те и праздник! — сказал кто-то. — Как он его…

— Впервой Жданку-то, — прибавил другой.

— Вовсе озверел, — негромко сказал еще кто-то.

— Держись теперь Жданка.

Понемногу все разошлись. Только струговщики не знали, куда деваться. И спросить было некого. Жданка ушел. Постояли, покачали головами да и побрели на струг, там хоть хлеба по ломтю даст повар да квасу.

Ржавая соль

Перед вечером Анна Ефимовна сидела одна в своей опочивальне. Максим Максимович ушел в собор.

Фрося-кормилица молилась у себя и чулане перед киотом. С тех пор, как выкормила Анну Ефимовну, она не расставалась с ней. Маленькая она была, сухонькая, не выше плеча Анны Ефимовны, а смотрела на нее как на девочку. Ходила за ней по пятам, остерегала. Анна Ефимовна не любила, когда около нее девки болтали и пересмеивались. Оттого в ее горницах жила одна Фрося. Не то, что у Марицы Михайловны, Там было полно сенных девок.

Тихо было на их половине как в монастыре. Анна Ефимовна совсем забылась.

И вдруг шум какой-то в первой горнице, возня. Что там? Драка, что ли? Плачет будто кто. Неужели Фросю кто обидел?

Анна Ефимовна бистро вышла из опочивальни. Глядит — Орёлка, оборванный весь, грязный. Фроська вцепилась ему в плечо, он вырывается. Чуть не колотит ее.

— Вишь, доченька, неслух, — сказала Фрося сердито, — гоню его, а он заладил одно: пусти да пусти к молодой хозяйке.

— Ты чего, Орёлка? — спросила Анна Ефимовна.

— Анна Ефимовна, вели Фроське пустить меня. Расшибся я больно. Ты мне намедни маслица давала, — заговорил Орёлка.

— Чего ж ты мне не сказал, озорник? — рассердилась Фрося. — Я б тебе и сама помазала. В грязи весь вывалялся да к хозяйке и лезешь. Где ты там убился?

Орёлка жалобно глядел на Анну Ефимовну.

— Ну, пусти ты его, Фрося, я погляжу. — Иди, Орёлка.

— Баловство то, доченька. Вишь, озорной парнишка, поучить бы его, а не то что в горницу допускать, — ворчала Фрося.

— Ну, чего ты зашиб? — спросила Анна Ефимовна, переступив порог опочивальни.

Своих детей у Анны Ефимовны не было, так она другой раз Данилку с Орёлкой звала к себе, брала в лес по ягоды или по грибы.

Орёлка молчал.

Анна Ефимовна села па лавку и подозвала его.

— Чего же ревешь? — спросила она. — Созорничал видно, чего?

— Не, Анна Ефимовна, — всхлипывая, зашептал Орёлка и оглянулся на дверь. — Не к тому я… Отодрать, вишь, хозяин сулит.

— Тебя? — спросила Анна Ефимовна.

— Не… батьку мово… — Орёлка опять стал всхлипывать и утирать нос рукавом.

— А, Жданку, — сказала Анна Ефимовна. — Чего же делать станешь? Не угодил, стало быть.

— Ой, мамыньки… Боюся я, — заревел вдруг Орёлка в голос. — Убьет он до смерти…