Татьяна Булатова

Стрекоза ты моя бестолковая

На Марфу Васильевну Соболеву жалобы писали с завидным упорством. И в домоуправление, и в общественный пункт охраны порядка, и в отделение милиции, и в санэпидстанцию. Куда можно — туда и писали. И правильно делали! Мыслимое ли дело?! В однокомнатной хрущевке и одному-то человеку дышать нечем, а здесь — больше двух десятков кошек! А может, и трех. Говорят, когда эту сумасшедшую психиатрическая бригада силком из квартиры выволакивала, со счета сбились.

В общем, как только Марфу — в машину, соседи — к дверям. И давай кричать на участкового Куруськина, предусмотрительно перекрывшего вход в Марфины чертоги:

— Открывай дверь, начальник. Открывай! Мы это гнездо крушить будем. Сколько лет мучились — вонь эту терпели, здоровье теряли, нервы портили!

— Не могу, граждане! Права не имею. Вдруг — вернется, а тут все раскурочено. Кто отвечать будет? Я?!

— Ты власть — ты и отвечай! — Разгоряченные жильцы стеной пошли на участкового. — А если внутри кошки остались? От голода сдохнут — вонять начнут. Все равно милицию вызывать придется и дверь взламывать.

— И взломаем! — с готовностью пообещал лейтенант. — Санкция будет — любую дверь взломаем!

— Когда-а-а-а?

— Да откуда я знаю когда! — взвился Куруськин, но быстро успокоился и, прижав к груди кожаную папку с документами, пояснил: — Дохлая кошка — это вам не труп! Никакого преступления в ее смерти нету. Столько лет терпели, еще пару недель подождете, пока бумага из Карамзинки не придет: что так, мол, и так, оставлена ваша Марфа Васильевна на принудительное лечение до конца своих дней.

Слово «Карамзинка» на митингующих произвело отрезвляющее действие: психиатрическая больница имени Н. М. Карамзина — заведение серьезное, с ним не поспоришь. И только Нина Жданова — старшая по подъезду — грудью пошла на участкового, раздувая ноздри:

— Пока бумага из Карамзинки дойдет, как бы ты, Анатолий Сергеич, без погон не остался. Сейчас вот печать на дверь поставишь, а там — труп, потому что психованная наша здесь не только ночлежку для кошек устроила, а и всяких разных привечала, что под лавками в парках ночуют или в подвалах прячутся. Смотри, начальник!..

Немного подумав, лейтенант, не меняя местоположения — перед дверью, нерешительно переступил с ноги на ногу и нехотя предложил:

— Что ж, осматривать будем?

— Будем, Анатолий Сергеич, — блестя глазами, выдохнула Жданова и возглавила отряд столпившихся около проклятой двери соседок.

— Без понятых не положено, — участковый пытался следовать букве закона. — Понятых надо брать. Кто, граждане, пойдет в понятые?

Вместо ответа на вопрос поднялся лес рук.

— Столько понятых не бывает, — покачал головой Куруськин и, строго посмотрев на желающих, скомандовал: — Гражданка Жданова, гражданка Сидорова и вы (он обратился к управдому Гаврилову), Петр Вениаминович, пройдемте со мной…

— А мы? — заволновались ощущавшие свою причастность к происходящему соседи.

— Не положено, — отрезал участковый, распахнул дверь и шагнул через порог.

Так и есть — пушистыми брызгами врассыпную бросились кошки, схоронившиеся в квартире, пока из нее вытаскивали горячо любимую хозяйку.

«Правы, черт побери!» — вынужден был признать Куруськин, незаметно переглядываясь с печальным управдомом Гавриловым, судорожно прикладывающим к носу скомканный несвежий платок: вонь стояла страшная!

Первым замутило Петра Вениаминовича, но он мужественно сдерживался ввиду своего служебного положения. Другое дело — Сидорова. Взглянув на скорчившееся начальство, она легко ретировалась из квартиры, невзирая на возложенные на нее полномочия.

— Ну что там, Люда? — тут же окружили ее женщины: — Правда, что ль, труп?

Одуревшая от вони, Сидорова побоялась открыть рот и только отрицательно замотала головой. А потом и вовсе стремглав выбежала из подъезда на свежий воздух. И там, под высокими тополями, у нее возникло ощущение, схожее с тем, что девчонкой пережила на уроке начальной военной подготовки, когда бесшабашные одноклассники ради шутки пережали ей соединительную трубку противогаза и она чуть не потеряла сознание. «Вот уж точно! — шумно втянув в себя воздух, изумилась Сидорова. — Живем и не замечаем, дышим себе и дышим, как будто так и надо…»

Пока она размышляла о прелестях нехитрого человеческого существования, из подъезда вывалился бледный Петр Вениаминович, но до целительных тополей не добрался — стравил сразу же на клумбу, забыв, что та являлась эстетическим достоянием двора образцового содержания.

— Эк тебя, Вениаминыч! — посочувствовала воскресшая на свежем воздухе Сидорова, а потом решительно заявила: — Как хочешь, а я туда больше ни ногой. Мне моя жизнь дорога, будь там хоть два трупа…

И только управдом Гаврилов собрался сообщить, что никаких трупов в квартире не обнаружено, как его вырвало еще раз, и он мысленно поклялся запретить разведение домашних животных в квартирах вверенных ему граждан из двадцать четвертого дома на Западном бульваре, что недалеко от железнодорожного вокзала «Кушмынск-Центральный».

В итоге самыми выносливыми оказались участковый Куруськин и несгибаемая Нина Жданова, ради справедливости готовая на немыслимые жертвы.

— Брысь! — прикрикнула она на разлегшихся на диване кошек и смело потянулась к груде тряпья, которое, видимо, служило одеялом для депортированной из квартиры Соболевой.

— Не трогайте! — прошипел лейтенант, разглядевший под разномастными тряпками контуры человеческого тела. — Там кто-то есть.

— Где? — с ходу не поняла Нина Жданова и на всякий пожарный отошла от растерзанного кошками дивана в сторону.

— Там, — прошептал участковый, надел фуражку и аккуратно, двумя пальцами отогнул край тряпичной кучи. Так и есть — под ней мирно посапывал бородатый мужичонка в линялом фиолетовом трико и затрапезной майке с надписью «Олимпиада-80».

Прокашлявшись, участковый приступил к процедуре выяснения личности:

— Гражданин!

Гражданин в ответ даже не пошевелился. Куруськин нагнулся, принюхался, но, как ни странно, перегара не почувствовал. Видимо, по сравнению с устойчивым запахом кошачьих меток и экскрементов он был неуловим. Но он был! На что имелся ряд документальных свидетельств, подписанных полным составом приглашенных понятых: товарищами Гавриловым, Сидоровой и Ждановой.

— Гражданин! — повысил голос Куруськин, а преданная делу порядка Нина Жданова повторила слова участкового, но в доступной ей форме:

— Мужик, ты чё? Спишь тут, а?

Мужичонка с трудом приоткрыл один глаз и с умилением протянул:

— Ма-ань…

— Какой это тебе «Мань»? — возмутилась старшая по подъезду. — Не видишь? Мильционер это! Видали, тарщ участковый, до чего люди нажираются? Бабу от мужика отличить не могут…

— Предъявите ваши документы, гражданин, — со всей строгостью потребовал лейтенант и протянул к бородачу руку.

— Ма-ань! — заорал тот в ответ и приподнялся на локте. — Где у нас документы?

— Нету Мани твоей, — известила мужичка Жданова. — В утиль свезли вместе с кошками.

— Нет, — покачал головой бородач и точно определился в своих симпатиях: — Начальник, ты это… бабу не слушай. Маня придет…

— Не придет твоя Маня, — участковый не выдержал и прикрикнул на мужика. — Увезли твою Маню… Нету… Все!

— Как увезли? — заволновался мужичок. — Куда?

— За кудыкину гору! — вмешалась Жданова и грозно предупредила: — Оттуда, мил-человек, не вертаются.

Бородач приподнялся, спустил ноги с дивана и сел, натянув на плечи грязное тряпье.

— Ну чё, протрезвел? — усмехнулась Нина и покосилась на участкового. — Ты вообще, мужик, чей? Не Марфин ли сожитель?

Бородач отрицательно помотал головой и передвинулся к краю дивана.

— Гражданин! — Куруськин вернулся к своим прямым обязанностям. — Вы это… вставайте и пройдемте со мной для выяснения личности.

— Подожди-ка, Анатолий Сергеич, — процедила старшая по подъезду и, по-гренадерски вытянувшись вверх, рявкнула: — Так, мужик, слушай меня. Ты кто? Не помнишь? Щас вспомнишь! Щас тебя в бобик засадют и куда надо отвезут. Здесь не общага — без паспорта жить! Шевелись давай, пьянь!

Бородач свесил ноги с дивана, попытался встать, но тут же завалился назад на грязную кучу.

— Шатает, — добродушно усмехнулся он и предпринял еще одну попытку занять вертикальное положение.

На какое-то мгновение ему это удалось, но стоять ровно на одном месте все равно не получалось: бородач раскачивался, как маятник. И когда об ноги страдальца потерся вынырнувший неизвестно откуда кот, мужичонку вновь опрокинуло назад.

— Ой, никак что-то, — застеснялся он, обескураженно заморгал и переключился на кошака, вьющегося возле ног. Увидев, что тот поднял хвост трубой и мелко-мелко им завибрировал, бородач разулыбался и похлопал себя по коленке. — Кузя, Кузя…

Кузя поднял треугольную башку, сощурил глаза и извлек из себя нечто похожее на мерзкий скрежет.

— А ну иди отсюда, дрянь такая! — замахнулась на кота Жданова, вызвав в мужике заметное сопротивление.

— А ну! Не моги! — грозно произнес он и почесал бороду. — Манька узнает, больше не пустит. Нельзя!