— Чего скулишь, старый? Казны тебе мало. Аль есть кто богаче нас?
— Не к тому я, государь. А что, может, казны той…
Но Иван Максимович так быстро зашагал, что старику не угнаться было за ним. Он покачал головой и побрел, хромая, к амбарам.
Родом Галка был литвин. Там его звали Ягайлой. Молодым парнишкой попал он в плен. Старик Строганов купил его у казны за два алтына. Другие покупщики браковали его за простреленную ногу. Максим Яковлевич узнал, что он грамотный, и сразу пустил его по письменной части. Скоро Галка попал в старшие приказчики и весь век провел у строгановских дел.
Приказчик Жданка
Взлетела палка. Над крышей избы стайкой взвились голуби, а с крыши, сорвавшись, скатился мальчишка. Другой, свесившись, заглянул вниз.
— Данилка! — позвал он негромко.
Мальчишка внизу не откликался.
— Эй, Данилка! Убился, что ль? — крикнул он погромче.
Данилка пошевелился, встал, отряхнулся, потер коленко, поднял голову и погрозил кулаком.
— Погодь, оборву тебе вихры рыжие, Орёлка, сердито крикнул он. — Чего палку рвал?
— Мои ж голуби.
— А изба моя. Слазь!
— Врешь, не твоя. Батькина!
— Моего батьки!
— Нет. Моего. Он в ей живет.
— Весь двор моего батьки. Похочет — твово батьку выгонит.
— Врешь! Мой батька сильней.
— А мой батька Строганов!
— А мой на Москву поехал.
— А кто его на Москву послал? Мой батька послал. Я твоему батьке велел самострел купить. — Ну-у? — сказал мальчишка на крыше.
— Дай голубей погонять, а я тебе стрельнуть дам.
— Ладно. Залазь. Палку-то подыми.
Мальчишка на крыше поднялся и вдруг крикнул:
— Ой, Данилка, погодь, не лезь! Чего я увидал! На Вычегде струги.
— Ну! Отколь?
— С Устюга. Стой, я слезу. То, может батька плывет.
Мальчишка исчез с крыши и через минуту выскочил на крыльцо.
— Бегем на пристань, Данилка.
Мальчишки со всех ног кинулись через двор, в ворота и под горку к пристани. Там было пусто. На берегу, на бревнах, свесив голову, сидел один Максим Максимович и глядел на воду. Он уже давно выздоровел, да все жил в Соли Вычегодской.
— Дядька, дядька! — закричал Данилка, завидев его. — Кажись, Жданка едет. Орёлка с крыши увидал. Он мне самострел везет.
— Батька! Батька! — кричал Орёлка не переставая и прыгал на месте. — Гляди! Гляди!
Из-за поворота реки показался нос большого струга. Потом и весь он вылез. По берегу ползла точно кучка муравьев.
— Струговщики! — крикнул Данилка.
— А на носу, мотри, краснеет. То батька. Ой, батька! Мотри! Повестить всех надобно.
Орёлке не стоялось на месте. Он сорвался и помчался назад к дому.
— Жданка едет! — кричали дворовые, выбегая из ворот на площадь. — То-то веселье пойдет. Орёлка уже мчался назад, пояс волочился по земле, рубашонка вся взмокла, шапку он где-то потерял, босые ноги так и мелькали, подымая тучи пыли.
— Приехал? — кричал он издали.
На площадь уж набирался народ и со строгановского двора и из посада.
— Хозяина повестить надо, — сказал кто-то. — Угощенье велит струговщикам готовить.
— И-и-х! Загуляет теперь Жданка! — весело крикнул другой.
— Да уж на то его взять. Попразднуем.
А струги уж совсем близко подошли. Струговщики из сил выбивались, торопились к пристани. Жданка, распахнув кафтан, стоял на носу переднего и покрикивал на струговщиков.
— Здорово, Жданка — кричали ему с берега. Заждались. С приездом.
— Батька! Скорей! — визжал Орёлка, высунувшись на самый край пристани.
Струговщики, потные, загорелые, согнувшись в три погибели, мерным шагом прошли мимо пристани. Толпа отступила, пропуская их.
Кормовщик заводил кормовое весло, поворачивая струг к пристани. На борту стоял работник с багром, чтобы ухватиться за пристань.
Из ворот на площадь вышел Иван Максимович. Толпа расступилась перед ним. Он грузно зашагал на помост. Струг причалил. Жданка быстро соскочил на пристань и снял шапку. Орёлка бросился к нему и ухватил его за руку.
— Ух, батька! — крикнул он.
Данилка тоже протиснулся вперед.
— А самострел привез? — спросил он.
Но Жданка только отмахнулся от мальчишек, шагнул к хозяину и низко поклонился.
Иван Максимович зорко поглядел на Жданку, кивнул и спросил:
— Чего долго не ехал? Где соль продал?
— На Коломне, Иван Максимыч, как наказывал, — сказал Жданка негромко.
— И по цене по той, как я велел?
— Не дали той цены, государь, — сказал Жданка, опустив голову.
— Сколь же казны привез? Сказывай, — спросил Иван Максимович, не спуская с Жданки глаз.
— Бракуют, вишь, соль — начал Жданка.
— Зубы не заговаривай, — перебил его Иван Максимович. Сказывай, сколь казны привез?
— Товару закупил, как ты наказывал. А казны…
— Ну?
— Коло двух тыщ…
— Чего?! — крикнул Иван Максимович. Врешь, холоп. Двадцать тыщ велел я! Схоронил, пес! Лжу молвишь.
— Истинно, государь, — заговорил Жданка. — Цены той не дали… Я…
— Врешь, пес! — крикнул Иван Максимович.
Он размахнулся и изо всех сил хватил Жданку по уху. Жданка еле на ногах устоял. Даже пристань закачалась. Орёлка кинулся к хозяину, но Жданка оттолкнул его, повалился в ноги и стукнулся лбом о пристань.
— Помилуй, Иван Максимович! — закричал он. — Как перед истинным. Аль впервой.
— А! Не впервой казну красть — закричал Иван Максимович и так пнул его ногой, что Жданка кубарем покатился по пристани.
Иван Максимович и не взглянул на него. Он повернулся и пошел домой. Крикнул только через плечо:
— Подь в повалушу [Повалуша — комната хозяина.]. Коробья с казной да с грамотками пущай туда несут…
Струговщикам ни слова не сказал, даже не поздоровался. А они, как подвели струг, так и стояли толпой. Ожидали, что хозяин позовет их во двор угощать, как завел старик Строганов.
— Аль и угощенья ноне не будет? — сказал кто-то из них негромко.
— Сунься-ка! — сказал другой. — Вишь, Жданку угостил как.
Толпа тоже примолкла. Один Орёлка с ревом приставал к отцу:
— Батька? Чего он вдарил? Приказчик же ты. Не смеет он.
Жданка молча встал, оттолкнул его, обтер кровь с лица, обернулся к стругу, крикнул подручным, чтоб доставали коробья, а сам, ни на кого не глядя, пошел прямо на людей, точно пьяный. Не поздоровался ни с кем, будто в чужое место приехал.
Орёлка с ревом бежал за ним. Толпа на площади стала расходиться.
— Вот-те и праздник! — сказал кто-то. — Как он его…
— Впервой Жданку-то, — прибавил другой.
— Вовсе озверел, — негромко сказал еще кто-то.
— Держись теперь Жданка.
Понемногу все разошлись. Только струговщики не знали, куда деваться. И спросить было некого. Жданка ушел. Постояли, покачали головами да и побрели на струг, там хоть хлеба по ломтю даст повар да квасу.
Ржавая соль
Перед вечером Анна Ефимовна сидела одна в своей опочивальне. Максим Максимович ушел в собор.
Фрося-кормилица молилась у себя и чулане перед киотом. С тех пор, как выкормила Анну Ефимовну, она не расставалась с ней. Маленькая она была, сухонькая, не выше плеча Анны Ефимовны, а смотрела на нее как на девочку. Ходила за ней по пятам, остерегала. Анна Ефимовна не любила, когда около нее девки болтали и пересмеивались. Оттого в ее горницах жила одна Фрося. Не то, что у Марицы Михайловны, Там было полно сенных девок.
Тихо было на их половине как в монастыре. Анна Ефимовна совсем забылась.
И вдруг шум какой-то в первой горнице, возня. Что там? Драка, что ли? Плачет будто кто. Неужели Фросю кто обидел?
Анна Ефимовна бистро вышла из опочивальни. Глядит — Орёлка, оборванный весь, грязный. Фроська вцепилась ему в плечо, он вырывается. Чуть не колотит ее.
— Вишь, доченька, неслух, — сказала Фрося сердито, — гоню его, а он заладил одно: пусти да пусти к молодой хозяйке.
— Ты чего, Орёлка? — спросила Анна Ефимовна.
— Анна Ефимовна, вели Фроське пустить меня. Расшибся я больно. Ты мне намедни маслица давала, — заговорил Орёлка.
— Чего ж ты мне не сказал, озорник? — рассердилась Фрося. — Я б тебе и сама помазала. В грязи весь вывалялся да к хозяйке и лезешь. Где ты там убился?
Орёлка жалобно глядел на Анну Ефимовну.
— Ну, пусти ты его, Фрося, я погляжу. — Иди, Орёлка.
— Баловство то, доченька. Вишь, озорной парнишка, поучить бы его, а не то что в горницу допускать, — ворчала Фрося.
— Ну, чего ты зашиб? — спросила Анна Ефимовна, переступив порог опочивальни.
Своих детей у Анны Ефимовны не было, так она другой раз Данилку с Орёлкой звала к себе, брала в лес по ягоды или по грибы.
Орёлка молчал.
Анна Ефимовна села па лавку и подозвала его.
— Чего же ревешь? — спросила она. — Созорничал видно, чего?
— Не, Анна Ефимовна, — всхлипывая, зашептал Орёлка и оглянулся на дверь. — Не к тому я… Отодрать, вишь, хозяин сулит.
— Тебя? — спросила Анна Ефимовна.
— Не… батьку мово… — Орёлка опять стал всхлипывать и утирать нос рукавом.
— А, Жданку, — сказала Анна Ефимовна. — Чего же делать станешь? Не угодил, стало быть.
— Ой, мамыньки… Боюся я, — заревел вдруг Орёлка в голос. — Убьет он до смерти…